Агрессор
Шрифт:
В хрипящих дверных динамиках раздался легкий свист, и оттуда донеслись звуки музыки. Вскоре мы уже пытались перекричать ветер, врывавшийся к нам в боковые окна.
Силки устроилась на переднем сиденье, положив ноги на приборную доску. Спев несколько песен, она повернулась ко мне и спросила:
— Мы подходим друг другу?
Не знаю, где она это услышала, но была права. Приехав сюда и повстречав здесь ее, я совершил один из лучших поступков в своей жизни.
Это было тяжелое решение — бросить Джорджа. Я так и не узнал, в каком отделе ЦРУ или Пентагона он работал, а теперь мне было
Однажды утром я проснулся, упаковал все, что у меня было, в два дешевых портпледа и рюкзак и зашел к нему в кабинет. Я сказал Джорджу правду. С меня хватит: меня морально изнасиловали. Я сидел напротив него за столом и ждал один из его обычных уничтожающих ответов типа «Ты мне нужен до тех пор, пока тебя не убьют или пока я не найду кого-нибудь получше, а ты пока что жив». Но такого ответа не последовало. Вместо этого я услышал: «Чтобы до завтра твоей ноги здесь не было». Война будет продолжаться без меня.
Когда я выходил из здания в последний раз, чтобы забрать свои вещи из квартиры, в которую я больше никогда не вернусь, я не почувствовал ничего, кроме облегчения. А затем я подумал: «Черт, Джордж мог бы и побольше приложить усилий, чтобы удержать меня!»
До меня донесся звук, напоминающий удары чечетки танцующего на крыше дома пьяного каменщика. Я притормозил; я точно знал, что это был за звук. Силки выскочила из машины и стала на боковую подножку. Ее доска для серфинга снова отвязалась: теперь ею завладел ветер. Не имело значения, сколько эластичных тросов я ей покупал, она всегда настаивала на том, что двух будет достаточно. Она не задумывалась над тем, что тот факт, что мы каждый день останавливались из-за этого по три-четыре раза, опровергал ее аргументы.
Силки снова забралась внутрь, хлопнула дверью и улыбнулась мне, после чего начала хлопать себя по бедрам в такт музыке. Мы поехали дальше. Мучители эти хиппи. Мы встретились на дискотеке около Сиднея. Ей было под тридцать, и последние шесть или семь лет она путешествовала автостопом, работала в барах или собирала фрукты. Началось это сразу после университета. Она поехала путешествовать и забыла вернуться домой.
— Здесь пляжи лучше, чем в Берлине, — смеялась она. — Могу поспорить, что с тобой приключилось то же самое.
Она попросила подбросить ее на север. Почему бы и нет? Это было всего несколько тысяч лишних километров в волшебной загадочной поездке, как она называла свою жизнь. Я и сам уже на это немного надеялся.
Силки перестала хлопать себя по бедрам, встала и принесла бутылку воды. Она снова уселась рядом со мной, достала полотенце, сложила его и передала мне воду.
— Так кто такой Чарли?
Ей приходилось кричать, чтобы перекричать музыку и шум ветра, врывавшегося в машину.
— Тиндалл? Я его сто лет знаю. Мы работали вместе.
Одной рукой она взяла обратно бутылку и сделала из нее большой глоток, а другой зачесала волосы назад.
— И чем вы занимались? Я думала, ты в гараже работал, а не на ферме.
— Это он теперь на ферме работает. Мы много чего делали — с парашютом прыгали, например, и все такое.
— А он до сих пор прыгает? Мы этим будем заниматься?
— Понятия не имею. Я просто хотел увидеться с ним, пока я здесь. Ну, ты знаешь, как это бывает. У тебя есть кто-то, кто тебе очень близок, а потом ты не видишь этого человека очень долго. Однако это не влияет на вашу дружбу. — Я взял карту, лежавшую между нами, и бросил ее ей. — Только нам нужно сначала его найти.
Четыре часа по прямой дороге и одна остановка на заправке, и вот мы подъехали к маленькому городку, название которого звучало скорее как скороговорка, чем как обозначение на карте. Инструкция, которую мне Чарли прислал по электронной почте, привела нас к магазину с жестяной крышей и тремя нарисованными оседланными лошадьми на вывеске. Мы свернули налево сразу после голубого почтового ящика на обочине дороги, сделанного из молочного бидона, прибитого гвоздями к столбу.
Мы еще несколько раз свернули, и вскоре вдалеке сквозь дымку испарений стали проявляться контуры жестяных крыш и водонапорная башня. Мы приехали на ферму Чарли. Вообще-то она принадлежала его зятю, но вся семья жила здесь. Они продали свои дома в Англии и переехали в Австралию со всеми потрохами. Как только Чарли исполнилось магические пятьдесят пять, страна Господня приняла его с распростертыми объятиями — поскольку он оформил частную страховку и не просил австралийскую пенсию. Он получал свою пенсию после того, как ушел из армии, но ее не хватало ни на икру, ни на шампанское. Ему предложили офицерское звание, и он его принял. Будучи офицером, он мог оставаться в армии еще пятнадцать лет, а так его бы выкинули в сорок.
Мы проехали еще несколько километров вдоль дорожных столбов, догнав женщину верхом на лошади. Она, словно лунатик, замахала нам рукой. Я не мог разглядеть ее лица под бейсболкой, только широченную улыбку. Я притормозил, но она сделала знак, чтобы мы продолжали ехать. Она остановилась у ворот, и мы двинулись дальше по дороге.
— Кто это? — в голосе Силки не было, как мне показалось, ревности. Вечная странница не могла быть ревнивой.
— Скорее всего Джули, его дочь. В последний раз я ее видел, когда ей было лет семнадцать и все ее лицо покрывали прыщи. Это лет пятнадцать тому назад.
Мы подъехали к дому и припарковались возле видавших виды «лэндкрузера» и пикапа.
На веранде стоял Чарли в зеленой футболке. Это был здоровый мужик с густыми рыжими волосами, чем здорово напоминал светофор. Я видел, что Силки пыталась не смотреть на его серые носки, которые он упрямо надевал под сандалии.
— Не обращай внимания, — сказал я, — он ведь британец.
На веранду вышла Хэйзл и обняла мужа. Она была одета так же, как и он, за исключением того, что была босая. Они вдвоем спустились по лестнице на солнышко нам навстречу.
Чарли уже было под шестьдесят, но выглядел он подтянутым, без единой капли жира на теле, а рыжие волосы убедительно говорили о том, что это здоровый человек, который проводит много времени на свежем воздухе. А вот солнце его не щадило, его кожа была скорее обгоревшей, чем загорелой. Он протянул мне руку, маленькую по сравнению со всем остальным телом. Возраст нисколько не склонил его к земле, он все еще был сантиметров на шесть выше меня, но рукопожатие уже не было таким крепким, как раньше.