Агей
Шрифт:
Агей ничего не понимал, он только видел, что учительница сердита. Они прошли мимо него, и Вера Ивановна сказала, для него сказала:
– Лидочка, на всякую грубость реагировать никаких сил не хватит. Они, наши мучители, приходят и уходят, а мы остаемся.
И вдруг Лидия Ивановна ответила:
– Но он – прав! Он прав, а жизнь моя все равно погублена.
Агей кинулся вниз по лестнице и столкнулся с Аллой Харитоновной и Вячеславом Николаевичем.
– Агей! Поздравляю! – расцвела англичанка.
– Тебя приняли в математическую школу! – обнял его за плечи Вячеслав Николаевич. – Ты не рад, что ли? Я по министерствам гонял, по академиям!
Агей поднял на учителя глаза.
– Мне сказали, что школа счастлива от меня избавиться.
– Кто?! – У Вячеслава Николаевича опустились руки. Покачал головой сокрушенно и сердито. – Кто? Агей, кому-кому, а мне так горько с тобой расстаться. Горько. Только математика превыше наших чувств.
– Я к ребятам привык, – сказал Агей, опуская голову.
– А ты на каникулы приезжай. В наш трудовой лагерь.
– Правильно! – просияла Алла Харитоновна.
– Агей, куда ты пропал?! На катание опаздываем! – Годунов, Курочка Ряба, Прянишников, взмыленные после танцев, махали ему снизу.
– Он вас догонит, – сказал Вячеслав Николаевич. – Ну, так что – рад? Математиком будешь!
– Рад, – сказал Агей.
– Руку, коллега! – Пожал, как мальчишка, – крепко, до боли.
Разговор у кромки моря
В День пирога катание по морю было подарком города школьникам.
Агею пришлось догонять, и он обрадовался, что не один в отставших. Крамарь, убиравшая столы, тоже подзадержалась. Побежали вместе, и когда уже были на пристани, Крамарь вдруг сказала:
– Ой! – и принялась шарить руками по земле.
– Что ты потеряла?
– Браслет расстегнулся.
Минуты бежали, а часы не находились.
– Не ищи, – сказала Надя.
– Но ведь жалко.
– Я не теряла часов. Ты сердишься?
– Нет, – сказал он.
– А почему ты мне цветов не подарил? Ты хотел, я видела.
– У тебя уже много было.
– Пошли на ступенях посидим. Ступени были теплые, вода черная.
– Я знаю, – сказала Надя, – мы еще дети, но только я никогда не забуду, как ты читал стихи, там, у лунного моря… А ты меня?
– Почему я тебя должен забыть? Ты – вот она, а я – вот он.
– Но ты скоро уедешь. Ты рад, что уедешь?
– Я о седьмом «В» буду тосковать так же, как по Памиру.
– Агей! Я выбросила все цветы, какие мне сегодня подарили! Я выбросила все письма, какие мне присылали… Я знаю, ты будешь жить для науки, а я даже и не думала еще о профессии. Но я тебе обещаю: я вырасту – красавицей. Не для того чтобы все на меня пялились. Я хочу вырасти красавицей для тебя!
Они смотрели в черное, в непроницаемое море, и сердца у них были горячие, и они чувствовали это.
– Знаешь, – сказал Агей, – когда я думаю о будущем, то во мне что-то бьется, словно ищет выхода. И тогда я сажусь читать, решать, чтобы поскорее пришел тот день, когда это неизвестное станет мыслью, явится в словах или в формулах… Я даже дедушке об этом не говорил.
– Ты сделаешь открытие. Обязательно! – сказала Надя. – Я говорила тебе о капитане, чтоб поддразнить… Я тогда еще ничего не знала про тебя, но мне хотелось тебя дразнить, потому что ты не видел, что я – красивая.
– Я – видел.
– Подожди. Я |еще скажу. Я придумала. Мы должны затаиться, будто ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе. А потом мы встретимся. – Она вскочила на ноги. – Прощай, Агей!
И только шорох кроссовок по асфальту.
Агей прислушался к морю, не к тому, что пришлепывало тихими волнами у самых ног, а к тому, что в просторе. Там было величаво, громадно…