Ах, эта Африка!
Шрифт:
Роже хохотал, у Виктора на скулах набухли желваки: он очень любил овощной суп и за месяц нашей африканской жизни ни разу его не попробовал, потому что в столице мы ели в ресторане, где вообще никогда никакого первого блюда не подавалось.
Утром третьего дня я растолковывал Омару на кухне:
— Сделай нам овощной суп так: приготовь бульон, почисть овощи, нарежь их дольками и сложи отдельно; вари картошку и морковь вместе полчаса, капусту и фасоль отдельно двадцать минут; потом отцеди воду, сложи все сваренные овощи в бульон, добавь луку и травок и доведи до кипения. Понял?
— Все понял, хозяин. Давайте денег, я куплю овощей.
Наступило время обеда.
— Ну, Роже, сегодня ты, наконец,
— Тре бьен, я люблю пробовать новое.
— Омар! Давай суп.
Открываю крышку — опять бурда! Мне захотелось плакать.
— Я же тебе объяснил!..
— Все делал, как вы сказали, хозяин. Все овощи сварил отдельно, потом отцедил и сложил в бульон, добавил луку и травы…
— Ну?!
— Ну и протер с бульоном…
Роже от смеха упал со стула, у него по щекам текли слезы, у меня почти тоже, но от злости.
— Мерд! — сказал Виктор с отвращением, вставая из-за стола. Хорошее французское слово «мерд», очень емкое.
Утром четвертого дня я произвел несложные арифметические подсчеты и обнаружил, что за это время Омар обсчитал нас на стоимости продуктов процентов на тридцать. Пришлось срочно с ним расстаться.
Вторым был Мустафа. Он не приворовывал, а может быть, просто не успел, потому что был таким грязнулей, что мы вытерпели только сутки, не понравилось нам жаркое из мух и тараканов. Третьего и четвертого я совсем не запомнил, до того они оказались невыразительными. Дополнительной проблемой для нас было избавиться от хождения на рынок за такими продуктами, как мясо, овощи и фрукты, ибо бакалейные товары мы покупали в лавке у наших друзей-ливанцев.
Наконец, появился Алассан, и тут наши хозяйственные заботы разом закончились. Он был очень чистоплотным, всегда опрятно одетым, улыбчивым, веселым сорокапятилетним мужчиной, скрупулезной честности и родительской заботливости. Жил он с женой и пятью детьми в небольшом глинобитном домике на дальней окраине города. После успешного окончания испытательной недели первое, что он сделал, — попросил аванс и купил велосипед. «Я хочу утром быстро добираться, чтобы у вас на столе за завтраком был всегда горячий кофе», — объяснил он серьезно. Тут уж даже Виктор заулыбался.
ГЛАВА З
Коренного населения в городке насчитывалось около тридцати тысяч, европейцев и других белых обитателей к этому времени оставалось не более двадцати пяти человек, поэтому все друг друга знали хорошо и образовали как бы землячество. Не мудрено, что и африканское население было осведомлено о каждом нашем шаге.
Центром активной городской жизни, особенно в дневное время, была река. Она была хороша: широкая, хотя и мелкая в районе города, с живописными берегами, торчащими повсюду из воды скалами, камнями и бурлящими протоками между ними, с необъятными песчаными отмелями и косами, с высовывающимися на поверхность верхушками кустов в местах тихих прибрежных заводей. Большие пассажирские и маленькие рыбачьи пироги сновали по ней непрерывно, лодочники на больших пирогах выделывали чудеса эквилибристики с шестами, втыкая их в дно и бегая по длинным бортовым доскам с проворством обезьян от носа к корме и обратно. Как-то один из парней все-таки зазевался, пирога ушла из-под него, и он повис на шесте, громко воя и постепенно сползая в воду. Его напарник и не думал тормозить лодку, а, сидя на корме, громово хохотал, показывая на несчастного пальцем, пока сам не опрокинулся от смеха в воду вместе с шестом, лежащим у него поперек коленей. Предоставленная самой себе пирога медленно задрейфовала по течению. Пришлось пассажирам, в большинстве состоящим из дебелых матрон в многоразово навернутых вокруг телес разноцветных тканях, погружаться в воду и брести к берегу, благо до него было недалеко. Пока они добирались до суши, на этом месте уже собралась окружавшая двух молодцов-мокрецов улюлюкающая, смеющаяся толпа человек в двести, предвкушающая скандал, который и не замедлил разразиться. Кричали одновременно все, хлопали себя ладонями по груди, коленям и бедрам, воздевали руки к небу, простирали их в стороны, апеллировали к наслаждающейся публике, но не серьезно, а совершенно очевидно для собственного удовольствия и развлечения: в движениях действующих лиц не было заметно и признака злобы. Потом последовала торжественная церемония возвращения денег за несостоявшуюся переправу, потом все долго ловили пирогу, в общем, народное кино.
Только рыболовы в маленьких пирогах невозмутимо продолжали свое бесконечное, кропотливое дело — бросали и вытаскивали сети. Тут не до шуток, за день так набросаешься, помереть можно. Сеть представляет собой круглый парашют, ее надо раскрутить над головой и бросить так, чтобы она точно раскрылась на поверхности воды и пошла вглубь под действием симметрично привязанных ко внешнему обводу грузов. Она не поддевает рыбу, а накрывает ее, прижимая ко дну, при медленном вытаскивании сеть захлопывается. Все это происходит на быстрине, и сидящий на корме гребец с веслом должен удерживать пирогу на месте — адский труд, требующий виртуозной техники.
С утра и до захода солнца женщины и девушки со всего города стирали и сушили тут же на песке белье и одежды, вокруг купалась мелкота — их дети, братья и сестры. Почти все обнажены до пояса, а многие и совсем раздеты, лоснящаяся на солнце мокрая разных оттенков темная кожа, у молодых — прекрасные стройные фигуры, на старых часто просто страшно смотреть, а старые — это уже после тридцати, к такому рубежу обычно местная женщина родила уже десять, двенадцать детей. На нас не обращалось вроде бы никакого внимания, когда мы без кино- и фотоаппаратов, но потребовались определенное время и дипломатия, чтобы они привыкли к съемкам; дети же норовили влезть прямо в объектив.
ГЛАВА 4
Через два дня после начала занятий к нам приехал знакомиться начальник местного аэропорта Рихард, для друзей — Ришко. Мы сразу подружились. Он знал все и всех в городе и в округе, благодаря чему мы сразу почувствовали себя так, будто жили здесь уже сто лет.
— Мужики! — сказал он нам через несколько дней. — Вам нужен свой автомобиль. Независимость и мобильность — великое дело.
— Я только об этом и думаю, — объявил я.
Роже принял идею сдержанно, Виктор скептически, хотя оба были согласны, что независимость и мобильность, действительно, великое дело.
— До колледжа пешком восемь минут, — заметил Роже.
— До рынка и центра города — пять, — поддержал его Виктор, — до реки вообще три минуты ходьбы.
— А рыбалка, охота, путешествия, гости? До Ришкиного дома пять километров, что нам всегда ждать, когда он приедет? Да у него одно пассажирское место, остальные сидят в этом фургоне черт знает на чем! Нет, надо брать!
— Что и где брать! — съехидничал Виктор. — Ты же видишь, в городе все машины только на свалку годны, а не на продажу.
Это было правдой. Позавчера мы взяли напрокат машину у местного таксиста, так как у Роже были водительские права, и поехали за город. Обратно вернулись на буксире, потому что через два километра просто отвалился рычаг скоростей.
— Нет, если покупать, то только в столице, — сказал Ришко. — Я слышал, что кто-то из моих земляков на днях уезжает и продает авто. Завтра я еду в командировку, могу все узнать.
Так и решили.
Через три дня он вернулся.
— Мужики, нормальная машина. Подержанная, конечно, но наши ухаживали за ней тщательно. Марка «Рено — четыре лошади», малолитражка, двигатель сзади, с водяным охлаждением. Цена девяносто тысяч.