Ахульго
Шрифт:
– Придумай что-нибудь, но дети должны покинуть Аргвани сегодня же. Пусть живут для мира, а не для войны. Мертвым свобода не нужна.
– Твоя воля будет исполнена, имам, – сказал Юнус.
Шамиль привстал на стременах, вскинул над собой руку и обратился к горцам:
– О люди! Вы собрались сюда по своей воле. Вы пришли по сердцу и совести! Вы объединились, чтобы защищать общую свободу, общее достоинство и одну для всех родину. Так знайте же, что эту битву мы уже выиграли! – возвестил Шамиль, сводя пальцы в кулак.
– Потому что единый народ можно уничтожить, но победить его нельзя.
Повсюду раздались одобрительные
Глава 75
Отряд Граббе приближался к Аргвани. Горцы продолжали скатывать на отряд камни, обстреливали растянувшиеся колонны и нападали на цепи охранения. Но Граббе упорно продвигался вперед, прорубая в скалах дорогу и отбиваясь от горцев штыками и картечью.
Заслышав выстрелы, солдаты делали все быстро и слаженно. Орудия всегда были наготове, а Ефимка сделался отменным наводчиком и ловко вбивал клинья в прицельный механизм, когда нужно было согнать горцев с очередного гребня.
Но чем дальше продвигался отряд, тем чаще случались происшествия, вызывавшие у Граббе непроходящий гнев. Из отряда начали бежать солдаты. Это было очень опасно, потому что дурной пример мог повлиять и на других. Особенно если учесть, что больше половины отряда состояло из «штрафных» солдат, которых списывали на Кавказ из других полков. А сверх того в отряде было полно поляков, разжалованных декабристов и прочих ненадежных субъектов. Правда, за время службы они превращались в одну семью и ставили свой полк выше всего остального, включая Кавказский корпус, да и всю армию. Но, тем не менее, побеги случались все чаще. И самым досадным было то, что происходило это на глазах у всего отряда. Откуда ни возьмись, появлялись прежние перебежчики, которые принимались злословить насчет Граббе и даже государя императора, объявляя их тиранами и кровопийцами, а затем манили к себе солдат из отряда, обещая им волю без господ и райскую жизнь у Шамиля. Граббе приказывал открывать по ним огонь, перебежчики скрывались, но затем появлялись в другом месте, причем, с новым пополнением из рядов отряда. Новые перебежчики бранили Граббе, а Траскина величали Арбуз-пашой, умеющим воевать только с коровами. Ругали почем зря и своих командиров, припоминая все обиды, накопившиеся за годы службы. Солдаты, устоявшие перед соблазном побега, знали, что все это правда, и все же променять родную роту на тревожную жизнь в горах решались немногие. Но офицеры, окруженные агитируемыми солдатами, начинали опасаться за собственную жизнь.
Траскин сделал вид, что не расслышал глупых оскорблений, но про себя отметил, что порции на беглых будут отпускаться до конца похода, по крайне мере на бумаге.
Граббе пообещал расстреливать дезертиров, однако обычное для армии офицерское рукоприкладство на время похода запретил. Зачастую именно зуботычины и вообще мордование становились последней каплей, доводившей солдат до «беглого шага».
Милиционеры, наблюдавшие за этими происшествиями, делали свои выводы. Им не нравилось, как офицеры унижают солдат, и они опасались, как бы такое обращение не распространилось и на горцев, когда Граббе одолеет Шамиля.
30 мая Граббе вышел к Аргвани и остановился на расстоянии пушечного выстрела.
Грозный вид аула привел его в замешательство. Он с удивлением разглядывал в подзорную трубу мощные укрепления, правильно расположенные части гарнизона крепости и начал осознавать, что его поединок с Шамилем вступает в новую стадию. Граббе впервые противостояла организованная сила, руководимая самим имамом, причем на позициях, искусно сооруженных грамотными инженерами с учетом всех преимуществ горной местности. Каждый квартал мог служить цитаделью, каждая сакля – блокгаузом и держать свою оборону. И миновать этот аул не представлялось возможным, потому что он запирал проход к Ахульго.
Граббе прикидывал, как распределит войска, куда двинет авангард, где оставит резерв и как станет окружать непокорных горцев. Оставалось дождаться сведений от разведчиков и топографа, чтобы выработать более точную рекогносцировку и дать окончательную диспозицию.
Аргвани произвел впечатление не только на командующего. Траскин начал подумывать о возвращении, полагая, что подвигов с него и так достаточно. Дагестан ему не нравился. Кибитка едва держалась, а палатка, как ни старались сделать ее понадежнее для Траскина, все равно промокала. Да еще эта бесконечная стрельба!
– В провианте предвидится нехватка, ваше превосходительство, – осторожно начал Траскин.
Граббе понимал, куда клонит полковник, но не подавал виду.
– Следовало ожидать, – ответил он.
– Если устраивать пиры после занятия каждого пустого аула, никакого провианта не напасешься.
– Так я же не насчет себя, – оправдывался Траскин.
– Поход выдался слишком тяжелый, вот и хотелось порадовать воинство.
– Понимаю, – соглашался Граббе.
– Но вы напрасно беспокоитесь, наш солдат и на сухаре продержится. А в Аргвани и отряд прокормим, и трофеи возьмем.
– Да, но какой ценой? – сомневался Траскин.
– Не лучше ли отложить это дело до лучших времен? Мюриды, я гляжу, народ отчаянный. Легко не дадутся.
– Это как Бог свят, – сказал Граббе.
– Вон каким ежом ощетинились.
– А до Ахульго идти и идти…
– Вы можете не ходить, – предложил Граббе.
– И так героем вернетесь.
У Траскина отлегло от сердца. Но он продолжал приводить доводы в пользу возвращения:
– И людей сбережем, и казне экономия, ваше превосходительство. Кто же знал, что тут дорог нет?
– Теперь есть, – напомнил Граббе.
– Вот по ним и придем в другой раз. А Шамиль, я полагаю, и сам теперь присмиреет.
– Когда намерены отправиться, господин полковник? – спросил Граббе.
– Как прикажете, ваше превосходительство, – развел руками Траскин.
– А вы разве не пойдете?
– Рад бы, да не могу, – ответил Граббе.
– Отчего же? – не понимал Траскин.
– Теперь все в вашей власти.
– Все, да не все, – деланно улыбался Граббе.
– Перевал-то опять горцы заняли.
– Горцы? – упавшим голосом переспросил Траскин.
– Какие еще горцы?
– Разные, если разведка не врет, – сообщил Граббе.
– Да еще Ташав-хаджи собрал повсюду разбойников и вот-вот явится на помощь Шамилю. А заодно и сатисфакции искать, за сожженные укрепления свои.
Траскину сделалось дурно, он уже ничего не говорил, а только с ужасом смотрел на Аргвани, который теперь представлялся ему мышеловкой.
– Так что, господин полковник, придется овладеть аулом, не взирая ни на какие потери, – издевался над Траскиным Граббе.