Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста
Шрифт:
Но дома я все-таки спросила Ивана Александровича: “Муша, кто это?” Он сказал: “Это один из командиров, которые приехали с Евдокимовым” [35] . И я о нем забыла.
Но вот однажды нас, жен военнослужащих, вызвали в штаб и объявили, что мы занимаемся только нарядами и домашними делами, а это есть мещанство, и мы должны подтянуться к своим мужьям, а для начала стать политически грамотными. И назначили школу, куда мы должны каждый вторник к пяти часам являться, не опаздывая, на занятия по политграмоте с карандашом и тетрадкой для конспекта.
35
Евдокимов Ефим Григорьевич (1891–1940) – видный чекист,
Иван Александрович сказал мне, что я его скомпрометирую, если не буду ходить, и я в ближайший вторник точно в пять часов пришла.
И вот мы сидим и болтаем, а сами оглядываем друг друга, кто как одет, у кого какой кулон на шее, у кого ожерелье – из настоящего жемчуга или поддельного и т. п. Многие были одеты богаче, чем я, но безвкусно, и я думала, что вот вещи на таких пропадают и как бы все это смотрелось, если бы это надела я.
И вдруг входит преподаватель, и я его тотчас узнаю – тот командир, который выступал на митинге! Но теперь уже без фуражки, и я его разглядела лучше. Породистое лицо, высокий лоб, изогнутые брови, чуть прищуренные улыбающиеся глаза необычной формы (верхние веки дугой, нижние – прямые) и эти удивительные ресницы – мохнатые, длиннющие, загнутые. На щеках ямочки. Крупный, красивой формы рот, ровные белые зубы, волосы густыми волнами обрамляют лицо. Широкоплечий, сильный, походка стремительная, крепкая.
Он улыбнулся нам, улыбка у него оказалась обаятельная, и, смотрю, все наши дамы так и замерли…
Назвался “Миронов”, имени и отчества не сказал – тогда это было не принято – и объяснил, что ему поручена такая общественная работа: беседовать с нами на политические и общемировые темы. И стал рассказывать, что наша революция – первая в мире, единственная, что ее нужно защищать всеми силами нашей Красной Армии, потому что пролетариат других стран что-то запаздывает с мировой революцией, а капиталисты не дремлют.
Посмотрела я на наших дам, а они глаз с него не сводят. Я тотчас поняла, что они все в него влюбились, даже старались записывать. Ну тут уж меня задело! Неужели я ударю лицом в грязь, неужели окажусь хуже, например, Нюськи с ее песцом на плечах (и это в такую жаркую весну! Ну как же люди не понимают, что надо одеваться по сезону!)?
Я тоже стала записывать. Записи эти были через пень-колоду, я не успевала, но дома я попросила Ивана Александровича разъяснить мне получше, вообще поднатаскать меня. Он был очень рад, что я его не опозорю.
В следующий раз Миронов стал нас вызывать и спрашивать по прошедшей беседе. Вызвал Нюську. Слышу, зазубрила про мировую революцию и “сицилизм”, а дальше ни тпру ни ну. А я прямо изнемогаю от нетерпения – неужели не вызовет, ведь я-то все знаю! Не выдержала, подняла руку. Миронов кивнул мне – дал слово, и я так отбарабанила ему про интервенцию и зловредную Антанту, что он нахвалиться не мог и всем нашим дамам поставил меня в пример.
И вот я у него в первых ученицах, всех обставила. Теперь он на меня все поглядывает и, как только опрос начинается, все меня вызывает, или вопросы по ходу беседы ко мне летят, или, рассказывая, нет-нет да и посмотрит на меня.
Вот когда я была политически грамотной! Единственный раз в жизни. Боже мой, у другого я эту скучищу и слушать бы не стала! Но даже скучищу эту Миронов преподносил интересно. Мироша, Мироша, какой же он был способный!
А потом как-то… южный наш город… теплые весенние сумерки, мы расходимся после занятий по домам, и вдруг нагоняет меня и уже рядом со мной – Миронов. Погода прекрасная, домой не хочется, мы пошли в парк. Помню, он вдруг стал сочинять стихи сразу, экспромтом… Так мы стали встречаться.
Было у нас любимое место – в конце нашей улицы за поворотом, на спуске к реке. Там рос молодой тополь, его каждую весну подстригали, чтобы не заносил он своим пушистым семенем улицу, и он топорщился ветвями, как колючий шар. Оттуда мы уходили бродить по пустым вечерами улочкам, подальше от моего дома – или в рощицу у реки, или в глухие аллеи парка. И даже зимой, когда пронизывал ненастный ветер, мы не замечали непогоды.
Я уже знала, что Мироша воевал на польском фронте
36
Буденный Семён Михайлович (1883–1973) – советский военачальник, участник Гражданской войны, командующий Первой конной армией, один из первых маршалов.
37
Знак “Почетный работник ВЧК – ГПУ”.
38
Дзержинский Феликс Эдмундович (1877–1926) – революционер, советский государственный деятель, глава ряда наркоматов, основатель ВЧК.
Миронов рассказывал мне о себе.
Он был родом из Киева. Был там такой район – Шулявка, это как в Одессе Молдаванка. Воры, бандиты, биндюжники, “золотовозы” – кто там только не жил! Жили там и евреи, жили деды и прадеды Мироши.
Когда благосостояние семьи трудами бабушки Хаи улучшилось, семья с Шулявки переехала. Бабушка Мироши Хая была известна своей добротой и энергией. Она всем, чем могла, помогала нуждающимся, и все ее знали и чтили. Ее называли “шатым-малых”, что значит “ангел-хранитель”. Она содержала на Крещатике молочную, которая славилась свежестью и превосходным вкусом продуктов. Мирошу и сестру его Феню она сумела устроить в одну из лучших гимназий Киева, но Мироша, хотя и очень способный, учился неохотно. Отчаянный сорванец с детства, превратившись в юношу, красивый и сильный (он запросто гнул монеты), Мироша стал героем молодежи.
С грустью рассказывал он мне о своей первой любви. Девушки поклонялись ему, и он обратил внимание на Марусю, но потом изменил ей, а она не перенесла его измены и отравилась. Мироша этого не мог забыть, и, когда пели песню “Маруся отравилась”, у него, даже много лет спустя, на глаза навертывались слезы…
Еврею трудно было поступить в высшее учебное заведение. Надо было иметь золотую медаль и “попасть в процент” [39] . Но и это благодаря бабушке Хае удалось преодолеть, и к началу Первой мировой войны Мироша стал студентом Коммерческого института.
39
Имеется в виду процентная норма, которая ограничивала прием евреев в высшие учебные заведения царской России.
В 1915 году Мирошу призвали в армию. Он горел патриотическим чувством и желанием воевать за “веру, царя и отечество”. Я думаю, что и – отличиться на войне. Это ему удалось. Он был призван простым солдатом, но вскоре сумел выделиться. Когда в 1916 году высочайше было разрешено евреям – но только лучшим из лучших! – присваивать офицерские звания, он сразу получил звание прапорщика, а к 1917 году был уже поручиком.
Но вот произошла революция, он снял форму и какое-то время не знал, что предпринять, но с его характером не мог долго оставаться в стороне и в 1918 году вступил в Красную Армию. В Первой конной Буденного [40] Мироша сразу отличился, был выбран красным командиром, а в 1925 году вступил в партию [41] .
40
Первая конная армия (Конармия) – высшее оперативное объединение (Конная армия) кавалерии РККА, созданное во время Гражданской войны в России 1918–1920 годов.
41
Миронов вступает в партию сравнительно поздно по тогдашним понятиям. Но его чекистская карьера без этого не могла продолжаться.