Аид, любимец Судьбы
Шрифт:
Оперлась на маленький столик, подалась вперед, обдавая холодком и запахом свежести. Смотрит прямо в глаза.
– Интересное место. Чья воля направляет его?
– У этого места своя воля, малыш. И толком о ней не знает даже мой супруг, – опять принялась кружить по комнате, не спуская глаз. – Твой отец тоже сказал – «интересное место». Может быть, ваше сходство простирается так далеко, что ты уже знаешь ответ на то, зачем пришел сюда. Скажи мне, малыш, чего хочет Крон?
Ответ родился легко – из прохладной тьмы покрывала на полу, мерного дыхания Эреба
– Убрать нас с дороги, пока мы не стали реальной силой.
– Хорошо. А теперь правду.
– Он хочет победы. Абсолютной победы. Чтобы у нас не осталось даже шанса когда-нибудь встать на его пути.
– Хорошо, малыш. А теперь скажи мне, чего он боится.
– Боится, что с абсолютной победой может и не выйти. Он не знает наших сил. Он опасается…
– Кого?
– Судьбы. Крон боится исполнения пророчества. Он не знает, есть ли у нас в запасе еще какие-то силы… оружие. Он боится припереть нас к стене, потому что знает, что из слабости может выплавиться сила. Если бы он мог – он победил бы, не вступая с нами в единоборство.
– Из тебя получится хороший лавагет, малыш. Ты мыслишь как военачальник.
– Но у нас ничего нет. Ни оружия. Ни сил. Если Крон решится и двинет войска…
– Значит, нужно сделать так, чтобы он не решился. Увлечь его призраком абсолютной победы. Поместить мечту на расстоянии вытянутой руки. Превратить Повелителя Времени в мальчишку, гоняющегося за солнечным бликом на лугу…
В сонных хрипах за стеной звучала мечтательная насмешка.
– Но как это сделать?!
– Есть такое средство, которое позволяет превратить кого угодно во что угодно, – мягкая рука легла на плечо, провела по подбородку. – Оно может поколебать самую твердую уверенность. Воздвигнуть замок в воздухе, а из храброго воина сделать червяка… О, это страшное оружие, старший сын Крона! Пожалуй, серп твоего отца – и то менее опасен… Хочешь – я расскажу тебе о нем?
– Какова цена?
Улыбнулась – белая полоса на смуглом лице, глаза засверкали совсем близко.
– Цена за то, чтобы познакомиться с моей дочерью Атой[2]? Я не потребую от тебя ни даров, ни услуг, ни даже клятвы. Просто скажи мне, малыш… когда я позову – ты откликнешься?
Предатель-взгляд дал ответ за меня. Вышвырнул короткое «да» – в глаза великой первобогине. И прохладные губы, растянувшись в улыбке, выдохнули возле уха – единственное слово, название страшного оружия:
– Молва…
* * *
– Восемь голов! – взвизгнул заполошный голос за дверями мегарона.
– Двенадцать! – не согласился бас.
– Чудо-о-о-вище! – закатился истошный женский визг во внутреннем дворе.
Грохотали копыта кентавров. Бряцало оружие. Гулко топотали по коридорам испуганные союзники. Дворец гудел обезумевшим ульем, весть перекидывалась быстрее огня: ползет… ползет же!
– А кто ползет?
–У тебя голова дырявая, что ли? Ата же, дочь Нюкты!
– А чего это она ползет?
– Ну, ведь чудовище же! Так и ползет! Брюхо – желтое, и когтями помогает…
– Ага, я еще слышала – и рожа страшнее, чем у Таната!
– Цыц! Нашла, кого поминать.
– И огнем дышит!
– Не дышит, а плюется! Ползет и плюется, а следом братец – жизни пожинает…
– Ой, спаси нас Зе-е-евс… А зачем она… сюда-то?
– А кто ее знает – чудище подземное. Наверное, с Кроном в союз вступила. После того поражения…
– Ой, что будет…
– Мне это не нравится, – тихо сказала Гестия, трогая меня за плечо. – Не нужно было ее принимать.
Молва расположилась в роскошном кресле (для особо почетных гостей, работа союзников с Лесбоса!). Прислушивалась к творящемуся за дверью и одобрительно кивала. Кокетливо поправляла на округлом плечике легкомысленную фибулу[3]-стрекозу.
– И когда успела? – буркнул Посейдон, разумея суету во дворце.
– Обязательно было так обставлять свое появление? – вопрос задала Деметра. Зевс ограничился приветствием и заявлением, что принимать Ату для Кронидов – честь. Сейчас он молчал, оглядывая пухлую богиню обмана – будто проверял: а если ее… как Метиду?
Хотя нет, уж очень кругла – в горло не пролезет.
– Нет, о дочь Крона, необязательно, – голосок у Аты – щебет веселой пичужки. – Но ведь все должны знать об этом ужасе, а? Молва! Сама молва восстала из подземного мира и ползет на Олимп! Заключила, коварная, союз с Кроном и решила напасть на его сыновей, пустить в ход…
Она прислушалась.
– Рога! – исторгла чья-то глотка во внутреннем дворе.
– Копыта! – это вопили нимфы.
– Хво-о-о-о-ост! – едва слышный вопль долетел из западной части дворца.
Мальчик, стоящий возле кресла Аты, едва заметно вздрогнул и пугливо обернулся по сторонам. Барашек – светлый, кучерявый, из голубых глаз, кажется, наивность вот-вот выплеснется.
– Она же сюда не доползет? – спросил богиню обмана шепотом, подергав за край скромной синей хламиды[4].
– Где ей, дурынде, тут же кроноборец, – усмехаясь, ответила она. Мальчишка вперился в Зевса с сумасшедшей надеждой.
На лицах Деметры и Посейдона так и оставалось недоумение, но Зевс кивнул – не переставая хмуриться. В самом деле, все узнают о таком ужасе. До самого Крона на Офрисе донесется, что дочь Нюкты теперь на его стороне, поднялась из недр и спешит пакостить Зевсу (всеми копытами и головами, что есть в наличии).
Кто поверит после этого, что Ата могла явиться на Олимп так?
Явиться – под утро, когда Эос-заря, вооружившись кисточкой и румянами, неторопливо наводила лоск на небеса – готовила их к встрече с золотой колесницей брата. Заря не пожалела ни золота, ни коралловой пыли, ни кармина, ни легкой бирюзы для оттенков – и внутренний двор, где объявилась богиня обмана, казался прозрачно-розовым, а щечки самой Аты горели двумя зрелыми персиками.
Прийти – будто только отлучалась с Олимпа. Дружески потрепать по плечу какую-то нимфу. Засунуть нос в котел, из которого таскали варево прихлебатели-сатиры – вкусно. Пошептаться с ранеными, которых до сих пор полно в коридорах.