Ах, эта Африка!
Шрифт:
Итак, мы сели обедать. Еще не успели атаковать закуски, как скатерть на углу стола натянулась и задергалась. Мы перестали жевать. Вначале из-за края вынырнул и оперся о стол мощный кривой клюв. Затем когтистая лапа крепко вцепилась в ткань, и, подтянувшись на этих двух точках, появился весь Петя, который с торжеством расправил свои куцые крылья, вновь сложил их и, аккуратно лавируя меж стаканов и кастрюль, проплыл по столу до моей тарелки. Тут и остановился. Даже брезгливый Виктор залюбовался точными движениями, я же стал предлагать попугаю отведать наших яств. Выяснилось, что салат в масле и уксусе он
— Наверное, теперь тебя будет мучить жажда? — заметил ехидно Виктор.
В центре стола стояла бутылка красного столового вина, которое мы обычно наполовину разбавляли водой. Я налил из нее в блюдце и поставил перед Петей. К нашему великому удивлению, он быстро сделал несколько чмоканий, смешно задирая каждый раз голову, постоял немного, как бы прислушиваясь к тому, что делается в его утробе, а потом, переваливаясь, поковылял прямехонько к бутылке, повернулся к ней спиной, выпрямившись на лапе во весь свой не очень большой рост, и начал производить волнообразные движения всем телом, закрыв глаза, перемещаясь одновременно медленно вокруг бутылки по-прежнему спиной к ней. Попугай, несомненно, танцевал, в его дерганиях прослеживался даже какой-то ритм. Мы застыли, боясь перебить танец. Через минуту или две он остановился, открыл глаза и тихонько присвистнул.
— Вот так «мерд», — сказал Роже.
И тут вдруг попугай посмотрел искоса на Роже, как будто осуждающе покачал головой и отчетливо произнес: «Мерд!» Вилка выпала из рук Роже, а мы с Виктором открыли рты. Придя в себя, с восторгом начали произносить всякие простые слова с буквой «р», но попугай больше ничего не говорил, только свистел в ответ.
— Нет, он больше ничего не знает, — сказал Роже с сожалением.
— Для него и этого вполне достаточно, — заметил я, защищая любимца.
— Это необыкновенная птица, — сказал Виктор. — Он не только воспитанный, но еще пьянь и танцор. Пусть ест с нами, я не против.
С тех пор Петя всегда обедал с нами вместе и, между прочим, ни разу на столе не напачкал.
ГЛАВА 7
— Предлагаю отдохнуть немного и провести церемонию спуска на воду сегодня, — сказал я, отваливаясь от стола.
— Ага, и собрать вокруг добрую половину города, — немедленно возразил Виктор. — Им сегодня как раз нечего делать.
— А им всегда нечего делать, — вклинился Роже, — так что только глубокой ночью ты сумеешь обойтись без толпы. Да и не все ли равно?
— Ладно, — хмуро пробурчал Виктор, — но лучше без меня…
— Должны же мы проверить посудину на полный груз, — подытожил я.
Посудиной была допотопная нераскладная байдарка, которую я отрыл нечаянно месяц назад из-под кучи старого хлама в углу огромного ангара нашего «осколка колониализма», как мы называли хозяина отеля. Весь месяц я латал ее, заклеивал, зашивал и заливал гудроном, в результате чего она потяжелела раза в два и приобрела пугающий вид бурой свиньи с черными пятнами, только что вылезшей из грязной лужи.
Часа в четыре пополудни мы собрались во дворе, и я послал Алассана за носильщиками. Явились два молодца в одинаковых лохмотьях, да и по виду прямо братья. Они ухватились за нос и хвост лодчонки, быстро подняли ее и поставили днищем на головы. Байдарка немедленно сильно прогнулась, холстина угрожающе натянулась.
— Сейчас лопнет корыто, — спокойно прокомментировал Виктор. Я прыгнул под середину днища и поддержал его руками.
— Алассан! — закричал я. — Ищи третьего!
Не прошло и пяти минут как появился третий, но он был на полголовы ниже ростом первых двух. Роже сбегал к себе в квартиру и притащил старое одеяло, а Самба (он, Садьо и остальная команда уже, конечно, были с нами во дворе) приволок откуда-то дырявую кастрюлю. Низкорослый водрузил себе на голову сложенное одеяло и сверху кастрюлю, но я вовремя разгадал его глубокую задумку и запротестовал.
— Алассан! Объясни ему, что кастрюля продырявит краями лодку.
Алассан произнес убедительный монолог минут на десять с выразительной жестикуляцией, после чего низкорослый без возражений перевернул кастрюлю, положил сверху на ее Дно одеяло, а кастрюлю надел на голову. Голова влезла в кастрюлю целиком.
— Хотел бы я видеть, как он пойдет, — сказал Виктор.
— Надо оттопырить ему уши, тогда кастрюля будет держаться, — предложил Роже.
— Ничего, хозяин, он пойдет и так, — убеждал меня Алассан. — За двести монет он куда хотите пойдет.
— За двести я ее один до столицы донесу, — объявил Виктор.
— Вот и поторгуйся с ними, — сказал я, — а мы пока доску поищем. Эй, Самба, Садьо! Живо-живо какую-нибудь доску, только небольшую.
Компания с восторгом рассыпалась по нашему обширному двору, и через полчаса у моих ног выросла куча мусора, в которой я все-таки обнаружил вполне подходящий кусок фанеры. Кусок прилепили на голову коротышке, потом сверху поставили кастрюлю и положили одеяло, после чего он стал на полголовы выше крайних.
— Придется ему или приплюснуть голову, или отпилить ступни, — предложил Роже.
— Не надо, хозяин, — испугался Алассан, — он приседать будет.
И действительно, он до самой реки шел на полусогнутых.
Вместе с байдаркой я нашел в ангаре достаточно хорошее полу-весло, а второе смастерил сам. Теперь я попытался вручить Виктору мое творение.
— Нет, — сказал он. — Ты свою лопату неси сам. Такую уродину даже на похороны не возьмешь: покойник убежит. Я отдал мой шедевр Роже, которому было все равно.
— Ну, тронулись, наконец! — провозгласил я.
— Это точно, — пробурчал Виктор. И мы пошли.
К берегу вместе с нами подошла уже несметная толпа, которая волновалась, переживала и обсуждала наши шансы.
— Это они хотят спортом заниматься, — рассуждал один.
— Нет, — возражал другой, — они будут себя испытывать. Известно, что все тубабу немного сумасшедшие. Они всегда хотят все испытывать. Вот увидите, на этой смешной пироге они поплывут отсюда аж до самого моря.
— Как же они доплывут так далеко без припасов? Ведь в пироге места нет!