Аир. Хозяин болота
Шрифт:
Ива и рада бы последовать совету, да над плечом, недоверчиво обнюхивая, пыхтел обиженный Серок. Кто, как не хозяйка, оборонит его от зла? И Ива решилась. Топнула ногой, сделала угрожающий выпад и заорала:
– А ну брысь отсюда, ты! Ишь чего удумал! Не твой конь! Не моги его трогать!
Нелюдь охнул и согнулся пополам.
– Видит?! Она нас видит?! – изумленно зашуршал он, уменьшаясь в размерах.
– Конечно вижу! И вдарить не побоюсь! А ну пшел!
Тварь шарахнулась от железа, впилась пальцами в стену и полезла вверх, но Ива изловчилась и подцепила его острием, сбрасывая. Там, где металл
– Куда?! На выход, на выход давай! И чтоб больше тебя тут не видала!
– Пусти! Пусти! – причитал нелюдь. – Пусти-и-и-и!
Но Ива снова и снова преграждала ему путь, давя прочь из конюшни, как гной из нарыва.
– Ишь чего удумал! На Серка хворь навести хотел?! Да я тебя!
Серый согласно фыркал, ябедничая, мол, он, он обижал! Гони его в шею! И девица, осмелев, гнала! Скажи кто еще вчера, что она встретит самого колтуна, духа, наводящего порчу на скот, вплетающего в гривы лошадям болезни, тому Ива плюнула бы на подол. Однако же не только встретила, но еще и, не сразу признав, погнала, как сбродливого кота! А теперь, опознав злого духа, отступать тем паче не собиралась. Девица защищала свое!
И злой дух сдался ее напору. Он встал на четвереньки и, петляя, припустил к выходу, подальше от злобной девки, мешающей ему делать работу, испокон веков положенную богами. Он шипел и плевался, и там, куда попадали плевки, покрывались плесенью крепкие доски. Не совладал, покорился. А Ива, выгнав нечистика, еще и провела борозду у дверей каленым железом, чтобы не вернулся.
На всякий случай она начертала вилами отвращающий символ у стойла гнедого – одну черту посолонь, вторую противосолонь, но уже сейчас видела, что конь заметно повеселел. Теперь поправится.
И только после этого Ива сползла по стеночке вниз, утерла холодный пот, бегущий по вискам, и засмеялась, как умалишенная. Поверит ли кто, если рассказать, али посоветуют меньше подставлять темя полуденному солнцу? Не поверят… Значит, не следует и говорить. Разве что старой бабке Алие, давно переставшей чему-то удивляться.
Ива с трудом поднялась и похлопала Серка по шее. Вывести бы его в поле, оставить пастись да воротиться домой помогать матери. Но вместо этого девица оттолкнулась от приоткрытой дверцы, ухватилась за нечувствительную гриву на холке, походя нащупав заплетенные нечистиком косы, и вспрыгнула на спину жеребца. Сжала пятками бока и прямо так, без седла, поскакала. Увидит кто, как она, бесстыдно задрав юбку, носится на Серке по полям, – засмеют. Но Иве было не до того.
Когда ужас выветрился из буйной головы, а жеребчик сам перешел на шаг, Ива поняла, что, случайно или нет, вновь оказалась у леса. Она спрыгнула наземь и отправила пастись понятливого Серка. Сама же замерла на опушке, вглядываясь в деревья. Лес едва слышно перешептывался. О ней ли? Или вековым соснам да молодой поросли орешника не было никакого дела до растерянной девушки, накликавшей на себя беду?
– Здесь ли ты? – негромко спросила она.
Но был ли Хозяин болота рядом, не был ли, а ответить не пожелал.
– Ты здесь?! – повторила Ива громче. Губы затряслись, грудь сжало невидимыми тисками, воздуха перестало хватать. – Где ты? Где? Что сделал со мною?!
Ива до крови закусила губы, чтобы не расплакаться от бессилия. Никто-то ее не слышит! Ни мать, ни отец, ни даже сам Хозяин, к которому ее пригнало отчаяние.
– Не смей молчать, слышишь? Я здесь! Здесь я! – Она требовательно топнула. – Ах так?!
Ива, не разбирая дороги, бросилась вперед. Не впервой ей бегать по лесу, с детства здесь собирала грибы-ягоды. Небось не заблудится! Заросли хватали ее за рубаху: куда несешься, глупая? Но девушка не останавливалась. Это прошлой ночью она брела сюда чуть живая, уверенная, что идет за погибелью. Теперь-то ей все стало ясно: Хозяин болота насмехается над нею! Отметил так, что живность шарахается, повесил на ее плечи проклятие! Что ж теперь, ей видеть злых духов, бродящих по свету, покуда умом не тронется? Или покуда добрые люди не начнут обходить ее стороной?
А если… Ива аж замерла на месте, ошарашенная догадкой. Если и нет злых духов? И Хозяина тоже нет. И болота. Что, если она попросту тронулась рассудком от горя? И как же это? Кто скажет – верно или нет?
Девица огляделась. Лес как лес. Деревья качаются, иголки, напaдавшие с крон, колют босые ступни, белки перещелкиваются в вышине, обсуждая последние новости, да дятел прячется за стволом, думая, что пришелица его не видит. Хитрый лесовик из-под куста не выглядывал, мавки хороводы не водили, кикимора в топь не заманивала. Только…
– Ты поглянь! И куды ж ето яна, босоногая? Няужто в трясины?
Ива медленно-медленно обернулась на голос. По левую руку на поваленном стволе сидел низкорослый дедко. Дедко был кряжист, что деревце, а темная, будто покрытая струпьями кожа напоминала кору. Прямо из головы, из лысоватой макушки, росло семейство мухоморов. Рядом с ним чесал за ухом длинной лапой зверек, похожий на зайца, каким его нарисовал бы неумелый ребенок. Да только лицо у зайца было человеческое.
– Заплутала, може? – зевнул зверек, выкусывая что-то меж мохнатых серых пальцев.
Ива посмотрела на них и рассмеялась: теперь-то все ясно! Ясно, что она умом тронулась!
– И, дык яна на нас смотрить, а?! – Старик ударил себя по колену и любопытно наклонился вперед. – И, унуча? Видишь, не?
– Размечтался, старый пень! – фыркнул зверек.
А Ива ответила:
– Ну конечно же! Конечно же, я вас не вижу!
И, боле не сбавляя шагу, пошла к болоту. Что ждет ее там? Спокойная водная гладь, в которой никогда и не водилось чудовищ? Или, напротив, страшилища, готовые утащить в топи дуреху, которой однажды повезло выбраться живой?
Лучше бы ей вовсе обходить лес по большой дуге, не высовываться из деревни. Но… что-то тянуло Иву в глушь. Словно возлюбленный напевал песню под окном, выманивая зазнобу во двор.
– Где ты, милый? Здесь ли? – ласково спросила она, как и подобает невесте. – Ждешь ли?
Но, когда взору открылось болото, слова так и застряли в горле. Мох хрустел под пятками и холодил ноги. Не бывает такого в середине лета, не дoлжно! Даже самая чаща, всегда сберегающая прохладу, не веет зимней стужей, когда воздух прогрет солнцем! Однако ж мох серебрился от инея, по хилым сухим деревцам карабкалась белоснежная изморозь, а сама черная гладь была покрыта коркой льда. Ива припала на колени, заглядывая в темноту.