Агрессия: хроники Третьей Мировой войны
Шрифт:
– Этот яд дал мне один хороший человек, тоже военный из ваших. Дал просто так, видно бумаги про меня прочёл. Умный, как ты. Сначала ничего не будет. Им всем станет весело и хорошо, а потом, они станут драться друг с другом, потом на оставшихся в живых нападут корчи. Противоядия нет, спасения нет…
Я не стал задавать глупых вопросов о том, почему этот невысокий человек не позволил нам расправиться с амерами быстро. Главное, он не подставил нас и сквитался с теми, кого считал виновными в смерти своих близких. Это нормальный расклад. Но что-то заставило меня спросить:
– Легче стало?
Карнаев наклонился к земле, зачерпнул пригоршню снега и подставив кулак ветру, разжал ладонь. Белёсая пыль исчезла, быстро подхваченная ветром и вскоре смешалась с остальными злыми осколками мёрзлой воды. Обернувшись ко мне, он сказал:
– Дело не в том, стало ли мне хорошо от их смерти. Человек никогда не чувствует себя хорошо, он всегда недоволен. Дело в том, что зло должно возвращаться к тем, кто его причинил. В мести есть справедливость, в мести нет жестокости. Просто зло уходит к тем, кто его выпустил и позволил добрым людям умереть.
– Спасибо, прапорщик.
– За слова, или за пример?
Проводник смотрел как снежинки рассеиваются ветром, стоя ко мне спиной. Собственно, наш разговор его особенно не трогал. Всё о чём болела душа, он уже выполнил.
– Думаю, что за то и за другое. Пошли, а то командир уже вон копытом бьёт.
– Не скажешь ему?
– Нет. Амеры умрут, только это имеет для меня значение. Пошли, время не терпит…
Переход от блокпоста к следующей контрольной точке – небольшому озеру зажатому среди плоских гор, прошёл довольно спокойно. Несколько раз мы прятались от амеровских беспилотников, постоянно замирали, стоило аппаратуре засечь передвижение техники. Но в целом всё прошло довольно тихо. Часам к трём утра, когда моя вахта подходила к концу, последовал экстренный вызов от Вадима. Группа моментально собралась под карнизом из намёрзшего за сотни лет белёсо-коричневого льда, у замёрзшей отмели. Так нас не было заметно с воздуха и со стороны вычисленных за время рейда маршрутов редких моторизованных патрулей. Тундра хоть и казалась безжизненной, но оставаться незамеченными с каждым километром приближавшим нас к месту операции, становилось всё труднее и труднее. Спасало чутьё проводника и вовремя получаемые данные радиоперехвата. На этот раз, я чувствовал себя настоящим разведчиком, а не бредущим вслепую мстителем, вооружённым лишь удачей и парой устаревших гранат.
– Что случилось?
Я тронул замершего в неудобной суслячьей позе Вадима за плечо, но тот сначала лишь отмахнулся, а потом у всех обновилась карта маршрута. Потом вдруг осипшим от волнения голосом приказал:
– Выдвигаемся. Чёрный – вперёд, Краб – замыкаешь. Остановок больше не будет. Карнаев, Ропша – ко мне…
Когда караван тронулся и скрылся шагах в десяти, командир обернулся и глядя только на меня, сказал:
– Ноль Третий и Ноль Второй – обнаружены, ведут бой. Не смогли пройти тихо… За нами пока не идут но…
– Значит наш маршрут не засвечен, не надо дёргаться.
Мои слова, казалось, вообще не затронули сознания командира. Он обратился к виртуальной клавиатуре, я видел, что он просматривает карту местности на юго-востоке. Там была наименьшая плотность патрулирования, по крайней мере, за это была разведсводка суточной давности. Я было хотел ещё что-то сказать, но в разговор вмешался Карнаев. Проводник молча подошёл к Вадиму и что-то шепнул тому на ухо. Тот сразу обмяк, привалившись к стене. Обернувшись ко мне, Карнаев сказал:
– Боится проиграть, делает ошибку. Враг нарочно открыл нам эту лисью нору, чтобы мы туда полезли. Наш путь верный, сворачивать нельзя. Он сейчас очнётся, всё будет хорошо. Иди вперёд, Ропша, иди…
Вадим действительно отменил свой первоначальный приказ, да и вид у него был какой-то пришибленный. К семи утра, он окончательно успокоился и мы вышли к подошве кряжа, где Карнаев покружившись на месте некоторое время, отпустил вперёд Карнауха – вожака стаи своих пастушьих собак. Это был крупный, чёрно-белой масти пёс с пронзительными голубыми глазами. В которых ум сочетался с хорошо контролируемой злостью. Сам же проводник присел на корточки возле сгрудившихся у его ног собак и жестом попросил меня подойти.
– Враг знает про тропу, но не знает, как на неё войти отсюда. Подняться наверх у их людей не получилось, слишком сложно. Мин накидал, датчиков наставил. Карнаух покажет как нам пройти, мы тут уже ходили. Трудно, но ты не бойся…
– А если командир заартачится?
Карнаев поглубже укутался в парку и стряхнув с капюшона снег, потрепал за ухом одного из псов:
– Он теперь тоже бояться не будет, его страх у меня покуда…
Подниматься пришлось петляя по нечёткому собачьему следу, оставленному вожаком. Пёс небыстро трусил впереди, отходя от головной лошади, которую вёл в поводу Чёрный. Мне досталась роль замыкающего, Вадим ехал верхом, что-то постоянно отстукивая на клавиатуре. Проводник всё внимание сосредоточил на остальной стае, которая рвалась бежать вперёд, следовать за вожаком. Несколько раз Карнаух останавливался, рылся в снегу, метил его и замирал, как бы поджидая, пока неуклюжие четвероногие и двуногие спутники догонят его. К девяти часам, когда сумерки опустились на тропу и даже в новомодных приборах ночного видения мало что можно было разглядеть, Карнаев сказал, что нужно передохнуть, пока ветер переменится. Вадим было заспорил, но оглядевшись вокруг, неожиданно согласился. Мы, под руководством проводника, отрыли довольно глубокие норы в снегу. Они примыкали к скале, поэтому хотя бы с одной стороны была надёжная твердь. Лошади и собаки нашли себе приют сами: одни немудрствуя особо сгрудились под скальным выступом, а собаки сбились в тесный клубок долго ещё возились в темноте. Огня никто не разжигал, но стены наших нор отлично сохраняли тепло. Ровно через три часа, когда сквозь низкие тучи стала проглядывать круглая и неожиданно белая луна, мы снова тронулись в путь. Тропа неожиданно закончилась, когда луна уже побледнев, скрылась за неровной грядой деревьев, росших по ту сторону хребта. Карнаев остановил лошадей и подойдя к Вадиму, что-то стал ему объяснять. Тот согласно кивал, снова пробегая пальцами по клавиатуре.
Вскоре после этого, последовал приказ снять груз и снова распределить его между собой. Мне опять досталась пара батарей, от чего настроение слегка снизилось. Скорее всего, проводник свою задачу выполнил и дальше наши пути расходятся. Карнаев не ушёл просто так. Проводник попрощался с каждым, что-то дал на память, подошёл наконец и ко мне. Не став медлить, заговорил сам:
– Ты всё правильно выбрал там, внизу. Поэтому я не стану говорить с тобой как с твоими товарищами. Говорить как и когда отпускать чужое зло, тебе уже не нужно. Просто помни, что скоро придёт твой час выбрать свою или чужую жизнь отдать, чтобы зло не вернулось.
– Не понимаю тебя.
– Скоро всё станет ясно. Как только день дважды сменит ночь, придёт пора выбирать.
– Ладно, спасибо за загадку, прапорщик. Возьми вот чайку пачку. Мне вроде как уже лишний вес, а ты может быть и выпьешь раз-другой..
Я бросил проводнику плотный кубик прессованного индийского чаю из пайка. Тот поймал и неожиданно сняв с руки какую-то вещь – бросил так, что я вынужденно поймал. Это был браслет составленный из медвежьих и чьих-то поменьше.
– Это когти лесного хозяина и росомахи. Хозяин сильный, а росомаха хитрая и коварная. Ти и твои люди идёте умирать, но может быть звери помогут тому, кто никогда не станет их убивать, если останется жив. Ты обещаешь не убивать их, Ропша?
– Обещаю.
– Тогда прощай, нам с тобой больше не по пути.
– Прощай и ты, прапорщик.
Потом я ещё некоторое время смотрел вслед удаляющемуся каравану, пока последний лошадиный круп не скрылся за пеленой снежной пыли и не затихло собачье тявканье.
– Ропша, замыкающим, вперёд!..
Машинально одев оберег на правую руку и скрыв его манжетой комбеза, я развернулся в противоположную сторону и в темпе принялся нагонять отряд. Дорога шла вверх неровными скачками, то круто скатываясь вниз, то забирая вверх таким образом, что приходилось стаскивать груз и поднимать его вверх на тросах. Тропа постепенно сужалась, пока не перешла в узкий, шириной в шаг взрослого человека, карниз. Ветер тут, на высоте, превратился в непрекращающийся поток белёсых, острых кусочков льда. Вскоре, все мы оказались покрыты толстым слоем слипшихся льдинок, от чего снаряга всё остальное, становились тяжелее с каждым новым шагом. Привалами стали короткие остановки, когда пристегнувшись карабином к вбитому в скалу крюку, мы стояли неподвижно прислонясь к стене, иногда выпивая по два глотка воды, проглатывая кусочек питательного пресного на вкус батончика. Мой выскользнул из рук и канул вниз ещё на первом привале, но расставание прошло как-то не особо болезненно. Чувства голода не ощущалось уже давно, но жажда никуда не исчезла, хотя потребность в воде тоже была какой-то механической, как привычка. Несколько раз, мы получали данные о том, что та или иная группа дошла до точки назначения, но от тех, что двумя днями раньше были обнаружены, никаких новостей не поступало. Само собой, случаются и военные чудеса, но лично я особо не верил в то, что кто-нибудь уцелел. Диверсантов в плен не берут, да и их самих сдаваться никто не учит. Натасканные на конкретную задачу, для любой контрразведки мы полезны только очень короткий срок. И вот на эти час-другой, если всё же случится попасться в руки волкодавам, учат терпеть. Боль, страх, унижения – всё это нужно выдержать эти пару часов, пока другие, те кто прорвётся, выполнят то, за чем они бежали и ползли, летели и плыли. Все это знают, поэтому никто не тратит на диверсантов времени, кроме особых, исключительных случаев.