Ахундов
Шрифт:
Она замолчала в ожидании. Но никто ей не ответил.
— Знаешь, Мирза, я одного не понимаю. Почему ты так много работаешь? Разве тебе мало того, что проводишь долгие часы в канцелярии? О чем ты пишешь? Когда ты сидишь за работой, ты ничего не слышишь. Мирза.
На дворе цвела яблоня. Легкий ветерок игриво задевал шелестящие листья, на ветвях чирикали серенькие воробьи. Был слышен мерный шум Куры.
— Ты опять задумался, Мирза?
Тубу осторожно подошла к нему и стала рядом.
Ахундов поднял голову, обнял ее нежно и спросил:
— Тебе скучно, Тубу?
— Нет, нет, мне не скучно. Но ты все эти дни много работаешь. Ты и по утрам стал
Ахундов привлек ее к себе.
— О чем я пишу, Тубу?
— Да, Мирза, о чем ты пишешь?
— О тебе, мой друг, о таких, как ты… О забитых, закрепощенных сестрах и братьях твоих. Я мечтаю о том дне, когда не будет насилия над волей человека и на родине нашей расцветет невиданная, неслыханная жизнь, как в раю.
Удивленно слушала Тубу непонятные ей речи.
— О каком ты рае говоришь, Мирза? — спросила она. — Разве рай не там, на небе?
— Я говорю о земном рае, о простом человеческом счастье, Тубу…
Тубу ничего не понимала, но в душе она благословляла своего мужа.
Мирза Фатали Ахундов работал над своим первым драматическим произведением.
Одно из главнейших и существенных качеств Ахундова-драматурга — оригинальность и самобытность. Создавая свои замечательные драматические творения, Ахундов показывал страдания, радости, надежды и стремления своего народа.
"Автор их принадлежит к числу самобытных писателей, — отмечала газета "Кавказ", — он никому не подражает, ни у кого не заимствует, он наблюдает и записывает свои наблюдения, придавая им, так сказать, форму, вид комедии. Если эти si dissani комедии не вполне соответствуют условиям сцены, если принять во внимание теорию какого-нибудь Батте или новейшего блюстителя форм, то, разумеется, можно очень ученым образом доказать, что г. Ахундов не совсем верно назвал свои произведения комедиями, что их скорее можно сравнить с известными Proverbes Альфреда де Мюссе, и что едва ли они могут с успехом исполняться на сцене даже при большом старании актеров.
…Он писал их с другой целью, с целью изобразить сколь возможно верно нравы своих единоверцев и соотечественников мусульман и, чтобы живее их изобразить, заставил их разговаривать и действовать. И он достигает своей цели, он представил верную картину, в коей употреблены самые соответственные ей краски. С этой точки зрения должна критика смотреть на произведения г. Ахундова".
"Алхимик Молла-Ибрагим-Халил" — первый ощутительный удар, который Ахундов нанес по феодально-патриархальным устоям азербайджанской действительности XIX века. Комедиография Ахундова — зеркало азербайджанской жизни, но это не холодное, отшлифованное, безразличное отражение, а яркая, типическая картина, нарисованная живыми, выразительными красками, которые передавали глубокую мысль художника, биение сердца писателя-патриота, его страстное, бескорыстное служение истине, его мечту о грядущем.
Смех Ахундова был едким и убийственным. Но то, что он описывал, было далеко не смешным. Фанатизм, суеверие, отсталость могли вызвать только слезы у человека, беззаветно преданного своему народу, мечтающего о его светлых и счастливых днях. Но Ахундов не только мечтал, он действовал, боролся, любил и ненавидел. В его ненависти к окружающей жизни была безграничная любовь к родному народу, желание уничтожить все то, что мешало его прогрессу и освобождению. А смех был могучим оружием борьбы. Ахундов показывает зло, идиотизм окружающей жизни. Он снимал покровы с "темного царства", помогал осознать невозможность дальнейшего
Ахундов ввел в поле зрения читателя почти все социальные сословия своего времени. Гаджи Керим — золотых дел мастер, Ага-Заман — знахарь, Молл а-Салман — духовный служитель, Мешади Джаббар — купец, Сафар-бек — помещик. Все они легкомысленно поверили лживым словам пройдохи Ибрагим-Халила, якобы нашедшего философский камень, "один золотник которого, примешанный к пуду расплавленной меди, обращает его в чистое золото". К шарлатану, именующему себя моллой, потянулись все жаждущие без труда приобрести большое богатство.
Золотых дел мастер мог бы жить своим трудом, но потерял доверие народа: никто не делал ему заказов, так как он более половины золота и серебра, которые ему приносили, крал, пополняя их вес медью и бронзой. Если бы он работал честно, то никогда бы не ощущал бедности. А теперь он готов отдать под залог свой сад, лишь бы разбогатеть при помощи философского камня.
Знахарь взялся не за свое дело. Он ничего не смыслит в медицине. Его покойный отец был цирюльником, составил благодаря бритве и рожку для кровопускания порядочное состояние. Сына он научил своему ремеслу. Но тог растратил состояние и не довольствуясь ремеслом цирюльника, вздумал прославиться в области медицины. По милости новоявленного медика целое кладбище наполнилось покойниками. И народ отказался от его услуг. Если бы он поучился у русского врача, то перестал бы по крайней мере лечить лихорадку арбузным соком. А теперь он отдает под залог сад своей жены, чтобы раздобыть тысячу рублей для алхимика, надеясь, что тот поможет ему вновь стать богатым человеком.
Из Молла-Салмана мог бы выйти славный дровосек, но ему вздумалось быть моллою, и это лишь потому, что моллой был его отец. Покойный трудился, учился наукам и заслужил звание моллы. А этот даже своего имени не в состоянии подписать правильно: по какому же праву он хочет быть моллою? Ученость не отцовская шуба, чтобы переходить по наследству. Но если бы он, обладая широкими плечами, имея силу, взялся за работу дровосека, то в год заработал бы более пятнадцати туманов.
А помещик вместо того, чтобы жить в деревне, заниматься сельским хозяйством, получать от своего имения доходы, пустился в свет, начал беспрестанно ссориться то с одним, то с другим, стал злословить, не давал начальству покоя своими жалобами на виновных и невинных, наконец, прослыл человеком беспокойного характера, попал под суд, три года судился, "три года был в ссылке, утратил золотое время жизни. И теперь по милости мнимого химика Молла-Ибрагим-Халила хочет сразу разбогатеть.
Надежда на легкую наживу овладела их умами. Ни поэзия, ни знания, ни умные речи — ничто их не интересует. "Разве не полезно знать о минувших событиях?" — говорит им поэт Гаджи Нури, единственный разумный человек, не поверивший Молла-Ибрагим-Халилу. С грустью он замечает, что его дорогие соотечественники не могут ценить прекрасную поэзию, так как лишены чувства и ума. Он призывает их не верить пройдохе, жить своим трудом, ибо "для всякого человека эликсиром или философским камнем является его ремесло — источник его благосостояния. Так зачем же гоняться за алхимиками? Я не видел Молла-Ибрагим-Халила, но, здраво рассуждая, полагаю, что он, должно быть, ловкий плут. Как рассказывают, он был недавно в Тифлисе. Но кто дал ему разрешение изготовлять эликсир? Кто видел этот самый эликсир? Эликсира, или иначе философского камня, в природе не существует".