Агенты Берии в руководстве гестапо
Шрифт:
Наложился еще один очень важный фактор, о котором советские источники по понятным причинам умалчивают, а западные авторы не уделяют ему достаточного внимания. В 1917 г. царская армия была разрушена идеями «пролетарского интернационализма». А в 1920-х и начале 1930-х гг. советская молодежь воспитывалась на этих же идеях и на оплевывании патриотических ценностей. Сталин начал менять направление пропаганды только где-то с 1935 г. То есть в войну вступило как раз поколение, отравленное «интернациональной» идеологией. Немцы — братья по классу. И до самого 22 июня советская пропаганда внушала, что они — друзья. Так чего же с ними воевать?
А с другой стороны, народ не забыл и «красный террор», раскулачивание, коллективизацию. На Украине и в Белоруссии люди помнили «культурную» немецкую оккупацию 1918-го.
Ну а советские солдаты не только массами сдавались, но нередко и переходили на сторону неприятеля. Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». И именно по этой причине родился печально-известный приказ № 270 от 16 августа, объявлявший добровольную сдачу в плен предательством. Только в одной операции по окружению советских войск под Белостоком на сторону немцев перешло (не просто сдалось, а перешло) до 20 тысяч человек. Во Львове произошло восстание, взбунтовавшиеся горожане напали на тюрьму и выпустили политзаключенных. В 99-й дивизии, вышедшей на позиции, 80 человек отказалось стрелять по немцам — и сами были расстреляны. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22 июня по 20 июля, согласно докладу Мехлиса, был задержан 75 771 дезертир.
В августе 41-го командир 436-го полка майор Иван Кононов перешел на сторону немцев и начал формировать из пленных «казачью» часть «Kosaken Abteilung 102». Студент Мартыновский под Лугой и лейтенант Рутченко под Порховом создали антисоветские партизанские отряды. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев население сбросило советскую власть и создало самоуправляемую «республику», которую возглавил инженер К. П. Воскобойников. Была сформирована даже собственная «Русская Освободительная Народная Армия» (РОНА) под командованием Б. Каминского. А в Белоруссии для поддержания порядка и защиты от коммунистических партизан стала создаваться «народная милиция». В немецком лагере военнопленных под Тильзитом 12 тысяч человек подписали заявление, что надо превратить Отечественную войну в гражданскую… За это же агитировал эмигрантский Народно-трудовой союз. Он с началом войны направил на Восток 200 своих активистов для работы на оккупированной территории. Задача была поставлена: «Борьба на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри». Члены НТС внедрялись в органы местной администрации, оккупационные учреждения и вели свою агитацию — надо сказать, небезуспешно.
Это лишь несколько примеров, их было гораздо больше. Желания умирать за советскую власть не выказывали очень многие. И подобный разброд, несомненно, стал еще одной весомой причиной военной катастрофы. Сопоставим цифры: в 1941 г. в плен попало 3,9 млн. советских солдат и офицеров. В первой половине 1942 г. — 650–900 тыс. И за все остальные 3 года войны столько же, 650–900 тыс. Различие настроя войск очевидно. А сотни тысяч окруженцев, не желая идти в плен, но и не намереваясь больше воевать, просто разбегались, оседая в «примаках» у белорусских и украинских вдов и солдаток. Никакого серьезного партизанского движения до весны 1942 г. не возникло. Даже там, где при отступлении оставлялись «зародыши» отрядов из местных коммунистов, они вынуждены были больше прятаться, чем действовать, скрываясь от немцев и от своих антисоветски настроенных сограждан.
Сталин глубину катастрофы понимал. Доходило до того, что он готов был пойти на заключение мира с Гитлером. В июле-августе по поручению Берии и Молотова генерал П. Судоплатов попытался вести об этом переговоры через болгарского посла в Москве И. Стаменова, которому передали, что, по мнению советской стороны, еще не поздно урегулировать конфликт мирным путем. Но Стаменов по какой-то причине не стал сообщать немцам о сделанных ему предложениях. Позже попытку повторили, передав немцам через нейтралов условия мира. Как вспоминал переводчик Сталина Бережков, мира «типа Брестского» — с передачей Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии, предоставлением свободного транзита германских войск через советскую территорию на Ближний Восток, к Персидскому заливу. Но Гитлер находился в эйфории от побед, и подобные условия его не удовлетворяли.
Тем не менее, несмотря ни на какую эйфорию, 21 августа фюрер издал директиву, которую принято считать его первой «роковой ошибкой». Приказал приостановить наступление на Москву и провести операции на флангах, в направлении Ленинграда и Донбасса… Что ж, теория «роковых ошибок» существует давно. В частности, после Первой мировой войны германские генералы представляли свои победы закономерными, а поражения объясняли лишь какими-то случайностями. Но оговоримся, что сами подобные теории рассчитаны только на дилетантов. В войне, где действуют массы людей и множество непредсказуемых факторов, становятся неизбежными те или иные неувязки, неутыки, ошибки — Клаузевиц называл это «трением». А военное искусство как раз в том и состоит, чтобы заметить промашки противника и воспользоваться ими. Допустим, если бы не «роковые ошибки» советского руководства, то немцы вообще не очутились бы под Москвой. Но это из виду упускается. А вот не взяли ее, оказывается, из-за «ошибки» Гитлера.
В действительности же многие авторитеты, как советские, так и западные (Г. К. Жуков, У Ширер, Л. Килзер и др.), справедливо пришли к выводу, что никакой ошибки в данном случае не было. Ошибка была заложена в самом плане «Барбаросса», который составлялся не фюрером, а его специалистами-генштабистами. Согласно основным правилам военного искусства, изложенным в трудах того же Клаузевица, требуется концентрация сил на главных направлениях. То есть сходящиеся удары. Но если мы посмотрим на карту, то увидим, что направления на Ленинград, Москву и Киев расходятся широким веером. Военная наука допускает подобное лишь в одном-единственном случае. Если сопротивление неприятеля полностью сломлено и требуется только побыстрее занимать территорию, пока противник не организовал новых сил для борьбы и не укрепился на новых рубежах.
На это, собственно, и рассчитывалось. Уничтожить Красную Армию близ границ — и вперед! Так получилось во Франции. Ведь она еще могла бы сопротивляться, немцы заняли только север страны, у французов оставались немалые человеческие и материальные ресурсы. Однако в результате разгрома рухнула ее политическая система, и все было кончено. Так же получилось в Дании, Норвегии. И почти получилось в России. Но только— почти… Германские генштабисты недооценили прочность советской политической системы. Она ослабла, зашаталась, но все же устояла. Недооценили они и мобилизационные возможности СССР. Столь грубую ошибку обеспечил абвер. Утверждения Шелленберга, будто Канарис не хотел войны с Россией, истине не соответствуют. Адмирал был ярым «западником» и подталкивал руководство к миру с англичанами и агрессии на востоке. Поэтому, возможно, даже преднамеренно занижал данные об обороноспособности Советского Союза, о его промышленном потенциале, пропускной способности железных дорог.
Таким образом, запланированные победы были успешно одержаны, массы русских войск уничтожены. А задача не решена. Государство устояло. Фронт сохранялся. Мало того, после прорыва к Смоленску оказалось, что на германских флангах нависают крупные силы. На левом — Великолукская группировка, на правом — масса войск, уцелевших на Украине, и свежий Брянский фронт. В подобной ситуации продолжать движение на Москву было бы просто авантюрой. Как пишет Г. К. Жуков, фланговые удары не заставили бы себя ждать. И решение Гитлера перед решающим броском «зачистить» фланги выглядит, с военной точки зрения, не просто логичным, а единственно верным.