Ахиллесова пята
Шрифт:
– Зачем вы сказали, что мы заглядывали в этот документ? – Дама в персиковом манто тут же повернулась к своему спутнику.
– А не надо было?
– Конечно. А вдруг он из какой-нибудь Якудзы.
– Откуда?
– Из Якудзы. Или... Триады.
– Смелое предположение.
– Интересно, а что он тогда так заволновался. Заглядывали мы внутрь или не заглядывали.
– Ну мало ли.
– Нет, не мало ли. Все это очень подозрительно. А вы ему: «Раскрывали»!
– Ну и что?
– Как это что. Как что. Мы теперь свидетели. А что мафия делает со свидетелями?
– Свидетели... чего?
– Ну... не знаю. Документа.
– Вы знаете, Хелен, если он из Якудзы или из Триады и мы бы ему соврали, то он бы непременно об этом
– Каким образом?
– По лицам. Ну уж, во всяком случае, по моему лицу наверняка. На нем всегда все написано. А восточные люди очень хитрые и проницательные. И вот тогда бы нам точно не поздоровилось.
– Вы думаете?
– Сто процентов. – Олег посмотрел на свою собеседницу, которая, нахмурившись, задумчиво чуть скосила в сторону свои серо-сине-зеленые глазки, и улыбнулся. – Мне кажется, Адриен и наша милая писательница настроили вас на чересчур шпиономанческий лад. Триады, Якудзы. А дедушка просто-напросто обронил какие-нибудь местные водительские права. Или пропуск в какую-нибудь библиотеку, где он изучает древние фолианты. О дао. Том самом, о котором, кстати, кто-то обещал мне рассказать.
– Что, прямо здесь?
– Мы можем найти более подходящее место.
– Например?
– Например, в «Лидо».
– Там слишком шумно.
– «Кристалл»?
– А там очень велика вероятность встретить наших общих друзей. – На устах Хелен мелькнула многозначительная улыбка. – Мы ведь вроде решили, что сегодняшний вечер пройдет без их участия.
– Тогда я предлагаю пойти в «Яхт-клуб». Там внутри есть один очень уютный и, главное, малоприметный барчик. Проникновенные латиноамериканские блюзы. Коктейль «Феллини»... «Мюнхенский закат». Пунш «Плантатор». Одним словом, более подходящей обстановки... я имею в виду – для философского диспута... на всем судне просто и не сыскать.
– Последний довод был самый убедительный. В «Яхт-клуб», значит, в «Яхт-клуб».
...Где-то минут через сорок, в полумраке небольшого пространства, ограниченного с одной стороны барной стойкой, а с другой – расставленными полукругом маленькими столиками, под протяжные стоны хрипловатого и чувственного креольского меццо-сопрано, медленно, практически стоя на одном месте, покачивались слившиеся в одно целое фигуры худощавого, но весьма неплохо сложенного мужчины, выше среднего роста, и женщины в длинном вечернем платье с глубоким вырезом на спине. Несмотря на то что женщина была не намного ниже своего партнера, она, словно найдя себе, наконец, желаемую и надежную точку опоры, расслабленно обнимала его за шею, даже скорее просто обвивала ее, в то время как руки партнера медленно, даже очень медленно – практически незаметно, скользя, перемещались с ее стройной талии на покатую аппетитную округлость бедер. С самого начала танца пара не обмолвилась ни единым словом, но в этом и не было абсолютно никакой необходимости. Учащенное, взволнованное дыхание и устремленный друг на друга откровенный красноречивый взгляд делали ненужным всякое звуковое сопровождение. Было видно, что пробегающие между ними в настоящий момент токи настроены на одну и ту же вибрирующую частоту и достигли уже самой высокой степени накала. Чем дольше длился танец, тем все сильней и сильней сближались контуры их неумолимо стремящихся друг к другу губ; тем ясней и неизбежней становился исход противостояния двух направленных друг на друга стремлений.
XVIII
– Так, внимание... – Тусклый круглый зрачок объектива, асимметрично сдвинутый к левому краю цифрового «Олимпуса», сухо щелкнул диафрагмой, одновременно с мелькнувшей яркой вспышкой, облившей на какие-то доли секунды внутреннее пространство каюты номер 8209, класса «Квинс Грилл». – Хорошо, еще разок, – вот так, – бодрым голоском протянула женщина, с немного растрепанными волосами медно-рыжего цвета, в коротеньком шелковом кимоно, окрашенном в нежно-розовые пастельные тона, повторно нажав на кнопку спуска своей фотокамеры.
– Ну и... в связи с чем это? – не то чтобы недовольно, но как-то немного суховато спросил Олег Иванов, подозрительно прищурив левый глаз. Он сейчас, облокотившись на длинный круглый валик и небрежно закинув за голову подушку, полусидел-полулежал на широкой просторной постели, оккупировавшей почти половину всего пространства каюты, выставив на обозрение из-под легкого воздушного одеяла свой худощавый, но довольно жилистый торс.
– Ни с чем, – ответил фотограф в розовом кимоно, продолжая в небрежной позе, опершись ногами об угол кровати, сидеть на краешке длинной прикроватной тумбочки, протянувшейся вдоль всей стены, которая отгораживала основное помещение каюты от ванного отсека и от коридорчика, ведущего к входной двери. – Просто, на память.
– Ну... на память можно было бы сделать и... в более презентабельном виде.
– А что ж здесь непрезентабельного, – смерив объект своей съемки демонстративно оценивающим взглядом, с деланым недоумением протянула Мэтью. – Такой, можно сказать, Антиной [78] .
– Кто, Антиной? – скривив кислую гримасу, протянул объект. – Это что, в смысле нетрадиционной ориентации?
– Нет, – выразительным тоном ответствовала Хелен, – в смысле телосложения.
– В смысле телосложения, тогда уж скорее Геракл. В засушенном виде.
78
Антиной – любимец древнеримского императора Адриана, считавшийся идеалом античной мужской красоты.
– Опять?
– Что – опять?
– Мы занимаемся самоуничижением. Предупреждаю, чтобы я слышала это в последний раз.
– Слушаюсь, мэм.
– Вот так-то лучше. – Немного помолчав, сидящая на тумбочке дама опустила глаза и бросила в слегка небрежной манере: – А что касается фотографий, то... сделаем и в более презентабельном виде. Нет проблем, – снова подняв свой взор и с легкой улыбкой проследив за реакцией «Антиноя», который, в ответ на ее последнюю фразу, неопределенно пожал плечами, она произнесла успокаивающим тоном. – Не надо так переживать. Эти кадры не для экстренных выпусков новостей. И не для раздела скандальной хроники. Это все исключительно для личного архива.
– Да я, в общем-то, особенно и не переживаю.
– Вот и правильно.
Иванов, после некоторой паузы, улыбнувшись, слегка подмигнул своей собеседнице:
– Судя по энергии и целеустремленности его создателя, архив-то, наверно, уже побольше Вашингтонского фотохранилища. А то и всей картотеки Лэнгли.
– Какой картотеки? – прищурилась Мэтью.
Олег улыбнулся еще шире:
– К примеру.
Обменявшись с ним продолжительным взглядом, женщина в розовом кимоно перевела глаза на лежащий рядом с ней, на прикроватной тумбочке, небольшой аккуратный ноутбук темно-синего цвета и бережно провела рукой по его матовой пластиковой поверхности.
– Ну... коллекция, может быть, и не такая большая. Но то, что гораздо более компактная, это точно.
– Omnea mea mecum porto? Как сказал бы Антиной.
– Что?
– Все свое ношу с собой?
– Можно сказать и так. Хотя, на самом деле, в нашем деле самое главное не объем, а качество. Между прочим, могу сказать, без ложной скромности, у меня есть такие снимки... и портретные и вообще... ничуть не хуже, чем у Жана-Мари Перье [79] . Только он светится с ними везде, где только можно. А я... – Хелен немного замялась.
79
Жан-Мари Перье – знаменитый французский фотохудожник, мастер портрета и монтажа.