Агробление по-олбански
Шрифт:
– Да вы меня послушайте, молодой человек. Глядишь, уму-разуму наберетесь, – обратился к Эфлисону профессор. – Теперь непосредственно к ноге, о которой вы спрашивали. Как известно, на западе у Великой Суши есть две точки наибольшего пересечения интересов или противостояния с Морем. Первая – это побережье Средиземного моря и Балкан во главе со Стамбулом. Ведь нынешний Стамбул расположен где-то по соседству с тогдашней Троей. Так что можно сказать, что наследники кочевников взяли в свое время некий реванш.
– А вторая?.. – Петр тоже начал терять терпение.
– Вторая – Россия. Точнее, Русь лапотная
– А при чем здесь Русь?
– Та лесная Русь, что образует береговую линию с Европой. Символом такой Руси является лось. Существо большое, парнокопытное, как лошадь, но с другой стороны – с рогами-парусами. Существо вроде бы дикое и одновременно доверчивое, берущее корм из рук. Существо, питающееся помимо травы еще и ветками, а главное – солью на ветках. А соль – морской корм, ветки же – корм лесо-морской.
Глаза Давида и Петра округлились до неприличного радиуса. Они уже давно начали догадываться, что профессор, постоянно прячась в лесных дебрях, помешался на этом самом лесе.
– Россия как наследница империи Чингисхана должна проводить курс Великой Суши, а она доверилась морю, предала сотни народов и десятки стран. Багдад – столицу Ближнего Востока. Белград – столицу Балкан. Ведь понимаете в чем дело, море хочет создать Великую Пирамиду, устроить мир в виде Великой Пирамиды и золотым миллиардом вверху. Вверху они – Антанта-Атлантида, а нижняя часть, обманутая и униженная, – мы, быдло, Великая Сушь. Но русы могучие. Они проснутся, опомнятся и всех спасут. Они все могут и все правильно сделают. Они мир спасут. Ведь так? Ведь правда же? – В глазах профессора появились крупные слезы. А еще Петр услышал в голосе профессора такую мольбу и надежду на чудесное спасение, что чуть не прослезился сам.
Все сербы, даже этот многоопытный вояка, понял Петр, относятся к посланцам далекой, но большой России как к сверхъестественным существам. И к ним – это Петр увидел через призму слезы профессора – они тоже отнеслись не как к обычному Петру и Давиду, а как к мифическим героям-полубогам Гераклу и Патроклу. В какой-то момент Деспотовски даже почувствовал себя мифическим воином. Всесильным и всемогущим богатырем.
– Грохнем Большую Женщину – алчную Елену Антантовну! – вскочив в душевном порыве, поднял чарку с «Било вранцем» Петр.
– Будем! – поддержали тост войники. – Сбросим атомную бомбу на Джорджию кавказскую. И тогда Джорджия американская испугается и откажется от своих планов по покорению мира. Всего-то надо разок сбросить атомную бомбу, чтобы остановить эту заразу.
Смущенный, Порошкански тоже встал поддержать тост, хотя ему было очень стыдно, что он обманывает тех, кто в него верит. Ибо не было у него в загашнике никакой бомбы.
– А Россия-то здесь при чем? – уже усталым голосом спросил Эфлисон. Как истинный грек он привык видеть в Патрокле и Геракле, в Ахиллесе и Александре Македонском греков.
– Берегите Россию! – плакал навзрыд профессор. – Берегите Россию! Она тоже Большая Женщина. Но только добрая блондинка. Коварной брюнетке с зелеными глазами и банкирам с Уолл-стрит она нужна, пока делится с ней
Охотники избавили Петра и компанию от своего гостеприимства лишь после того, как сполна упились вранцем и разговором по душам. Наконец профессор поднялся с пня и, опершись на два костыля, поплелся, как раненый лось в лес, – к себе в блиндаж. Войники вывели гостей на шоссе уже поздним вечером. Проводили. Долго махали большими платками. На сверкающем после дождя шоссе лужи казались этими белыми мокрыми платками. Воздух был удивительно чистым и свободным. Петр думал об одном: как могут при таком пьянящем воздухе люди расходиться во взглядах? Как могут женщины изменять мужчинам и наоборот? Россия, за что я тебя люблю и почему ты мне норовишь изменить?
– Профессору явно в психиатрическую клинику пора, – прервал раздумья Петра Эфлисон, – обследоваться бы ему не мешало. Может, еще не все потеряно.
– Слушай, Эфлисон, тебе твоя Греция никогда не изменяла?
– И ты туда же!
– Нет, я просто подумал, что любая страна может изменить своему народу и другим странам, как женщина или мужчина! И не сдержать данного некогда слова!
Глава 25
Четвертый интернационал
– Ну, здравствуй, Эрик, – сказал я, когда мы во второй раз пришли в нарколечебницу.
Жан просто источался самоуверенностью. Глаза – как подошвы ботинок-говнодавов. Ничем не проймешь. Открыв полувзглядом-полупинком дверь, быстро побежал по лестнице. Мы с Раулем, перескакивая длинными ногами через ступеньки, еле поспевали за ним, коротконогим, но шустрым, в итоге прибежали к шапочному разбору. Всех медсестер в белых шапочках уже разобрали. Остался один никчемный, никому не нужный Эрик.
– Для проведения следственной экспертизы нам необходимо допросить вашего подопечного на месте преступления, – потребовал Жан у главврача. Главное, прищурить глаз и побольше наглости.
Глаз прищуривали мы с Раулем. Я левый. Выглядывая из-за левого плеча Жана. Рауль правый. Хук слева, хук справа. Доктору оставалось только вжиматься в кресло и нагибаться все ниже и ниже. Вот такая мельница.
– Ну, здравствуй, Эрик.
– Привет. – Тусклое лицо парня не выражало ничего.
– Господи, не могу поверить. Это ведь ты, Эрик, кандидат в мастера спорта по шахматам. Вундеркинд-программист. Будущее светило мира. Мальчик, озаренный светом. Гений, отправившийся за богатствами разлома Святого Андреа в Калифорнию.
– Я.
– Ну, красавец. Да не может быть. Мозги можно вывихнуть. Разрыв аорты, разлом в сознании. Такие, как ты, уже давно живут в вечнозеленой вечносиликоновой долине. Там, где ходят девушки с огромными губами-буферами навыкат. Райские кущи на земле. Как ты сюда попал, Эрик?
– …
– Помнишь меня, Эрик? Это я, муж Оксаны, Ленар.
– …
– Припоминаешь?
– С легавыми не разговариваю! – огрызнулся Эрик.
– А мы не легавые, мы преступники, мы хотим ограбить банк.