Ахульго
Шрифт:
Аркадий ел персики, пил чудесное вино, ел конфеты, вспоминая давно забытый вкус, и слушал Лизу, по которой немного скучал и которую был рад видеть. Но вместе с тем его мучила мысль, что он забыл что-то важное, связанное с этой слегка опьяневшей от счастья дамой. И Аркадий вспомнил.
– Пистолеты! – воскликнул он.
– Лиза, мои пистолеты все еще у вас?
– Конечно, сударь! – гордо сообщила Лиза и достала из своего саквояжа футляр.
Она принялась рассказывать, каким чудом ей удалось их спасти, а Аркадий любовно гладил фамильную реликвию и думал о том, что эти пистолеты ему еще пригодятся.
Глава 117
Измученный неопределенностью, Граббе решился поставить на карту все.
– Пусть говорят что угодно, – рассуждал он в одиночестве.
– Победителей не судят. Теперь или я возьму Ахульго, или Ахульго раздавит меня.
Приготовления к решительному штурму шли быстро. Каждому командиру был предначертан его маневр. Главную колонну поведет Лабинцев, а остальные должны были превратить сокрушительный удар Лабинцева в окончательную победу.
– Теперь или никогда, – объявил Граббе своим генералам.
– Победа любой ценой!
Генералы понимали, что их ждет. Но знали они и то, что надо кончить дело, пока не до конца угасший солдатский бунт не вспыхнул снова и не привел отряд к катастрофе.
Граббе писал супруге письмо, как делал это всегда перед серьезными сражениями. Никто ведь не мог поручиться, чем обернется дело, какая шальная пуля долетит до главы большого семейства.
Генерал в самых нежных словах изъяснял свою любовь к супруге и драгоценным своим чадам, но в то же время не упускал из виду возможность того, что это письмо может стать последним. И Граббе писал так, чтобы письмо понравилось не только семейству, но и будущим историкам, кои взяли бы на себя труд описать многотрудную боевую жизнь полководца. Граббе увлекся и уже витал в исторических небесах, когда Васильчиков доложил о странном посетителе, требовавшем аудиенции у командующего. Еще более странным был футляр, переданный искателем аудиенции генералу Граббе. Этот футляр содержал в себе пару отличных дуэльных пистолетов французской работы. В голове Граббе вспыхнула неприятная, почти забытая история с неоконченной дуэлью.
– Барон Анреп?
– Никак нет, ваше превосходительство, – докладывал Васильчиков.
– Какой-то унтер или под такового ряженый.
– В моем отряде? – вскипел Граббе.
Происшествие было столь экстраординарным, что Граббе решил сам посмотреть на наглеца, позволившего себе столь дерзкий поступок.
– Введите, – приказал Граббе, сложив на груди руки и приняв величественную позу.
В окружении штабных офицеров и под конвоем двух казаков появился бледный от волнения Аркадий.
– Да это же, ваше превосходительство, беглый лазутчик! – вспомнил Попов.
– Умалишенный!
– Что вам угодно, – грозно спросил Граббе.
– Здесь не лазарет для душевнобольных.
– Я в здравом уме, – ответил Аркадий.
– А угодно мне, господин Граббе, вызвать вас на дуэль.
– Не изволите ли вы, господин… Как там вас…
– Аркадий Синицын, дворянин, – напомнил Аркадий.
– К вашим услугам!
Остальные в недоумении взирали на Синицына, не зная, скрутить ли его как буйно помешанного или просто высмеять. Но Граббе счел возможным продолжить представление.
– Так не изволите ли вы объяснить причину своего неудовольствия? – насмешливо продолжал Граббе.
– Я имею к вам личные претензии, – заявил Аркадий.
– Однако я вызываю вас за то, что вы посрамили звание русского офицера.
– Что-с? – недовольно процедил Граббе.
– Да как вы смеете?
– Вы обещали Шамилю отвести войска, если он выдаст сына, – напомнил Аркадий.
– А вместо этого открыли огонь и убили моего друга.
– Не вашего ума дело! – взревел Граббе.
– Насколько я припоминаю, вы были дрянным лазутчиком, вас присудили к шпицрутенам, но вы бежали, убив часового. Теперь вас придется расстрелять.
– Прикажете удалить негодяя? – спросил Пулло, которому все это казалось досадным недоразумением.
– Отчего же, я принимаю вызов, – вдруг сказал Граббе.
– Если он желает быть убитым из дуэльного пистолета, то я окажу ему такую милость.
– К барьеру! – воскликнул Аркадий.
Присутствовавшие были уверены, что Аркадий сошел с ума, посмев вызвать на поединок самого командующего, а вызовы от сумасшедших обычно не принимались. Но Граббе желал уничтожить этого наглеца при свидетелях, чтобы об этом прослышал и барон Анреп, с которым, быть может, Граббе еще предстояло стреляться. Но еще больше Граббе хотел явить всему отряду свою храбрость накануне решительного штурма Ахульго.
– На двадцать шагов! – объявил Граббе.
Он взял пистолет и вышел из палатки. За ним последовала встревоженная свита. Последним вышел Аркадий, держа пистолет наизготовку.
Дистанция была отмечена воткнутыми в землю шашками, и дуэлянты заняли свои позиции, взяв наизготовку, дулами вверх, пистолеты. Была выбрана дуэль на месте, когда дуэлянты стреляют по команде, а на поединок отводится всего три секунды.
– Если вы выполните свои обещания, я готов на примирение, – объявил Аркадий.
– Вздор! – ответил Граббе.
Милютин, назначенный распорядителем дуэли, с трудом заставил себя подавать команды.
– Раз…
Дуэлянты опустили пистолеты и прицелились. Только увидев перед собой дуло пистолета, Аркадий осознал, что Граббе сейчас пристрелит его, как щенка. Сам Аркадий и стрелять-то толком не умел. Он лишь владел дуэльными пистолетами, но никогда еще в поединках не участвовал. Он считал достаточным знание дуэльного кодекса, но теперь понял, что ошибался. В дуэлях мало было полагаться на судьбу, надобно было и уметь распорядиться случаем. Убивать Граббе по-настоящему Аркадий тоже не собирался, но теперь уже было поздно.
– Два, – произнес Милютин, после чего должны были прозвучать выстрелы.
Но курки щелкнули, а выстрелов не последовало.
– Три, – с облегчением объявил Милютин, после чего дуэль прекращалась.
Пулло перекрестился и забрал у дуэлянтов оружие. Оно оказалось незаряженным, в пистолетах не было ни пуль, ни пороха, одни пыжи. В пылу взаимных оскорблений и нелепости самого вызова никто не позаботился их проверить. Дуэлянты все еще стояли на своих местах, не веря в столь странный исход дуэли. Но стреляться снова Граббе расхотел, он считал, что и без того оказал слишком много чести Синицыну, которого следовало отдать в руки психиатров.