Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Афина стояла чуть позади отца – и все-таки впереди остального войска. В центре. Прямая как стрелка, гордая и не собирающаяся оглядываться на лагерь, где осталась ждать встревоженная Фемида. Нипочем не скажешь, что перед рассветом дочь Зевса совсем не по-взрослому носилась по лагерю, одурев от чувства грядущей битвы, и изматывала солдат: «А где вы расположитесь? А разве рядом с кентаврами не сатиры? А я бы их не ставила рядом, они же друг друга не выносят…»
Посейдон решил сражаться пешим, стоял теперь справа от Зевса, опираясь на копье. Секиру он после памятных
Я был на колеснице – слева.
Время, чтобы занять любые позиции, у нас оставалось: Кроново войско медлило на своей стороне поля – притекло за ночь, качнулось было навстречу с первыми проблесками зари – да так и остановилось, затопталось на месте. Крона не было видно: над головами лапифов возвышались лишь гибкие шеи драконов, торчали великаны да титаны.
– Залипли, – процедил Посейдон, потрясая копьем. – Поняли, с чем столкнулись, что ли?
И в ту же секунду неровная кромка воинов Крона на том конце поля дрогнула. Земля задрожала под тяжкой поступью великанов. Колыхнул небеса боевой клич титанов, и воинственным ревом за спиной отозвались кентавры.
Когда до столкновения осталось совсем немного, мы, не сговариваясь, секундно вскинули глаза в небо: то ли чтобы не видеть перекошенных рож великанов, то ли удостовериться, что наша клятва – Жертвенник – не до конца растворилась в утреннем свете…
В небе над Олимпом, задевая крыльями облака, парил орел.
– Хороший знак! – сказал Зевс радостно.
…первый бой мы позорно проиграли.
[1] Никтей – от Никта, Нюкта – ночь.
[2] Эфон – жгучий, Аластор – мстящий, разрушающий, Орфней – тёмный.
[3] Тельхины - вулканические божества морской глубины, были волшебниками, изготавливали оружие и предметы искусства. Обитали на острове Родос.
[4] Лабрис, лабрисса – двойная секира.
[5] С учетом того, что за века Титаномахии рельеф и названия местностей Эллады значительно изменились, часть названий вымышлена автором.
[6] Нот, Борей, Эвр и Зефир – сыновья титана Астрея, боги ветров.
[7] Пифос – крупный керамический или глиняный сосуд, предназначенный для хранения продуктов.
[8] Амфора – сосуд из глины или бронзы с узким горлышком.
[9] Лавагет – командующий войсками, военачальник.
[10] Хлена – теплый плащ из шерстяной ткани, обычно им укрывались в походах.
Сказание 4. О подземном мире и начале настоящей игры
Здесь, за глухим порогом, Не слышен волн прибой. Здесь места нет тревогам, Всегда царит покой... Созвездий мириады Сюда не шлют лучи, Ни радости беспечной, Ни скорби быстротечной – Один лишь сон, сон вечный Ждет в вечной той ночи.
Л. Суинберн
Спотыкаюсь. Мысль сцепляется с мыслью, память, что свободно лилась до сих пор, хлестала черным потоком, похожим на воды Амсанкта, словно загустевает и не хочет показать себя. Мнемозина, видя выражение моего лица, отступает от меня бесшумно… ты куда, я же только начал! И серебристых листьев вокруг нападало не слишком много, и черта не подведена, и все закончилось, и теперь я могу позволить себе все, что угодно – даже вспомнить тот день.
В конце концов, в кладовых моей памяти завалялась сотня-другая воспоминаний похуже, и мне придется вытащить и их, вытряхнуть пыльный покров, сплетенный из гнева, ненависти, горечи…
Придется – если хочу, чтобы для меня все действительно кончилось.
Чтобы за плечами не было хотя бы памяти.
Чего мне стесняться? Мы были молоды, даже я.
От чего отворачиваться? То поле пропиталось ихором и кровью наших союзников века назад, а теперь на нем сеют и жнут смертные, радуясь богатым урожаям. Боги, если и бывают возле него, проходят, не вспоминая…
…тысячи тел. Движущиеся: сатиры и кентавры живучи, и агония их покидает медленно. В этом почти неестественная гармония, в хрипах и стонах – почти что песня. Все брошены всеми: никто не добивает противников. Никто не подбирает союзников. Войска чудовищ частью перебиты, частью – отозваны Менетием, своим предводителем, мы…
Сбежали.
Отступили, – приходится поправлять себя мысленно. Нет, просто ушли, потому что кулак Ананки, который ударил по нам, был слишком тяжел. И не было сил обернуться и глянуть на тех, кто умирал из-за нас.
Мы были молоды.
Мы начали слишком рано.
Мы все равно победили – века назад, и горластые смертные аэды насоздавали песен, треплют Титаномахию на каждом углу, а Аполлон воспевает наши подвиги на Олимпе, аккомпанируя на златострунной кифаре, да так – заслушаешься.
Правда, Фемида, если присутствует на таких пирах, кривит губы и морщит нос, будто от кифары Сребролукого несет тухлятиной. Но не говорит ничего: знает, что боги просто не умеют петь о собственных поражениях.
Слишком велико искушение сказать себе: это было давно и неправда, мы победили, мы великие, мы…
Может, люди когда-нибудь сделают это за нас?
Тишина падает ко мне на ладонь листиком, кованным из серебра, смыкается над водами Амсанкта погребальным покровом.
Ты отвернулась от меня, Мнемозина?
А я все равно не могу забыть.
Говорят, что победа пьянит – поражение пьянит хуже. Оно бьет в голову без веселья, шумит, как молодое вино в мехах, раскачивает мир и под конец сжимает виски торжественной болью похмелья.