Шрифт:
I
Не очень сильный, но порывистый ветер неспешно гнал по осеннему парижскому небу клочки рваного серого полотна. Днем раньше над городом с утра до поздней ночи моросил мелкий противный дождь, оставивший после себя то здесь, то там блестящие блюдца лужиц, в которых смутно отражались оголившиеся редкие деревья и фрагменты помрачневших, нахохлившихся зданий, вытянувшихся одной ровной линией вдоль нечетной стороны улицы Казимира Перье. И хотя утренний прогноз довольно скептично оценил перспективы нового небесного слезотечения, было видно, как с Севера, со стороны Сен-Дени, на город медленно, но угрожающе наползал не внушающий особого оптимизма объемный черный сгусток.
Все это, однако, похоже, очень мало волновало молодого мужчину, одиноко сидящего на длинной старой скамейке, притулившейся между осыпавшимся понурым кленом и зацветшим маленьким прудом, как раз напротив дома номер 23, в массиве которого полуоткрытым ртом обозначилась невысокая арка, обрамляющая длинный проход, ведущий на параллельную улицу Мартиньяк.
Мужчина уже в течение доброй четверти часа был погружен в чтение свежего номера «Фигаро», хотя человек наблюдательный, и тем более заинтересованный, смог бы заметить, как он периодически, не меняя позы тела и наклона головы, из-под опущенных полей своей серой шляпы бросал быстрые, но внимательные взгляды то на
1
«Протяжные рыдания... осенних скрипок... монотонной истомой... бередят мое сердце». Поль Верлен. «Осенняя песня».
2
Поль Верлен и Артюр Рембо – французские поэты второй половины XIX века.
– Поль, осторожно, ты замочишь ноги! – раздался сзади немного визгливый женский голос, который мгновенно прервал непроизвольный поток сознания сидящего на скамейке мужчины и вернул его в состояние слегка напряженной собранности и готовности, несмотря ни на что, уверенно и четко выполнить свою работу. Никак внешне не прореагировав на услышанную сзади реплику и выждав вполне достаточную, по его мнению, паузу, он, медленно сопровождая взглядом промчавшийся мимо по направлению к улице Гренель ярко-красный «Пежо»-кабриолет, с не по погоде откинутым назад верхом, и скептично ухмыльнувшись автомобилю вслед, вполне естественно, как ему самому показалось, повернул голову налево и, незаметно скосив глаза, зафиксировал на местности автора произнесенной несколькими минутами ранее фразы. Это была сухая бабулька неопределенного возраста, со вздернутым носиком и не по возрасту ярко накрашенными губами, в длинном и наглухо застегнутом черном пальто, с какой-то несуразной шапочкой на голове которая одной рукой, постоянно одергивала мальчишку лет пяти-семи, пытающегося подобранным где-то рядом прутиком загнать в напоминающий большую лужу пруд валяющиеся под ногами щепки, пустую пачку из-под сигарет и прочие способные держаться на плаву предметы, а другой держала на коротком поводке не менее вертлявую серо-палевую собаку с недлинной, но густой шерстью и загнутым в кольцо хвостом, похожую то ли на лайку, то ли на полярного волка.
– Вольтер, фу! Вольтер, стоять! – то и дело с напускной строгостью пыталась урезонить своего непоседливого четвероногого спутника дама в черном в промежутках между замечаниями, адресованными мальчику. Откуда появилась эта парочка, вернее, троица, черт их знает. По всей видимости, подошли от одного из домов, расположенных чуть сзади, в глубине, на улице Бельшас.
– Вольтер! – не меняя своей непринужденной позы, едко усмехнулся про себя молодой человек. – Ну, французы. Назовут же. А почему не Дидро? Или д’Аламбер? – Он представил себе, как где-нибудь в Москве, на каких-нибудь, скажем, Патриарших какая-нибудь выжившая из ума на старости лет собачница окликает тянущую ее за собой на поводке какую-нибудь беспородную шавку: «Бердяев, фу!», «Булгаков, стоять!», и также про себя скептично хмыкнул, но тут же едва заметно сжал губы. Веселиться особенно было не от чего. И появление на данном месте, обычно безлюдном в это обеденное время, каких-то лишних, посторонних людей отнюдь не способствовало улучшению его и без того скверного настроения. Он еще раз недобрым словом помянул Воскобойникова Витю, сидящего сейчас, наверно, в ясеневском лесу, за высоким забором, в безликом казенном кабинете и усердно вбивающего в компьютер свои полулиповые отчеты. Нет, конечно, если быть до конца справедливым, с одной стороны, как точка контрнаблюдения – место весьма удобное. Свернув в арку с улицы Мартиньяк, «объект», если за ним висит «хвост», непременно этот «хвост» за собой потащит и вытянет на свет божий прямо перед очи хитроумного демиурга, организовавшего этот маленький проверочный трюк. Правда, если «объект» «пасет» бригада на колесах, они, в принципе, могут опередить его по улице Лас Касес и «принять» на выходе из арки, но тогда демиург непременно сумеет «спалить» какой-нибудь зачуханный «Ситроен», с бешеной скоростью и немыслимыми виражами вылетающий справа от него на улицу Казимира Перье. А с другой стороны, если этого «объекта» хорошо возьмут в оборот, то его так проведут по всему маршруту, что ты не то что там живого «топтуна» за ним – случайного взгляда вслед не заметишь, зато тебя, уже двадцать минут торчащего здесь со своим идиотским «Фигаро» и в опущенной на брови шляпе, в момент «срисуют» хотя бы вон из того наглухо занавешенного портьерой окошка в мансарде дома номер 21. Конечно, по всем писаным правилам и законам, надо было бы еще по меньшей мере минут десять назад, небрежно отбросив в сторону газетенку, встать и неспешной уверенной походкой направиться в сторону Дома Инвалидов, расположенного отсюда в каких-то десяти минутах ходьбы самым инвалидным шагом. Но тебя вызвали на встречу – значит, человеку есть что тебе сообщить. И пусть ему даже только кажется, что он хочет тебе сообщить нечто очень важное, а на самом деле информация не стоит и выеденного яйца, это уже, по сути, не имеет значения. Если ты сейчас встанешь и уйдешь, ты выполнишь железное правило конспирации, но тебя потом бог знает сколько времени неотступно, как назойливый древесный червь, будет точить гнетущая мысль о том, что подожди всего лишь еще одну лишнюю минуту – и ты смог бы узнать нечто такое, ради чего, в общем-то, создается и действует та гигантская машина, маленьким винтиком которой тебе выпала судьба состоять. И молодой человек, снова подняв газету, решил подождать еще две – нет, три минуты, чтобы по крайней мере у этой гнусавой старушенции вдруг, не дай бог, не возникла мысль, что это именно она со своим шебутным внуком, или кто он ей там, появившись здесь в неурочную минуту, вынудила поспешно ретироваться сидящего на скамейке незнакомца.
Между тем мальчишка находился уже совсем рядом. Заметив прыгающего то тут, то там голубя, он выждал, пока тот, остановившись, окунул клюв в близлежащую лужу, медленно подкрался к намеченной жертве, поднял свою кривую хворостину и с протяжным боевым кличем резко опустил ее прямо перед собой. Брызги, то ли от удара палки о воду, то ли от резкого взмаха крыльев проявившего своевременную реакцию голубя, а скорее всего ставшие следствием обоих этих действий, разлетелись во все стороны, при этом несколько грязных капель приземлились точно на слегка зауженные книзу и тщательно отутюженные брюки сидящего на скамейке и читающего газету дяди. После некоторой паузы дядя внимательно посмотрел на расплывшееся в не по-детски наглой ухмылке лицо внимательно следящего за его ответными действиями маленького вредителя и, скривив губы в некое подобие снисходительной улыбки, шутливо погрозил шалуну пальцем.
– Поль! – послышался откуда-то сзади уже знакомый визгливый окрик. – Нет, это не ребенок, а сущее наказание. – Дама в черном резво бросилась к мальчишке, несмотря на то, что собака, которую она упорно тянула за собой на поводке, заливисто лая, пыталась отчаянно устремиться в другую сторону, в погоню за проявившим изворотливость голубем. – А ну сейчас же брось эту пакость и немедленно извинись перед мсье. Слышишь, немедленно!
– Ничего, ничего, все нормально... такие пустяки, – скороговоркой пробормотал пострадавший от детской непосредственности незнакомец, поспешив закрыться защитным щитом «Фигаро» от уже начинавшей его самым настояшим образом бесить парочки. («Еще не хватало дискуссий с этой дурой», – раздраженно подумал он, в очередной раз пробегая глазами уже знакомую до тошноты статью в подвале газеты, повествующую о том, как некая мадам Фурнель прилюдно бросила господину Алену Жупе в лицо свой партийный билет за то, что по его милости лишились работы несколько сот каких-то там сборщиков налогов. Все-таки, несмотря на свое довольно хорошее произношение, молодой человек вполне справедливо опасался, что его разговорный французский, в силу еще не совсем достаточной практики, вряд ли позволит ему мимоходом выдать себя за парижанина чистого разлива. Поэтому в этой ситуации для него было чрезвычайно важно максимально отгородить себя от назревавшего продолжения контакта.)
К счастью, бабульке, отчаянно боровшейся со своим подопечным за обладание его оружием, было не до дискуссий. Одержав, в конце концов, победу и отбросив прут далеко в сторону, она столкнулась с таким диким ревом, что была вынуждена снова подобрать хворостину, силой всучить ее в руки мальчишке и отвести его обратно к краю пруда для продолжения навигационных экзерсисов.
Все это на какие-то мгновения отвлекло внимание молодого человека, и когда он снова поднял свой взгляд над верхним краем газеты, то успел увидеть лишь то, как некий невысокий и склонный к полноте субъект лет тридцати двух, в незастегнутом темно-синем плаще, развевающемся дорогом шелковом кашне, за какие-то считаные секунды ускоренным шагом успевший преодолеть более чем двадцатиметровый пролет арки, уже тяжело дыша, но не сбавляя темпа, резко повернул направо и буквально тут же мгновенно скрылся за входной дверью бистро «Пре де Бурбон».
Мужчина на скамейке, едва заметно покачав головой, желчно хмыкнул, то ли от вида суетливой поспешности нырнувшего в бистро субъекта, которую он только что наблюдал и которая, на его взгляд, была наихудшей из всех возможных форм его поведения в данной ситуации, даже если тот руководствовался благим стремлением наверстать потерянное им по каким-то причинам время, то ли оттого, что снова, в который раз, получил свое подтверждение известный закон подлости, согласно которому самое интересное происходит именно тогда, когда что-то на какие-то доли секунды сумело отвлечь твое внимание. Затем он снова быстрым, но цепким взглядом оглядел все возможные подходы к бистро и оценил складывающуюся обстановку.
Проход под аркой зиял своей пустотой. Улица тоже была практически безлюдна. Правда, слева, со стороны улицы Гренель, потихоньку приближаясь, двигалась фигура какого-то пожилого господина. Но чересчур медленный темп его походки, странная и слишком бросающаяся в глаза манера по-журавлиному выкидывать вперед голени ног, лишняя примета – массивная трость, на которую он опирался, а также тот факт, что он двигался именно с этой стороны, то есть навстречу предполагаемому объекту наблюдения, в общем-то, не давали повода расценивать его появление здесь в данный момент времени как явно не случайное.
Подождав, пока старичок с немного надменным, сосредоточенно-целеустремленным видом, выдающим в нем отставного чиновника среднего ранга, помнящего лучшие времена, со скоростью анжуйской виноградной улитки, важно продефилировал по тротуару и, обогнув угловой дом на улице Лас Касес, скрылся из виду, молодой человек, выждав затем для верности еще пару-тройку минут и стараясь выглядеть предельно естественным, что в целом, надо признать, у него довольно неплохо получилось, медленно свернув газету, элегантным жестом положил ее на скамейку и легким пружинистым движением поднялся на ноги. Слегка потянувшись, что, в общем-то, тоже выглядело вполне нормально для человека, просидевшего энное количество времени в практически неизменной позе, и боковым зрением снова зафиксировав находившихся уже на противоположной стороне пруда бабушку и внука, которые, как ни странно, уже не вызывали у него практически никакого раздражения, он едва заметным движением одернул свой бежевый плащ и неспешной, спокойной и уверенной походкой перешел на тротуар и направился в сторону улицы Гренель. Поравнявшись с входной дверью, ведущей в бистро, и даже сделав два лишних шага вперед, молодой человек остановился; о чем-то на секунду задумался; неторопливо оглянулся и, посмотрев сначала на вывеску, на которой крупными буквами было написано название заведения, затем, чуть опустив глаза, на вывешенное на стекле окна меню и фотографии основных дежурных блюд, и, наконец, подняв руку, на свои часы, еще раз задумался, вздохнул и решительно потянул на себя входную дверь.