Агрессор
Шрифт:
— Все в порядке, дружище? Рад, что ты приехал.
Он смотрел мне в глаза, как бы давая понять, что он действительно так думал.
Мы закончили рукопожатие, и настала очередь Хэйзл. Я положил руку на плечи Силки и представил ее им обоим.
— Мое имя произносится как Силк-а, — исправила она меня, — но Ник называет меня Силки. Наверное, вам тоже лучше так меня называть, а то он будет смущаться.
У Хэйзл все еще были такие же, как и раньше, длинные каштановые волосы и очень гладкая незагорелая кожа. Когда она была помоложе, ее глаза искрились смехом; я помнил, как она стояла за стойкой в торговом центре и всегда с удовольствием давала ребятам из военной части свою дисконтную карту работника магазина. Сейчас они выглядели старше и мудрее. И может, несколько грустными.
Хэйзл повела нас в дом.
— Вы уверены, что не сможете остаться больше чем на одну ночь?
— Нет, нам нужно ехать. Девятого в Мельбурне вечеринка.
Силки взяла Чарли под руку и, направляясь вверх по ступенькам, спросила:
— Ты еще прыгаешь с парашютом? Ник рассказывал, что когда-то прыгал.
— Нет, — он удивленно посмотрел на меня, — больше не прыгаю.
Глава вторая
— Пока она освежится, дружище, — что она еще знает о твоей работе, кроме того, что ты прыгаешь с парашютом?
Это был вопрос, который Чарли должен был задать. Он не хотел вмешиваться в наши отношения.
— Ничего. Она считает, что я — механик.
— В компании, босс которой дает тебе годичный отпуск? Или ты сказал ей, что уже на пенсии? У нее, очевидно, слабость к старикашкам.
Я ухмыльнулся в ответ, и как раз в эту секунду в комнату вошла Хэйзл, неся на подносе апельсиновый сок и стаканы.
— Ник, надеюсь, он не пытается продать тебе лошадь?
Сверху донеслись звуки песни на немецком языке — это Силки расслаблялась, принимая душ.
— He-а, он мозги прочищает по поводу того, что я не последовал его примеру.
— Но тебе ведь еще рано на пенсию…
— Имеется в виду то, что я еще не вцепился в такую шикарную девчонку, как у него.
Хэйзл улыбнулась и поставила поднос на стол.
— Он тебе уже рассказал, какая чудесная у нас теперь жизнь?
— Пока нет, но думаю, это вопрос времени!
Хэйзл вертелась, как квочка, аккуратно расставляя приборы на кофейном столике. В конце концов она разлила сок по стаканам, и мы подняли их, имитируя чоканье бокалов после безмолвного тоста.
Я ткнул пальцем в окно.
— Это я Джули видел на лошади?
Лицо Хэйзл просияло.
— Она скоро будет. Она звонила. Сказала, что видела тебя.
— Сладкая парочка, — Чарли попытался сдвинуть пальцы, показывая, насколько неразлучны они были, но у него это не особо получилось. Казалось, что его указательный палец жил своей жизнью и не слушался его. Вместо этого он растопырил большой палец и мизинец, делая вид, что говорит по телефону:
— А когда они не рядом, то не слазят с телефона. А Хэйзл еще каждый день после занятий отправляет детям письма по электронной почте.
— Воспитание, дорогой, — Хэйзл посмотрела мне в глаза. — Если не осматривать регулярно крышу, то в следующий ливень она обязательно потечет… Согласен со мной, Ник?
Я посмотрел на галерею семейных фотографий на серванте: обычная мешанина, несколько черно-белых, несколько цветных фотографий в различных серебристых и деревянных рамках. Свадебные фотографии с изображением людей с прическами в стиле семидесятых; двое их детей, Джули и Стивен, в разном возрасте: большие уши, отсутствие зубов, прыщи… Фотографии со свадьбы Джули и фотографии ее детей; по-моему, их у нее четверо. Очевидно, что воздух здесь был хорош для выращивания не только лошадей.
Мой взгляд упал на фотографию молодого человека в берете легкой пехоты и парадной военной форме на фоне британского флага, гордо смотрящего в объектив. Присяга Стивена, должно быть, была где-то в девяностом, потому что мы с Чарли еще служили тогда; я вспомнил, как он светился гордостью, когда рассказывал мне об этом. Я не много о нем знал, кроме того, что ему тогда было семнадцать и что он был вылитый отец.
— Как там ваш парень? Все еще служит?
Хэйзл опустила глаза.
Я сначала не понял, что я такого сказал, но затем заметил, что на серванте не было других его фотографий.
Чарли потянулся через стол и взял Хэйзл за руку.
— Он погиб в Косово, — тихо сказал он. — В девяносто четвертом. Его только-только повысили до чина капрала.
Он обнял жену. Я откинулся на спинку кресла, не зная, что сказать, чтобы еще не ухудшить положение.
— Не переживай так, дружище, ты не мог знать. Мы не сильно об этом распространялись. Не хотели, чтобы здесь толклись ребята из прессы и фотографировали, как мы перелистываем семейный фотоальбом.
Хэйзл подняла взгляд и выдавила из себя смелую улыбку. Она, наверное, уже пережила самое страшное за последние десять лет, и это, должно быть, напоминало кошмарный сон.
В этот момент, нарушая возникшую было неловкость, в комнату вошла Силки, пахнувшая мылом и шампунем. Она была одета в светло-голубые шелковые брючки и белую рубашку, ее мокрые волосы были зачесаны назад.
В комнате наступила неловкая тишина. Хэйзл налила еще один стакан сока.
— Готова поспорить, ты чувствуешь себя намного лучше.
— После душа или после пения? — Силки улыбнулась и, подойдя ко мне, села рядышком. Она хотела еще что-то сказать, но внезапно раздался громкий гудок подъехавшего автомобиля.
На лице Хэйзл отразилось облегчение.
— Это Джули.
Спустя несколько секунд дом взорвался шквалом шагов и детских голосов, возгласы и крики эхом наполнили помещение. Дверь распахнулась, и в комнату вбежали четверо бледных ребятишек с коротко подстриженными волосами. Двое старших, где-то восьми и семи лет, подошли ко мне и протянули руки.