Агнец
Шрифт:
— Уточнять мне придется вон на той горе. — И Джошуа показал на самый высокий пик в округе.
— Ну так топай. Или хочешь, чтоб я тебе тут на Песах опоздала?
— Ага. Ну да. Значит, это… ладно. Топаю и уточняю. Уже пошел.
Джош медленно попятился, а затем эдак бочком неуверенно побрел к горе. Кажется, называлась она гора Фавор, — впрочем, не уверен.
Госпожа Зеведей накинулась на сынов своих так, будто цыплят с огорода шугала:
— А вы что, столбы соляные? Ступайте с ним. Петр расхохотался, и старуха вихрем развернулась к нему с клюкой наготове, чтоб выпустить ему мозги из черепа.
— Я тоже лучше схожу с ними… э-э… вдруг им свидетель понадобится, — выдавил он и поспешил вслед за троицей.
Старуха зыркнула на меня:
— А ты чего смотришь? Думаешь, их родишь, и все — больно уже не будет, раз они от тебя отселились? Как бы не так. Что б ты понимал, а? Разбитому сердцу уже все едино.
Их не было всю ночь — целую долгую, нескончаемую ночь, за которую мы узнали всю подноготную Зеведея, отца Иоанна с Иаковом. Очевидно, обладал он мужеством Даниила, мудростью Соломона, силой Самсона, рвением Авраама, красотой Давида и снастями Голиафа. Упокой Господи его душу. (Забавно, что Иаков всегда описывал папочку эдаким щуплень-ким шепелявым червячком.) Когда из-за гребня показалась наша четверка, мы вскочили на ноги и кинулись их приветствовать. Я б лично донес их сюда на своих плечах, если бы старуха от этого заткнулась.
— Ну? — только и спросила она.
— Потрясающе, — известил нас Петр, не обратив на старуху ни малейшего внимания. — Мы узрели три престола. На одном сидел Моисей, на другом — Илия, а третий уготовлен Джошу. А с неба раздался такой грандиозный голос, и он сказал: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в котором Мое благоволение».
— А, ну да. Он и раньше примерно так говорил, — сказал я.
— Но теперь я тоже слышал, — улыбнулся Джошуа.
— Значит, что — всего три стула? — Госпожа Зеведей метнула молнию взгляда в сынов своих, которые робко выглядывали из-за Джошуа. — И вам двоим, конечно, места не досталось. — Старуха, шатаясь, попятилась, прижав ладонь к костлявой груди. — Что же, можно только порадоваться за матерей Моисея, Илии и вот этого назаретского мальчишки. Им совсем не нужно знать, каково это, если тебе в самое сердце костыль вбили.
И она захромала прочь по берегу, к Иерусалиму. Джошуа стиснул плечи братьев.
— Я все улажу, — сказал он и побежал догонять госпожу Зеведей.
Мэгги ткнула меня локтем в бок. Обернувшись, я увидел, что в глазах ее стоят слезы.
— Он не ошибся, — сказал она.
— Ну все, — сказал я. — Пусть тогда его мама отговаривает. Перед ней точно никто не устоит. То есть я, например, не могу. То есть она, конечно, не ты, но… Смотри — чайка?
Часть VI
СТРАСТИ ГОСПОДНИ
Никто не совершенен… Ладно, был один парень, но мы его прикончили.
Воскресенье
Мать Джошуа и брат его Иаков нашли нас у Золотых ворот Иерусалима, где мы ждали Иоанна и Варфоломея, отчаливших искать Нафанаила и Филиппа, что должны были вернуться с Иаковом и Андреем, ушедшими за Иудой и Фомой, коих отправили в город на поиски Петра и Мэгги, разыскивавших повсюду Фаддея и Симона, которым поручили найти осла.
— Пора бы уже найти, — сказала Мария.
Согласно пророчеству, Джошу следовало въехать в город верхом на осляти. Естественно, искать осла никто и не собирался. Таков был план. Даже брат Джоша Иаков согласился участвовать в заговоре. Он вошел в ворота прежде остальных — на тот случай, если кто из апостолов прощелкал клювом и притащит за собой осла.
На дороге к Золотым воротам собралась примерно тысяча галилейских последователей Джоша. Они выстроились по обочинам с пальмовыми ветвями в руках, дожидаясь триумфального въезда Джошуа в город, и весь день кричали «ура» и пели осанну, однако вечер уже был не за горам, а никаким ослятей и не пахло. Толпа стала потихоньку разбредаться: все проголодались и пошли в город искать съестное. Ждать остались только Джошуа, его мама и я.
— Я надеялся, хоть ты мозги ему вправишь, — тихо сказал я.
— Я этого уже давно боюсь, — ответила Мария. На ней было прежнее синее платье и шаль, а обычный свет в лице точно потускнел — не от прошедших лет, но от горя. — Зачем, ты думаешь, я два года назад за ним посылала?
Это правда, она действительно отправила младших сыновей Иуду и Иосия в капернаумскую синагогу — чтоб они привели Джоша домой. Она утверждала, что Джош спятил, а тот даже не вышел наружу поздороваться.
— Вы б не шушукались, как будто меня здесь нет, — сказал Джошуа.
— Привыкаем, — сказал я. — Не нравится — откажись от своего дурацкого самопожертвования.
— А ты думал, мы к чему все эти годы готовились, Шмяк?
— Если б я думал, то и помогать бы тебе не стал. Ты б так и жил у Мельхиора в кувшине.
Джош прищурился и всмотрелся в толпу за воротами.
— Ну где же все? Неужели так трудно найти обыкновенного осла?
Я посмотрел на Марию, и, хотя в глазах ее плескалась боль, она улыбнулась.
— Чего ты на меня смотришь? — сказала она. — По моей линии в семье никто бы не додумался жертвовать собою так тупо.
Все это уже чересчур. Я сдался.
— Все у Симона, Джош. И сегодня уже не вернутся.
Джошуа ничего не сказал. Поднялся с земли, отряхнул пыль и зашагал к Вифании.
— Не мешайте мне! — орал Джошуа на апостолов, собравшихся в большой комнате у Симона. Марфа вообще оттуда выскочила, когда Джош на нее глянул. Симон смотрел в пол, как и все мы. — Жрец и писцы меня схватят и будут меня судить. И будут плевать на меня, и бичевать меня, а потом меня убьют. И на третий день я восстану из мертвых и пройду меж вас снова, но сейчас вы не должны меня останавливать. Если вы меня любите, то примете то, что я вам говорю.
Мэгги вдруг выбежала из дома, на ходу выхватив у Иуды общественный кошель. Зилот попробовал было ее остановить, но я толкнул его обратно на подушку: — Пусть идет.
Мы сидели молча, пытаясь хоть что-нибудь придумать, хоть что-нибудь сказать. Уж не знаю, о чем размышляли остальные, а я сочинял Джошу какой-то ход, чтоб он мог доказать свою правоту, не лишаясь жизни. Марфа вернулась с вином и чашками, разлила нам всем по очереди. Наливая Джошу, на него даже не взглянула. За ней следом из комнаты вышла мать Джошуа — помочь с ужином, видимо.