Ах, перекаты, да перекаты…
Шрифт:
Вероника купила 3 букета хризантем и побрела по дорожкам маршрутом, видимо, уже хорошо ей знакомым.
Влад остановился поодаль, когда девушка открыла калитку и вошла внутрь огороженного участка. Положила цветы, повозилась с уборкой, опустилась на скамью и застыла мраморным изваянием. Сидела долго, кажется, опять плакала.
Поднялась, вытерла слезы и пошла, к удивлению Влада, не на выход с кладбища, а дальше. Следуя за ней, Влад прошёл мимо её участка. На высоком памятнике была прикреплена парная фотография мужчины и женщины. «Софья Александровна и Павел Петрович Кругловы», – прочёл Влад. И дата смерти – 14 мая. Одна на двоих, значит, погибли вместе, а не умерли от болезни или старости. И как раз сегодня,
Следующая могила, у которой Вероника повторила предыдущий ритуал – цветы, уборка, слезы, принадлежала молодому парню, фактически, мальчику. Влад пересчитал годы его короткой жизни – всего 16. И дата смерти такая же, как и у родителей Вероники – 14 мая 12 лет назад. Остальное ничего не совпадало. Как он был связан с родителями Вероники или с ней самой, было не понятно. Но убивалась она по нему не меньше, чем по родителям.
После увиденного, у Влада сложился в голове разговор в кафе, который он слышал урывками: «Успокойся! Пока ты не успокоишься, мы никуда не поедем. У тебя на работе что-то случилось? Начальник наехал? В такой день, как он мог? Он же всё знает! Мы успеем. Я подвезу. Только поешь хотя бы немного, и поедем»
И он был не далёк от истины. Только насчёт начальника ошибся. В этот день, день гибели родителей и Кости, Вероника никогда не выходила на работу, не ездила в отпуск, не встречалась с друзьями. Сидела дома, перебирала фотографии, плакала. Делала всё то, что не позволяла себе делать в остальные 364 дня в году – корить себя за случившееся и жалеть себя из-за несбывшегося.
… В седьмом классе Нику накрыла любовь. Накрыла так, что она вздохнуть не могла. Это произошло в одно мгновение. Она до сих пор помнила это мгновение так ясно, будто это произошло только что. 1 сентября. Они с девчонками из своего 7б класса поднимаются по лестнице и о чём-то весело щебечут. Она совершенно нечаянно, не понятно почему, поднимает глаза вверх и видит парня, спускающегося вниз. Их глаза встречаются и уже не отрываются друг от друга, будто склеились намертво. А вокруг всё исчезает. Всё становится расплывчатым, будто не в фокусе, и только он остается в резкости.
Сколько они так стояли, Вероника сказать что тогда, что сейчас, не смогла бы. Они синхронно, как будто по команде, прошли по три ступеньки и оказались рядом, нос к носу, глаза в глаза. Одновременно вздрогнули от резко прозвучавшего звонка. «У тебя сколько уроков?», – спросил парень. «Пять», – ответила Вероника. «Дождись меня», – то ли приказал, то ли попросил он. «Хорошо!», – ответила девочка.
Ждать Костю не пришлось. (То, что его зовут Костя, Вероника узнала позже) Это он её ждал, встав напротив лестницы в середине пролёта и внимательно вглядываясь в выходящих девчонок. Увидел Веронику, заулыбался, разрезал встречную толпу, как ледокол, крошащий льды, схватил её за руку, по-хозяйски так схватил, как будто имел на неё, Веронику, уже все права, и потащил со двора.
С того дня они не расставались. В обоих классах, её 7б и его 9а, их звали Ромео и Джульетта. Даже дразнить пытались, но обидеть не получалось, потому что за дразнилками ясно слышалась зависть. К их влюблённым взглядам, к их сцепленным рукам. Ну, а кто на самом деле пытался посмеяться над Никой, тому Костя устраивал такие побоища, что желающие быстро перевелись.
Вероника так и не поняла, за что её родители невзлюбили Костю. Он сам настоял, чтобы она представила его семье. Свою маму он уже давно познакомил с Никой. Ника знакомство со своей семьёй всё откладывала, будто чувствовала, что хорошего из этого ничего не выйдет. Наконец, на Новый год знакомство состоялось. Родители приняли Костю холодно. Нике так
Родители ничего конкретного не говорили, так, общие слова – вы оба юные, это всё несерьёзно, надо думать о школе, о выборе дальнейшего пути и так далее. Для влюблённой девочки эти слова были пустым звуком, ворчанием ничего не понимающих, отставших от жизни стариков.
Но родители были серьёзны в своих опасениях за дочь. Не только же из-за того, что Костя катал Нику на мотоцикле, они решили разлучить влюбленных, отсылая её в Архангельск, где жил двоюродный брат отца? Для Ники и Кости это их решение стало концом света. Нику заперли в доме, телефон и компьютер отобрали, даже в школу не пускали. Костя дежурил под дверью Ники. Пытался и поговорить с миром, и в дверь колотил от отчаянья. Родители вызывали полицию. А в квартире в это время билась в истерике Ника. И вот наступил день, когда обессиленную горем Нику родители
посадили в машину и повезли в аэропорт.
Каким образом Костя узнал об отъезде Ники, она не понимала до сих пор. Только он нагнал их на мотоцикле по пути в аэропорт. Пытался остановить. Его вжатая в мотоцикл фигура, повернутое в сторону машины лицо в попытке разглядеть Нику за стеклом, скрытую стеной дождя, злые капли ливня, отскакивающие от его чёрной куртки – эта картина была последней, что видела Ника в тот день. Папа Ники не сдавался, жал на газ. Бешеная скорость, скользкий от ливня асфальт, обе машины теряют управление, сталкиваются и… Дальше Ника приходит в себя уже в больнице. Прикованной к кровати из-за травмы позвоночника. Сиротой, лишённой в одночасье и родителей, и любимого.
Осознание потери было таким острым, что Ника пыталась покончить с собой, отключая подвешенные к ней капельницы и приборы. К ней из Архангельска прилетел тот самый двоюродный брат отца, которого она в глаза не видела и к которому родители пытались её увезти. Она наотрез отказалась, сказав, что лучше уйдёт в детдом, но из Москвы не уедет. Тогда в её палате появился другой родственник – двоюродный брат по матери, о котором она слыхом не слыхивала. Семьи не общались между собой, рассорившись по какой-то причине, которую уже никто не помнил, но ради дочери двоюродного брата пришлось забыть об обидах.
Очень медленно физические травмы и раны Ники излечились, не без последствий, конечно, но она смогла встать на ноги. А вот её душевные раны… Здесь всё было гораздо хуже. Новая семья, новый дом, новая школа отвлекали от страшного горя, но не могли полностью стереть из души боль. Сначала это была больше жалость к себе, эгоистическая обида молодости, что её бросили. Сожаления из-за несбывшихся надежд, из-за порушенной первой любви. Потом, с годами взросления, Ника стала корить себя, обвинять, что могла что-то сделать, но не сделала – поговорить с родителями, что-то объяснить. Или сдержать, уговорить Костю, ведь не на другую планету её отправляют, всего-то пара часов в самолёте или ночь в поезде, и они опять вместе. А ещё есть интернет, телефон… И этого не сделала.
Эти мучительные размышления сводили с ума. И, если бы не любящие люди рядом, пытавшие заменить ей родителей, и младший двоюродный племянник, ставший старшим братом, наверное, это бы произошло. Но с их помощью она смогла взять себя в руки. Они даже устроили так, что и в школе, а потом в институте никто не ругал Нику за отсутствие 14 мая, в тот единственный день в году, когда она позволяла себе распускаться. Плакать, перебирая старые фотографии и вглядываясь в любимые лица на памятниках. Когда начала работать, уже сама договаривалась об отгуле в этот день. Только вот на курсах не смогла перенести экзамен. Думала, что справится, но не вышло…