Ах, война, что ты сделала...
Шрифт:
Сподвижник и товарищ по партии Бабрак Кармаль, заменивший к нашему прибытию убитого Тараки, создал свою организацию «Парчам» (Знамя). В 1979 году он стал Генеральным секретарем ЦК НДПА, а также занял пост Председателя Революционного Совета ДРА — высшего органа государственной власти.
Полковник Кабир возносил хвалебные оды Бабраку, называя его великим продолжателем дела Тараки, учителем, истинным революционером, однако мы не верили словам Кабира. Дело в том, что в часть стала поступать специальная литература, подготовленная Главным политическим управлением Советской Армии и Военно-Морского Флота СССР, из которой мы узнали истинное положение внутриполитической обстановки в стране пребывания. И то, что мы уже знали, как-то не
Ходили слухи, что Бабрак был назначен на свой пост Генеральным секретарем ЦК КПСС Л. И. Брежневым. Так это или нет, однако, как показало время, Бабрак не стал истинным лидером в государстве, его «избрание-назначение» не оправдало надежд абсолютного большинства афганцев и не укрепило авторитета его партии и его самого как главы государства ни в собственной стране, ни на международной арене.
Поэтому слова афганских офицеров: «Бабрак — плохо, а Амин — хорошо» — имели вполне конкретный и обоснованный смысл. Было очевидно, что в стране, в армии были люди, мнение которых не совпадало с официально проводимой генеральной политикой партии и государства.
Слушая полковника Кабира, мы настойчиво пытались заставить его конкретно ответить на вопрос: какую же все-таки роль лично сыграл Бабрак в расколе революционного и демократического движения в стране. Однако полковник явно уклонялся от конкретного ответа и продолжал хвалить Бабрака.
— И зачем мы вошли сюда? — рассуждали офицеры между собой. — Они же еще сами не разобрались — во имя чего воюют и что им нужно. Они же не народную революцию будут защищать, а воевать за свою власть — во имя своего благополучия. И глубоко им наплевать на то, как живет народ и на его насущные проблемы. У них свои цели и задачи. Как можно переломить мнение большинства людей, не верящих в идею партии меньшинства? Только силой и оружием! Для этого нас сюда, наверное, и ввели. Какая же роль нам здесь уготована? Миротворцев? Наемников? Да, ситуация непростая и не очень понятная. Ну, да ладно. Пускай политики об этом думают, а мы — военные и будем выполнять приказ нашего военного руководства. У нас другого выбора и права нет. Время рассудит и даст оценку нашим действиям здесь, — успокаивали мы друг друга. — Поживем — увидим.
В перерыве встречи мы обступили Кабира, стали задавать ему вопросы. Он по-прежнему непонимающе смотрел на нас, потом — на своего переводчика, когда тот выслушивал чей-то вопрос, отвечал на наши вопросы только через посредника. Одним словом, ни у кого не вызывало даже и малейшего сомнения, что Кабир по-русски не понимает. После этого некоторые офицеры, разглядывая полковника с близкого расстояния, стали отпускать в его адрес далеко не безобидные шутки.
— Ты смотри, какой холеный. И манеры, и осанка, как у настоящего аристократа. Нет, он не из крестьян и не из бедных низов, явно, что из богатых. Такой же, наверное, бандит, как и остальные. Смотри, какой самодовольный, надменный взгляд, щеки аж лоснятся от сытости. Про Бабрака лапшу нам на уши вешает. Думает, что мы все бараны и ничего не понимаем. Одним словом, он такой же душман, только в другом обличье. Даже нет никакого в этом сомнения. Короче: все они здесь бандиты и враги!
Полковник по-прежнему глуповато улыбался, отвечая на наши вопросы.
— Хотел бы я посмотреть на его физиономию, когда бы он узнал, что мы сейчас про него говорим, — сказал начальник штаба батальона. — Его счастье, что он нас не понимает.
Какими глупыми и удивленными были наши физиономии, когда через некоторое время полковник Кабир, жестом остановив нашего переводчика,
При первых встречах с местным населением или солдатами афганской армии удивляло, как быстро наши солдаты-мусульмане находили общий язык и темы разговоров с людьми другой страны. С одной стороны — это радовало. Через такие разговоры и встречи мы расширяли свои познания о стране пребывания. С другой — эта легкость и простота общения настораживали. Помня, что мы находимся в особом регионе, в особых условиях, боялись, чтобы такие встречи и общение не привели бы к каким-нибудь неприятностям. Почва для таких опасений была: мы, прибывшие из богатой страны в бедную, были шокированы тем обилием товаров, которые можно было увидеть на полках местных магазинов и торговых лавок — дуканов, кантинов.
Имея в наличие деньги, в них можно было приобрести все, что душа желает, но у большинства из нас их не было. Поэтому мы не исключали, что наши солдаты, в целях приобретения дефицитных вещей, могут пойти на хищение в подразделениях бензина, оружия, боеприпасов, запасных частей к автомобилям, всего того, что у местного населения пользовалось особым спросом, и продажу сворованного через своих друзей-афганцев. К сожалению, мы не всегда владели информацией о том, кто и чем занимается помимо исполнения своих служебных обязанностей.
Как-то ко мне обратился рядовой Шароф Шодмонов.
— Товарищ старший лейтенант, посмотрите фотографии, — и протянул несколько фотоснимков. На них были изображены группы людей, среди которых выделялся пожилой мужчина в белой чалме.
— Вот этот, — он показал пальцем на мужчину в чалме, — мой дядя, родной брат моего отца. Это мы фотографировались в Бухаре два года назад, когда он приезжал к нам в гости.
— Ну, и что ты хочешь от меня? — спросил я его, понимая, что его обращение ко мне неспроста.
— Дядя живет в Афганистане, в соседней провинции. Мне сегодня от него записку передали. Он приглашает меня в гости. Товарищ старший лейтенант, поговорите с комбатом: пускай он отпустит меня к дяде. Всего на денек-другой. Я вовремя вернусь и без всяких замечаний.
— Оставь мне дядину записку, я поговорю с комбатом, но, думаю, что этот вопрос будет решать даже и не он. Ну а вообще-то, как ты представляешь свою поездку? Чужая страна, чужие люди. Как ты будешь добираться, в какой одежде? Тебя же духи, как увидят в советской форме, так сразу же к себе и заберут. Или ты не знаешь, что они делают с нашими пленными?
— Знаю, только меня не тронут. Дядю здесь все знают, потому что он очень уважаемый и авторитетный человек. Он написал, что нужно делать, если афганцы захотят меня задержать.
— Так, получается, что твой дядя тоже душман?
— Дядя жил в Бухаре, воевал, а потом, когда басмачей прогнали, он вместе с ними тоже ушел в Афганистан. Он хороший, добрый и никого не убивал. Он рассказывал, что время тогда было такое, но только он ни в чем не виноват. Поэтому он вынужден был жить здесь всю свою жизнь, но возвращаться в нашу страну не хочет. Говорит, что слишком поздно уже делать это, что его в СССР не поймут, потому что он все-таки воевал против советской власти. Отпустите меня к дяде, а то он уже стар и здоровьем слаб. Он очень хочет меня видеть.