Ахульго
Шрифт:
– Грамоте нас выучил.
– Но вы… выходит, против своих воюете? – недоумевал Аркадий.
– Мы против тиранства ополчились, – объяснял старик.
– Для спасения страждущей родины своей и для исполнения святого закона христианского. Для того ли нам Евангелие дано, чтобы зло умножать? Или горец – не человек, не по подобию Божьему создан? Как начнешь разбирать – все свои. А хорошо ли мы их возлюбили? Вот поколотим генерала вашего, а там и на Русь двинемся, народ поднимать.
– И то! – кивали стрелки.
– Не желаем, чтобы детки наши на барщине
– Без свободы им счастья не видать.
Многое из того, что говорили эти странные люди, Аркадий уже слышал или читал в запрещенных бумагах, которые ходили по рукам после восстания декабристов. Но подобные призывы раньше не трогали ни ума его, ни сердца и казались ему делом безнадежным. Но теперь перед ним был неожиданный продукт слияния свободных идей и войны, которую горцы вели за свою свободу. Аркадий не готов был принять это как неизбежность, но чувствовал, что Россию чаша сия не минует.
Недоумение, застывшее на лице Аркадия, вольные стрелки расценили по-своему.
– А ты, часом, не лазутчик? – прищурился старик.
– Лазутчик и есть! – вгляделся в Аркадия моложавый стрелок.
– Признал я его! В Шуре с офицерами столовался!
– В петлю его!
– Голову долой!
Стрелки накинулись на Аркадия.
– Нельзя, братцы! – кричал старик.
– Сперва к Шамилю, на суд!
– Эй, кунаки! – послышалось издали.
Это был Айдемир, который спешил к Аркадию. При Айдемире было снаряжение канатоходца, которое он оставлял в Аргвани.
– Мы разве так вас встречали? – спросил Айдемир у старика.
– Лазутчика поймали, – объяснил тот.
– Шпионит, как пить дать.
– Нет, уважаемые, – улыбался Айдемир, бросая на землю канат и собирая свой складной шест.
– Это помощник мой, канатоходец.
– Да ну? – не верили стрелки.
– Пусть докажет.
– Али он токмо для господ по канату скачет?
– Увидите, – пообещал Айдемир.
– Сегодня бесплатное представление.
Он влез на ближайшую крышу, закрепил там канат, а другой конец просунул в бойницу соседней сакли. Когда все было готово, Айдемир принялся отбивать ритмы на перевернутом медном тазу, созывая народ. Со всех сторон начали стекаться люди.
Аркадий увидел, что вот-вот начнется представление, но не знал, как ему быть. Шутовской маски не было, а по канату ходить он не умел. Но Айдемир позвал его на крышу, вручил шест и подтолкнул к туго натянутому канату.
– Не смогу, – упирался Аркадий.
– Сумеешь, – убеждал Айдемир.
– Это совсем нетрудно.
И Аркадий решился. Что ему стоило пройти по веревке, когда люди решались переменить всю свою жизнь? Аркадий скинул сапоги, поглубже вдохнул и поставил на канат ногу. Тот дрожал от напряжения, но был крепок. Аркадий сделал маленький шаг, потом второй и перебежал до соседнего дома.
Публика взорвалась одобрительными криками. А затем за дело взялся и сам Айдемир. И его виртуозные трюки вселяли в зрителей уверенность, что для людей нет ничего невозможного.
Аркадий смотрел на канатоходца, на людей, на горы вокруг и чувствовал, что в нем что-то переменилось, будто змея выползала из опостылевшей кожи. Он сам уже не понимал, как случилось, что он уступил свою невесту без боя? Он ненавидел себя за слабость и клялся отомстить, украсть любимую, убить соперника, сделать что угодно, погибнуть, наконец, но не позволить кому бы то ни было попирать его честь и достоинство.
Вдруг Аркадий заметил людей, стоявших на крыше за квартал от площади, и среди них – человека в белой черкеске, с которым другие горцы, по всему видно – важные люди, говорили с особым почтением.
– Шамиль! – мелькнуло в голове у Аркадия.
Он, не отрываясь, смотрел на имама, которого собирался вызывать на дуэль. И эта мысль показалась ему теперь чудовищной, которая могла придти лишь безумцу.
– Безумные не имеют права на поединок, – напомнил себе Аркадий.
– Даже вызов от безумца не принимается.
Вечером, перед тем, как наибам отправиться на свои позиции, Шамиль объезжал свое небольшое войско, выстроившееся перед аулом на смотр.
Наибы со своими мюридами и знаменами смотрелись не хуже регулярных частей Граббе. На флангах стояли подразделения пеших и конных ополченцев, прибывших из разных обществ. Среди ополченцев было и много жителей Аргвани. Отослав семьи, они остались защищать свой аул. Как и другие горцы, они не могли себе представить, чтобы кто-то мог покуситься на их дома, поля и сады. Скорее предки их встали бы из могил, чем они согласились бы впустить в свой аул незваных гостей.
Бывшие рабы стояли своей командой. И опытный глаз Шамиля сразу отличил их от остальных. Внешне они ничем не отличались от остальных ополченцев, но то, как крепко они держались за свои кинжалы, говорило о том, что они еще не стали для них привычным оружием, но уже служили верным свидетельством освобождения.
Русская команда стояла особо, на взгорке позади колонн. Среди вольных стрелков стоял и Аркадий. Юнус уже знал о его приключениях от Айдемира и кивнул Аркадию как старому знакомому. Аркадий тоже вспомнил Юнуса и удивился такому возвышению своего кунака, который, как думал Аркадий, был простым жителем Буртуная. Ведь именно он спас Аркадия от бдительных хубарцев, когда канатоходец со своим помощником выведывали дороги на Ахульго.
У отрядов ополчения Шамиль задержался. Народ был полон решимости поквитаться с Граббе, это было написано на лицах людей. Но у Шамиля сжалось сердце, когда он увидел среди ополченцев совсем еще мальчишек, чуть старше его сына Джамалуддина.
Имам обернулся к сопровождавшему его Юнусу и негромко сказал:
– Дети должны уйти.
– Абакар им говорил, – оправдывался Юнус.
– Но они не слушаются.
– Зачем гибнуть за свободу, если некому будет ей насладиться? – сказал Шамиль.