Ахэрээну
Шрифт:
Как ей в глаза-то смотреть?
Сперва она с ним самим сражалась ради блага ребенка, потом, считай, жила под занесенным ножом, и вновь не сдалась. А потом проехала через весь округ, сюда, в Тай-эн-Таала, все еще надеясь на помощь.
И ему, видно было, обрадовалась. Думала, он на что-то способен… Ждать и прятаться, все и все, что он может. Сейчас не в силах предложить ей и самой малости, нет у него ничего.
Теперь придется как-то жить с ней в одной крепости — та враз стала до смешного маленькой, не разминешься.
Два, три дня,
И не увидятся больше…
Закат выдался… огромным. Словно не одно солнце сбросило розово-алый покров, а по меньшей мере несколько. Сильный будет ветер, говорили опытные люди. Но пока деревья стояли тихо, ни ветка не шевельнется, ни листик, и небо становилось только краснее, никак не темнело.
Лайэнэ дала себе слово все дни, проведенные здесь, из комнаты не выходить. И зачем вообще напросилась остаться? Сразу бы ехала обратно. Ведь не Рииши ждет, в самом деле, привет от него жене передать. Не знала, чем себя занять, и а знала бы — вряд ли смогла. Дожидалась, когда уже смеркнется и можно будет лампу зажечь, а потом наконец и спать, здесь только караульные бодрствуют ночами. Но, когда наконец закат устал полыхать, она вышла из комнаты, почти вырвалась, словно ее кто запирал.
Солнце за горы не спустилось, а рухнуло — уронили огромную лампу. Страшновато здесь было, горы со всех сторон, будто край мира. Немного растерянная, Лайэнэ пошла вдоль галереи туда, где было темнее всего, и факелы не мешали смотреть вдаль.
— Остановись тут.
Не заметила, как дверь за ее спиной отодвинулась, и он там был. Прикрыл створку, подошел к низкой внешней стенке галереи:
— Здесь видно дальше всего. А Осорэи вон там. Умели бы скакать по воздуху, совсем по прямой дня два пути.
— О, нет, не надо. Я по ней не скучаю, — вырвалось у Лайэнэ.
— Ты ведь ни разу не была в крепости, помимо Срединной?
— Нет, когда бы, — не сдержала улыбки, подумав, сколько за несколько месяцев она посетила мест, которых не мыслила для себя. Он, похоже, улыбку в голосе уловил, но не понял причины.
Хорошо было так стоять рядом, высоко, вдыхать прохладный вечерний — почти ночной уже — воздух, пахнущий хвоей.
— Вон там, на гребне, сигнальная башня, ее не разглядишь в темноте. При нападении вспыхнет пламя в огромных чашах — ночью видно издалека, а днем поднимутся струи дыма.
Напротив тоже темнели иссеченные ущельями склоны, странными полосами вился меж ними туман — словно тонкую ткань разорвали и бросили, — и вдалеке горели несколько огней на заставе.
— Тебе нравится здесь?
— Да. В городах красивого много, но все рукотворно, — а такого — она повела кистью — не сотворишь.
— Но здесь все дикое. За десятки, да и за сотни лет мало что изменилось. И для жизни не слишком удобно.
— А мне и не нужно было когда-то иного. Совсем маленькой я жила в деревне.
— По сравнению со Столицей и города наши — глушь, — глянул на браслет на запястье Лайэнэ: россыпь мелких бледно-желтых камешков на серебре поблескивала в свете факелов: — Скоро и в Хинаи докатятся столичные веяния, и со временем будут становиться лишь изощренней. За неправильно выбранный узор или самоцвет можно будет попасть в немилость… Но не сюда; на границах… придворным просто нечего делать.
В голосе сквозило удовлетворение, словно радовала мысль о том, что хоть горы останутся прежними. Нет, он сейчас на нее не сердился. А она, привыкшая по двум-трем словам понимать настроение собеседника, сейчас больше всего опасалась ошибиться.
— Вы сказали, я могу пожелать чего-то… Покажите мне крепость, — попросила Лайэнэ, глядя на далекий огонь среди черных склонов. — Изнутри, хотя бы немного.
— Сейчас, в темноте?
— Именно в темноте. Одну меня не пропустят ночью.
Его это, кажется, развеселило:
— Я не настолько хорошо тут все изучил, может получиться неловко. На рассвете и днем здесь тоже красиво.
— А вам доводилось поступать безрассудно? — спросила, сама не зная почему.
— Да, как любому.
— И потом жалеть об этом?
— Скорее, я жалел об обратном, — ответил он резко и смолк, двинувшись так, словно стыдясь чего-то.
Неуверенно потянулась, коснулась его руки — гладкая, на пальцах ни одного кольца. Никогда их не видела у него, кроме одного, с родовым знаком, и то очень редко — странно для человека его положения…
Только тогда наконец на нее посмотрел.
Их толкнуло друг к другу, как ветер сталкивает облака — невесомо, вроде без удара, но смешивая воедино. В этот миг все равно стало, кто она и кто он.
— Я не хочу пока уезжать. Можно?
— Я бы тебя и не отпустил.
— Вы не сердитесь? — прошептала она, задыхаясь.
— Очень даже. На себя.
Медный звон, раскатившийся над двором, заставил Лайэнэ вздрогнуть.
— Это отмерили время.
— Ах, да, я и не поняла…
Когда ушли из галереи, ей все чудился этот протяжный гул, будто время тянулось, не желая прерваться. Не заметила, когда стало тихо.
**
Россыпь камешков раскатилась из одного края неба в другой; там невидимые существа проверяли барабаны. Раскаты стали ближе, мощнее. Нээле придвинулась ближе к Лиани, ухватилась за его руку.
— Боюсь грозы, — ответила она, встретив немой вопрос. И, когда он притянул ее ближе, прижалась доверчиво, как в ту жуткую ночь среди снегов.
— Святые братья говорили, что отважная дочь стояла во дворе всю грозу, когда рухэй шли мимо Эн-Хо, — удивился брат Унно.
— Тогда было надо… а сейчас я просто боюсь.
Ему уже казалось, что в жизни всегда были только эти горы, и ничего кроме них. Впрочем, немногим меньше года назад ему начинало казаться, что никогда и не было иной жизни, только стены, решетки и освещенный факелом коридор. Именно тогда перестал что-то загадывать на будущее, потому что его не существовало. Потом появилось, а привычка никуда не ушла.