Академия "Алмазное сердце"
Шрифт:
— Что, простите? — настороженно отозвался Дерек. — Ваше Высочество?..
— Ты же расслышал, — так же небрежно ответил Демьен. — Печать долой. И пусть он сожрет весь этот мертвый дар.
— Ваше Высочество! — воскликнул потрясенный Дерек. — Но с такой чудовищной силой мы не справимся! Это же сотни людей!..
— Вот пусть он и помнит, что это сотни людей, — ответил Демьен, так же неотрывно глядя на Гаррета. — Посмотрим. Есть ли у его совесть, и может ли желание справедливости пересилить желание стать самым могущественным?
— Это опасно! — выкрикнул Дерек, волнуясь. — Это может
— Есть вещи, — отчеканил Демьен, — которые могут быть дороже жизни. Снимай печать.
Дерек нерешительно подошел к Гаррету, и Демьен прикрикнул:
— Ну же! Я приказываю!
Тельма чуть заметно улыбнулась, спрятав лицо в тени капюшона.
— Ты говоришь совсем как твой отец, — произнесла она мечтательно. Демьен высокомерно глянул на нее, его чувственные губы крепко сжались, почти превратившись в бледную полоску.
— Оставь при себе свои восторги Его Величеством, — ответил он. — Снимай, Дерек.
Через несколько минут печать Гаррета осталась в руке Дерека, и тот отступил от освобожденного некромага, настороженно сверкая глазами.
— Ну, что же ты ждешь, — произнес Демьен, рассматривая освобожденного некромага. — Иди. Сожри его.
— Сколько? — поинтересовался Гаррет, дерзко сощурившись.
— Весь, — так же дерзко ответил Демьен. — Столько, сколько влезет.
— Хорошо, — просто ответил Гаррет и нырнул в сверкающее озеро.
— Теперь ты, — Демьен обернулся к Тельме. — Где Вседверь? Я хочу заколотить ее, закрыть и запечатать, чтобы Корнелиус никогда больше не являлся на свет.
Но Тельма не ответила. Подняв голову, она прислушивалась к чему-то, неслышимому уху простого смертного, и на губах ее заиграла поистине адская усмешка.
— Ты спрашивал, где Вседверь, — сказала она зловеще. — Вот сейчас ты узнаешь.
Словно солнце взошло над плоскими крышами зловещих башен — так стало ярко.
Из ничего, из пустоты над крышей одной из башен открылась дверь, словно кто-то из темноты ножом вырезал кусок как вырезают его из цельного полотнища ткани. В абсолютной, какой-то мертвой зловещей тишине Уна услышала, как заскрипели песчинки, принесенные сюда ветром невесть откуда, под сапогом, наступившим на каменные плиты, и длинный плащ замел следы того, кто вышел из солнечного светлого проема.
— Вы думали, что сможете так просто остановить меня и украсть мой дар, — прошипел Корнелиус. Слепящий свет бил в глаза, Уна отворачивалась, закрывалась от него ладонью, но не узнать темного мага она не могла. Это его светлые золотые волосы бились на ветру, прилетевшему из небытия вслед за рожденным заново Корнелиусом, это его роскошная одежда из шелков и бархата поблескивала шитьем, это его красивые тонкие черты угадывались в божественном свечении.
— Один раз мы уничтожили тебя, — дерзко выкрикнул Демьен. — Убьем и еще раз! Видит бог, я не хотел быть принцем. Никогда. Но если выбирать меж нас двоих, то лучше им буду я, чем ты. Так что тебе лучше обратно войти в эту дверь и закрыть ее изнутри.
— Один раз, — задумчиво повторил Корнелиус. Солнечный ветер пузырем надувал его плащ, трепал волосы, окружая его голову сияющим ореолом. Он был так красив и романтичен, что на миг Уна залюбовалась им, тонкостью его черт, смелостью его взгляда. — А тысячу?
Он неспешно прошел вперед, и из света вслед за ним вынырнул еще один человек — точная копия его самого, — с таким же спокойным и прекрасным, светлым лицом. Еще и еще; десяток. Сотня.
Корнелиус неспешно шагал по шахматным полям, и вслед за ним шла его армия — его копии, много. Одинаковые на лицо, одинаково одетые, шагающие и двигающиеся одинаково, словно отражения в бесчисленных зеркалах. Казалось, им не будет конца; когда дверь закрылась и исчезла в ночной черноте Корнелиус во главе своей армии двойников уверенно и спокойно встал напротив Демьена.
— Ну, принц, — насмешливо произнес он, заложив руки за пояс, широко расставив ноги, стоя уверенно, ровно, спокойно против взъерошенного Демьена. — Что теперь скажешь? Сможешь убить меня тысячу раз, чтобы стать принцем?
— Я очень постараюсь, — прорычал Демьен, сурово глядя исподлобья. В его руке разгорался, наливаясь силой и обретая реальные очертания, его энергетический лук.
— А ты дерзкий и смелый, — заметил Корнелиус. — Ты нравишься мне. Мне нужны такие союзники. Идем со мной, и я дам тебе высокое место подле себя.
— Что?! — Демьен расхохотался во всю глотку. От нахлынувшего на него азарта, предвкушения драки его лицо раскраснелось. — Ты? Мне? Место?! Пока что принц — я, и короны с меня ты не снял! Так что места подле себя раздавать рановато. Да и вокруг тебя, — Демьен насмешливо оглядел воинство Корнелиуса, — никого нет. Ты одинок. А вокруг меня настоящие люди. Со мной настоящие люди. Меня поддерживают настоящие люди, а не искусственные болваны, — от этих слова красивое лицо Корнелиуса исказила мучительная судорога, он оскалился злобно. — Поэтому мне место рядом с тобой не надо!
При его словах рядом с ним, по левую и правую сторону, встали Уна и Джон, маленький паж в шелковых башмачках и юный маг в изорванной грязной одежде. Пальцы обох уже искрились, полыхали алым отблеском рождающегося огня, и Корнелиус невольно отшатнулся, встретившись взглядом с измученным, истощенным мальчишкой.
— Да знаем мы, — произнес Джон зловеще, — чего стоят твои сладкие обещания и красивые слова. И чем ты платишь доверившимся тебе людям мы тоже знаем.
Демьен поднял свой лук, натянул тетиву, и зловеще нацелил сверкающую стрелу в дергающееся от злости лицо некромага.
— Подойди, попробуй, — процедил Демьен.
Вмиг прекрасное спокойствие слетело с Корнелиуса как дешевая бумажная маска, его затрясло от черной злобы, и он закричал — нет, заверещал тонким, ломающимся истеричным голосом, маша рукой, посылая свои несметные орды вперед себя, на три маленькие фигурки, словно желая, чтоб его двойники затоптали их, стерли их собой, уничтожили:
— Убейте их! Убейте их!!
Словно бесчисленные полчища крыс, сплошной серой массой обтекая своего предводителя, ринулись магические двойники вперед, и тотчас же наткнулись на огненный вихрь, который в куски разрывал их ненастоящие тела, превращая их в обрывки, в пепел, в опаленные лоскуты, тлеющие на лету. Стрелы Демьена пронзали по три-четыре двойника сразу, превращая их в корежащиеся, как горящие листы бумаги, стопки.