Агенты Берии в руководстве гестапо
Шрифт:
В доме была оставлена засада. И самое любопытное, что в первый же день она захватила… самого руководиталя организации Леопольда Треппера. Он как раз в это время заехал из Парижа в Брюссель и заглянул к своим подчиненным. А арест их был произведен так быстро и внезапно, что выставить на окне условный знак опасности они не успели. Но Треппер гестаповцев переиграл. У него оказалась наготове легенда «отхода», он предъявил документы и сказал, что разыскивает германскую строительную контору, с которой вел дела. Она и впрямь располагалась поблизости, по сходному адресу. То бишь человек просто дом перепутал. И ему поверили, отпустили. Хотя нескольких случайных разносчиков, зашедших в дом, задержали.
Но допросы разносчиков, естественно, ничего не дали. А из разведчиков,
От арестованных Макарова, Данилова и Познанской добиться не удалось ничего. К ним подкатывались «лаской», применяли крутые меры, пытки. Но на всех допросах они упорно молчали, отказываясь давать любые показания. Как свидетельствует Шелленберг, все трое делали попытки самоубийства. Домохозяйка к разведке отношения не имела и была готова отвечать на все вопросы — но она-то ничего не знала. И все же именно она дала следствию дальнейшую нить. Вспомнила, что ее постояльцы часто читали книги. Причем любили перечитывать одни и те же. Ее заставили вспомнить, какие именно — их набралось одиннадцать.
Показаний насчет книг от нее добились не сразу, а лишь в результате долгих допросов.
После предшествующих обысков и перетрясок в доме некоторых книг не нашли. Повели поиск по библиотекам, книжным магазинам и складам. Хозяйка была женщиной, к литературе явно не склонной, даже названий не запомнила.
Искали по описанию обложек и предъявляли ей для опознания. А тем временем служба дешифровки вермахта кропотливо трудилась над найденным клочком донесения. Над ним работали профессора математики и лингвистики, которые пришли к заключению, что шифр основан на французском языке. Это сузило круг поисков книг. А потом специалисты сумели реконструировать одно слово — «Проктор». Теперь стали искать по книгам, где встречается это слово. И через три месяца, в апреле 1942 г., ключ к шифру был найден. Германские спецслужбы получили возможность читать радиопереписку сети Треппера. А также организаций, имевших тот же самый шифр — групп Радо и Шульце-Бойзена.
Чаши весов колеблются
В качестве второй «роковой ошибки» Гитлера германские генералы-мемуаристы дружно отмечают тот факт, что в период поражения под Москвой он запрещал своим войскам отступать. Приказывал до последнего держаться на занятых рубежах. Отчего, мол, они несли лишние потери. И опять большинство непредвзятых исследователей сходится на том, что данное решение было единственно верным. Да и сам фюрер разъяснял его смысл — что отступление ничего не даст. Потому что запасные рубежи обороны в тылу не подготовлены. Свежих резервов, чтобы занять их, не было. То есть при отходе войскам пришлось бы принимать бой в тех же условиях, что раньше, но еще и с потерей техники и тяжелого вооружения.
И таким образом армия набирала бы «инерцию отступления», катилась бы назад сперва «на новые рубежи», потом уже бесконтрольно, бросая танки, машины, орудия, утрачивая порядок и дисциплину — и все это в условиях суровой зимы. Германскую армию попросту ждала бы участь наполеоновской, она вполне могла погибнуть. Как оно, в общем-то, и получилось на некоторых участках. Но полной гибели центральная группировка вермахта сумела избежать.
И избежать как раз из-за того, что она цеплялась за населенные пункты, отбивалась, сдерживая русских, и в таких боях удержалась от повального отступления, неминуемо обернувшегося бы катастрофой. Как пишет У Ширер, «вероятно, лишь благодаря железной воле и решимости Гитлера и несомненной стойкости немецкого солдата армии Третьего рейха были спасены от окончательного разгрома».
Но поражение и без того было впечатляющим. Последовали «организационные выводы». Гитлер снял Браухича, Рунштедта, Бока, Гудериана, Гепнера, Клюге, Кюблера, Лееба, Рейхенау, 35 корпусных и дивизионных командиров, генерал Удет застрелился, Шпонек угодил под суд. А главнокомандующим сухопутными силами фюрер назначил себя. Что также трактуется как «роковая ошибка» — ефрейтор взялся командовать компетентными и образованными генералами! Но, по сути, ничего необычного и экстраординарного в этом нет. Должность верховного главнокомандующего на самом-то деле и не требует специального военного образования, поскольку он принимает только принципиальные решения — во многих государствах этот пост занимали и занимают монархи или президенты.
Но поскольку уж мы коснулись некоторых лишних «собак», которых нередко навешивают на Гитлера, стоит упомянуть и об обвинениях в адрес Сталина — многие из них тоже при внимательном рассмотрении трудно признать объективными. Они возникли либо на Западе в период «холодной войны», либо у нас во время хрущевской и горбачевской антисталинских «разоблачительных» кампаний. Скажем, обвинения в чрезмерной жестокости во время войны. В категорическом запрете отступать без приказа в 1941 и 1942 гг. В тех крутых мерах, вплоть до расстрелов, которыми останавливалось отступление. В том, что при объявлении в Москве осадного положения предписывался расстрел на месте паникеров, распространителей слухов, воров, мародеров, бандитов. В учреждении в 1942 г. заградотрядов. В поддержании в тылу суровой дисциплины с жестоким подавлением малейшего инакомыслия, шатости и расхлябанности. Все это принято до кучи приплюсовывать к «сталинским преступлениям»…
Что ж, не буду распространяться о «сталинских преступлениях» в целом. Это отдельная тема, и для ее рассмотрения потребовалась бы отдельная, весьма объемная и фундаментальная работа. Но с такими оценками действия Иосифа Виссарионовича в период войны трудно согласиться. Запреты отступать без приказа, в конце концов, спасли фронт — так же, как запрет Гитлера отступать под Москвой. Имеет смысл вспомнить слова Л. Н. Толстого: «Необстрелянные войска не отступают — они бегут». Что и получалось сплошь и рядом в 1941 г. А крутые меры по выправлению катастроф являются вовсе не порождением «сталинской системы». Они применялись и в самых что ни на есть демократических государствах.
Во Франции в 1914 г., когда немцы прорвали фронт и двигались на Париж, маршал Жоффр наводил порядок именно теми мерами, которые почему-то принято считать «сталинскими». На дорогах выставлялись патрули и заград-отряды, отлавливали дезертиров, мародеров и расстреливали на месте без всякого суда. По воспоминаниям современников, вдоль дорог тут и там валялись трупы солдат с запиской на груди — «предатель». Был случай, когда командир роты лично застрелил двух командиров взводов за «пораженчество». А Жоффр за «утрату боевого духа» поснимал половину генералов — 2 командующих армиями, 10 командиров корпусов, 39 командиров дивизий. В Париже было объявлено осадное положение, и полиция (тоже без суда) «чистила» город, в Венсеннском лесу были расстреляны сотни воров, бандитов, проституток.
Аналогичные меры применялись в 1917 г., когда забунтовали и забузили французские части. Военный министр Клемансо, получив для этого диктаторские полномочия, наводил порядок репрессиями и военно-полевыми судами. В том же году рухнул итальянский фронт под Капоретто.
И переброшенным на помощь британским и французским дивизиям также пришлось играть роль заградотрядов, угрозой оружия и расстрелами останавливая бегущих в панике союзников. Но ни Жоффра, ни Клемансо, ни Фоша почему-то никто к преступникам не причислял. Их действия сочли вполне оправданными. Наоборот, их объявляли спасителями отечества. Заградотряды применяли и немцы, начиная с поражения под Москвой. То есть жестокие методы в данном случае вовсе не являлись особенностью «сталинского режима». В критических ситуациях они порой оказываются суровыми, но необходимыми. Кинорежиссер Г. Чухрай, автор «Баллады о солдате», а в войну младший лейтенант, писал в своих воспоминаниях: «А заградительные отряды… Мы о них и не думали. Мы знали, что от паники наши потери были большими, чем в боях. Мы были заинтересованы в заградотрядах». Потому что фронтовикам, стойко оборонявшим позиции, надоело, когда побежал кто-то по соседству, и тоже приходится отступать.