Агитбригада
Шрифт:
– Кто это тебя так, Капустин? – спросила Наташа, глядя на моё лицо.
Я не успел ответить, когда вторая фыркнула:
– Что Капустин, тебе не нравится, когда дают по морде? Не нравится, правда? – она довольно захихикала, – а когда за тебя вся бригада работать должна – нравится?
– Ты за меня тоже работала? – как можно спокойнее спросил я, отодвигая тарелку.
– Я не работала! А вот других работать чуть не заставили! – вздёрнула нос она, – Ха! Набили морду и всё! Получай подарочек!
– Ну, Смена, ну, перестань, – попыталась одёрнуть её Наташа, бросая тревожные взгляды по
– Набитая морда до свадьбы заживёт, – как можно спокойнее ответил я (меня эта наглая девочка конкретно уже выбесила), пододвинул к себе обратно тарелку и нарочито медленно зачерпнул кашу, – а вот короткие кривые ноги не вырастут, даже до свадьбы. Хотя какая там может быть свадьба. Правильно, Смена?
Я обидно рассмеялся и демонстративно сунул ложку с кашей в рот.
Смена вспыхнула и хотела что-то ответить, но к нам уже спешил дежурный, поэтому ограничилась только злобным взглядом. Девочки ретировались, и мы с Кузькой доедали в тишине:
– Зачем ты её так? – спросил Кузька.
– Что так?
– Посмеялся над её ногами…
– А не надо было надо мной злорадствовать, – ответил я и приступил к компоту.
Мда. Походу врагов у Генки здесь и так хватает, а сегодня я нажил ещё и новых.
***
После обеда Кузька довёл меня до окованных металлом ворот и тихо сказал:
– Гудков со своими разместился в Красном Коммунаре. Где точно, я не знаю, но ты у любого там в селе спросишь – тебе подскажут. Иди сразу к нему и отдай бумагу.
– Спасибо, Кузька, – от души сказал я, – очень тебе благодарен.
– И это, на, держи, – Кузька вытащил из-за пазухи хлеб и протянул мне, – а то, кто его знает, как там кормить будут.
– Спасибо, дружище, – от всей души поблагодарил я, пряча хлеб (какой же он молодец, подумал обо мне).
Кузька как-то странно взглянул на меня, чуть замялся и сказал:
– Ну ты это… мой долг засчитан? Или я ещё отрабатывать должен?
– К-какой долг? – не понял я.
– Карточный, – покраснел Кузька.
Вот и стал понятен секрет хорошего отношения.
Заверив Кузьку, что всё засчитано, я покинул это «гостеприимное» учреждение для «счастливого детства» и зашагал по накатанной грунтовой дороге промеж убранных полей к селу, где, как сказал Кузька, разместился Гудков с таинственной агитбригадой, и где я должен был отрабатывать за испорченный, по словам товарища Савелия Гука, буржуйский верстак.
***
Находилась трудовая школа в пяти верстах от города N, у деревни Батюшкино, переименованной нынче в Красный Коммунар, в бывшем имении помещика Никифорова, улизнувшего в одних подштанниках ещё в семнадцатом куда-то, по слухам, аж в Цюрих.
Само Батюшкино представляло собой типичный образец русской деревни – с утопающими в пене яблоневых садов деревянными домишками, колосящимися вокруг тучными колхозными нивами, и раскудрявыми берёзками в тех местах, где чернозём ещё пока коллективно не распахали.
Солнце не слабо так припекало, в осеннем воздухе пахло сухой травой и медовыми яблоками, гудели пчелы и шмели, периодически взлетая с крепких побегов репейника, которыми густо позарастали обочины.
Я шагал по дороге, вдыхая свежий воздух и размышлял. Может быть, я делаю неправильно, что покорно
«Прямо как крепостное право», – усмехнулся я, запихнул сложенную вчетверо бумажку в наволочку (карманов у Генки не было), расстегнул худую кацавейку и зашагал дальше, осторожно насвистывая бравурный мотивчик и при этом стараясь не потревожить разбитую губу.
Деревня не произвела на меня особого впечатления: приземистые, потемневшие от времени и непогоды, дома, вдалеке – поблёскивает купол собора, на дороге, в грязных лужах, купаются и гогочут жирные гуси, тянет навозом, жаренными шкварками и парным молоком.
У колодца перемывали кому-то кости две закутанные в тёмные бесформенные платки женщины, определить их возраст не получилось.
При виде нового человека, они моментально умолкли и с жадным любопытством уставились на меня.
– Здравствуйте, товарищи! – вспомнив наставления Виктора на СТК, поздоровался я, как было принято в этом времени.
– Гусь свинье не товарищ, – буркнула толстая баба в пёстрой телогрейке.
Реплику я проигнорировал и комментировать не стал. Мне нужно было узнать, где разместилась агитбригада, а не соревноваться с тёткой в остроумии.
– Подскажите, уважаемые, где расквартирована агитбригада товарища Гудкова?
– Ты что ль тоже из безбожников будешь? – подозрительно-враждебно уставилась на меня вторая баба, тощая, в темной поношенной одёже.
Вторая тоже что-то заворчала.
– Да нет, я от трудовой школы, по хозяйственной части, – отмазался я.
– Аааа… ну раз так… во-о-он туда, милок иди, – тощая махнула рукой вправо. – А возле старой липы поверни влево, увидишь синий забор – тебе прямо туда.
Я поблагодарил и подошел к искомому двору, и правда – за синим забором виднелись разрисованные ярко-красными звёздами три фургона и три простые крестьянские подводы без всяких опознавательных знаков. На обильно заросшем гусиной лапчаткой и спорышом дворе лениво паслись взъерошенные, некогда белые, курицы, щедро помеченные на спинах чем-то синим.
Я подошел ближе – сонное подворье, казалось, вымерло. Из будки вылезла зачуханная собака, недовольно и подозрительно покосилась на меня, немного подумала, затем лениво гавкнула. Посчитав таким образом свой долг выполненным, неторопливо полезла обратно в будку, позвякивая цепью.
Я уже прикидывал, что делать дальше и где все, как вдруг из крайнего слева фургончика, с нарисованным большой красным ромбом на боку, внутри которого был выведен лозунг «Пером рабкора и светом науки разоблачайте сектантские штуки!», резво выскочил белобрысый мужчина, в одном исподнем и котелке. Прижимая к груди одежду, он обернулся и закричал, с надрывом: