Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста
Шрифт:
Вот вы мне говорили об индийской книге “Камасутра”, как там предписывается мужчине в интимные минуты следить за выражением лица женщины и ласкать ее так, чтобы и ей было хорошо, тогда ему будет еще лучше.
Так вот я вам расскажу об Иване Александровиче… хотя он “Камасутру” и не читал.
Мы остались вдвоем в комнате. Я увидела себя в зеркале – бледна, как смерть. “Прилягте”, – сказал Иван Александрович. Постель была разобрана: новые чистые простыни, привезенные мной, старого одеяла не видно – на нем сияющий белизной пододеяльник.
Я сказала:
– Прилягу,
Он засмеялся:
– Хорошо!
– И отвернитесь, пока я разденусь!
Он послушно и весело соглашался на все. Отвернулся, я легла в кровать. Сердце стучало у меня, как молоток.
– Я очень прошу вас, накапайте мне валериановых капель!
Он подал мне, укрытой до подбородка, стакан с валериановыми каплями, я выпила. Я очень устала за день. Приготовления, венчание, пир, но главное – я весь день волновалась, ожидая вечера, ночи. Я была девушка, тайное, что меня ожидало, не выходило у меня из головы.
За столом я все пила вино, чтобы набраться смелости. Иван Александрович говорил мне: “Не пейте!” А я не слушалась, пила и пила. И вот сейчас сердце стучало. Но – выпила капли, повернулась лицом к стене и – поверите ли – сразу заснула, да так крепко, словно в яму провалилась.
Проснулась – светло! Соседи уже ходят. Посмотрела – я одна на кровати. Иван Александрович на стуле у двери. Я подумала сперва – вот хорошо, а потом: как же так, ведь это наша брачная ночь!
Встала и на цыпочках подошла к нему в длинной своей рубашке. Это была купленная на толкучке старинная рубашка, вся в кружевах-воланах, на плечах – розовые банты. Я ее надела под свое подвенечное платье, розовые банты эти нет-нет да и выглядывали из-под моего декольте, и Лена поправляла… даже в церкви.
Подошла, смотрю – спит. Нет, не спит! Глаза тотчас открыл, смеется. Тогда я его быстро поцеловала и – назад в постель. Это было приглашение. Он ему последовал. Сел на край кровати, стал обнимать, целовать, сперва осторожно, затем все пылче, страстней. Потом он вспоминал: “Я тебя обнимаю, а под руками все кружева, кружева, одни кружева, тебя за ними не найдешь!”
Соседи деликатничали, не беспокоили. Но в двенадцать часов дня не выдержали, постучали в дверь:
– Вы живы ли там?
Мы вышли к столу. Я надела черное платье с золотой вышивкой. Шею закрыла золотистой вуалеткой, чтобы не видны были следы поцелуев.
4 Когда я готовила приданое и уехала к Зарницкому, Абрама Ильича не было в городе. Это было для меня большим облегчением. Он вернулся после моего отъезда. Конечно, ему тотчас донесли, что я вышла замуж.
Он пришел к нам. В кухне был Пуха.
– Здорово, парнишка, – сказал Пухе мрачный Абрам Ильич, но не остановился, а прошел к соседям, вероятно, хотел проверить, верны ли слухи.
Соседи ему и сказали про персидский ковер. Вышел от них.
– А Мария Ивановна дома?
– Дома.
Он постучал, открыл нашу
– Здравствуйте, Мария Ивановна, нам надо с вами рассчитаться. У нас с вами одно дельце не закончено.
А мама ему в истерике (денег у нее, как всегда, не было):
– Я вам все верну! Все отдам! Только сейчас у меня ничего нет! Я достану денег и верну!
Но вдруг нашла выход, все повернула, успокоилась:
– Отдам, конечно, хотя вы ходили к нам целый год пить чай, и я вас кормила в такое трудное время, все это тоже чего-то стоит! Но я вам отдам…
Абрам Ильич:
– Не надо. – И вышел.
Много спустя, уже после войны, Таня Капланова встретила Абрама Ильича в Москве. Ехала в трамвае, и вдруг какой-то пожилой полный мужчина ее спросил:
– А вы, случайно, не бывали в Майкопе?
– Бывала. Я оттуда.
– То-то я вроде вас узнал. А вы там Аргиропуло не знали?
– Как же, знала.
– Кого же из них?
– Всех, всю семью.
Он назвался. Таня вспомнила. Стал расспрашивать обо мне. Спросил:
– А как ее фамилия сейчас?
– Миронова.
– Миронова? А почему не Зарницкая?
– Они с Зарницким разошлись. Он возликовал:
– Я так и знал! Я это говорил! Я предчувствовал! А знаете, крепко зацепила меня тогда эта Агнесса Аргиропуло.
Стал рассказывать о себе: женат, дети, заведует рыбным магазином на Сретенке.
– Приходите, когда вам что-нибудь будет нужно, вызовите заведующего – меня.
Таня как-то зашла, вызвала. Он взял ее сумку, ушел, вернулся, а в сумке – чего только нет! И балык, и икра, и крабы-консервы.
И говорит:
– Платите в кассу один рубль восемьдесят копеек.
Она была у него еще раз, и опять все повторилось. Потом она сказала мне:
– Пойдем со мной?
Я оторопела:
– Да ты что, с ума сошла, что ли?
5 Да, балык… Помню, нам с Иваном Александровичем балык этот осточертел. Это была огромная рыба. Кто-то из подчиненных подарил ему копченый балык. Мы подвесили его в кладовке, где хранили уголь. Он оказался выше моего роста. Я отрезала от него каждый день нам с Иваном Александровичем и другим, а балыку все конца не было. С него стекал жир, и пол под ним был жирный.
Балык этот, хоть и надоел, был нам очень кстати. Я ничего не умела делать, была бесхозяйственна, не помню, как мы и питались. Потом приехала к нам жить мама, ну тогда дело пошло.
А вскоре в Ростов перебралась и Лена. Вот как это случилось.
Ее любил Вася Гончаренко. И она его любила. Вася был очень способный человек. Прекрасно рисовал, пел. У него был красивый баритон. Он иногда выступал в концертах. И вот однажды ему привелось петь дуэт с девушкой-сопрано. Лена сидела в зале, ей показалось, что певцы держат себя слишком интимно. Она тотчас вспылила, возненавидела его, решила с ним порвать, просто-напросто яростно приревновала, – она ведь была по характеру собственница. Она бросила все в Майкопе и приехала ко мне в Ростов.