Агентство «Томпсон и К°»
Шрифт:
Остальные не захотели спускаться на берег. В программе на осмотр Фуншала отводилось шесть полных дней, так что времени было достаточно.
«26-31 мая — стоянка в Фуншале». Вот и все, что лаконично говорилось в программе. Была ли такая краткость упущением со стороны Томпсона? Или же он считал, что в городе нет ничего особенно интересного? Программа не давала никаких разъяснений на этот счет.
Гамильтон решил потребовать дополнительную информацию.
Со времени их последней стычки он и Томпсон не разговаривали друг с другом. В отношениях со своими двумя привередливыми пассажирами, Гамильтоном и Саундерсом, Томпсон вел себя теперь независимо. Постоянно приветливый и шумный, он становился холоден, спокоен и вежлив, когда сталкивался с этими двумя.
Барон подошел к ненавистному администратору.
— Почему, сэр,— спросил он высокомерно,— вы не даете разъяснений, какие предполагаются экскурсии в течение шести дней стоянки на Мадейре?
— Смотрите программу, сэр,— сухо ответил Томпсон.
— Допустим,— поджал губы Гамильтон.— Ну, по крайней мере, вы хоть можете сказать, где мы будем жить?
— Смотрите программу, сэр,— невозмутимо повторил Томпсон.
— Но там ничего не написано, в вашей программе,— настаивал Гамильтон.— В какой мы будем гостинице… Ничего там нет!
— А корабль, сэр? — возразил Томпсон.
— Как,— закричал Гамильтон,— вы хотите держать нас на борту «Симью»?! И это называется осмотром Мадейры?
— Смотрите программу, сэр,— в третий раз сказал Томпсон, поворачиваясь спиной к раздраженному собеседнику.
Но, уйдя от Сциллы, он попал к Харибде [90] — несчастный администратор оказался лицом к лицу с новым врагом.
— Конечно, сэр,— раздался скрипучий голос Саундерса,— следует сообразовываться с программой. Но ваша программа — сплошной обман, могу сказать это при всех.
[90] Сцилла и Харибда — в греческой мифологии два чудовища, жившие по обеим сторонам пролива и пожиравшие проплывающих мимо них моряков. Выражение «находиться между Сциллой и Харибдой» означает подвергаться опасности одновременно с двух сторон.
И Саундерс сделал рукой жест, будто беря в свидетели всех образовавших вокруг кольцо.
— Как! — продолжал Саундерс.— Неужели на всем острове нет ничего достойного внимания? Вы обращались с нами как со стадом баранов там, где не было ни дорог, ни людей. И осмеливаетесь держать нас на борту вашей… вашей…— Саундерс искал нужное слово,-…вашей галоши,— нашел он его наконец,— когда мы оказались в более или менее цивилизованной стране!
Томпсон, подняв глаза к небу и запустив руки в карманы, позвякивал связкой ключей, ожидая конца этой грозы. Такое поведение окончательно взбесило Саундерса.
— Это вам так не пройдет! — закричал он.
— Вот именно,— поддержал его Гамильтон.
— В Лондоне мы обратимся с жалобой в суд!
— Это уж точно! — энергично поддержал его барон.
— А сейчас я спускаюсь на землю и отправляюсь в гостиницу. Слышите? В гостиницу первого класса, сэр! И живу там за ваш счет!
С этими словами Саундерс исчез в каюте и вскоре показался снова с чемоданом. Он кликнул лодку и торжественно и шумно покинул корабль.
Большинство пассажиров не протестовало столь бурно, но тем не менее разделяло недовольство Саундерса. Плохую организацию путешествий осуждали многие. Они предпочли бы не ограничиваться осмотром одной только столицы.
Элис и Долли решили путешествовать по острову по собственной программе. Естественно, с ними был и Роже. Француз намеревался получить у Робера некоторые необходимые для этого сведения. А также хотел воспользоваться случаем и выяснить давно интересовавший его вопрос относительно личности корабельного гида, его происхождения.
— Позвольте задать вам несколько вопросов,— сказал он, подходя к Роберу после ужина и не пряча лукавой улыбки.
— К вашим услугам,— ответил Робер.
— Семья Линдсей и я,— продолжал Роже,— хотели бы совершить экскурсию в глубь острова. Не могли бы вы посоветовать нам, какой выбрать маршрут?
— Я? — почему-то растерялся Робер, и при свете фонарей Роже увидел, что тот покраснел.— Но я совершенно ничего не знаю о Мадейре!
Робер во второй раз дал себя поймать на том, что пренебрегает своими обязанностями. Это его огорчало и унижало. Какая у него слабая воля! Все время посторонние мысли отвлекают его от того, что должно быть для него главным!
— В самом деле? — удивился Роже.— Но вы ведь корабельный гид-переводчик!
— Действительно так,— сухо подтвердил Робер.
— Как же случилось, что вы ничего не знаете о Мадейре?
Робер предпочел оскорбляющим его оправдательным словам молчание, он развел руками.
Роже продолжал чуть насмешливо:
— У вас, наверное, не было возможности заглянуть в справочники? Я давно не вижу по ночам света в вашей каюте.
— Что вы хотите сказать? — опять покраснел Робер.
— То, что говорю, черт возьми!
Робер ничего не ответил в замешательстве. Что-то располагающее было в поведении его собеседника, несмотря на иронию. С дружеской фамильярностью взяв его за руки, Роже сказал в упор:
— Ну, дорогой мой, признайтесь, что вы такой же гид, как я папа римский!
— Я вас не понимаю,— попробовал защищаться Робер.
— Зато я понимаю,— настаивал Роже.— Вы такой же переводчик, как я матрос. Разве я похож, например, на священника? Должен заметить, если вы и оказались гидом, то плохим!
— Но…— запротестовал Робер, пытаясь улыбнуться.
— Конечно, я прав,— энергично продолжал Роже.— Вы делаете свое дело неважно. Не вы направляете, а вас направляют. И всегда у вас лишь общие слова, заимствованные из путеводителя. Если это называется гид…
— Но, наконец…— запротестовал Робер.
Роже снова прервал его, добродушно улыбаясь:
— Не упорствуйте, ваше инкогнито шито белыми нитками. Вы такой же профессор, как моя трость, и такой же гид, как моя сигара. Вы надели маску, дорогой, не так ли?
— Маску? — повторил Робер.
— Ну конечно, прикинулись гидом. Вы надели эту личину, как надевают взятый напрокат костюм.
Робер почувствовал озноб. Ему больше не хотелось в самолюбивом упорстве отвергать дружбу, предлагаемую с таким доверием.