Академия Меча и Магии
Шрифт:
Антошка это мое солнышко. Мой свет в окошке. Моя радость. Мой сыночек. Человечек, которого я люблю больше всего на свете. За которого готова отдать жизнь и все что у меня есть.
Когда я его так называю, он дергает плечиком и начинает сопеть.
Как же так, ведь он уже взрослый, почти десять лет, а мама его называет Солнышко. Разве так можно?
А для мамы все можно. Ведь она мама. Женщина, которая выносила и родила. Которая не спала ночами, прислушиваясь к дыханию. Гадала, а все ли в порядке. Наелся ли? Не хочет ли пить? Удобно ли
У мамы есть право, дарованное ей свыше. Право дарить жизнь.
И поэтому она может все: называть Солнышком, теребить по вихрастой макушке. Обнять на короткий миг, прижав к себе крепко-крепко. И даже самое страшное, что может выдержать мальчишечья гордость — поцеловать при людях. Ведь поцелуи, по мнению подрастающего мужчины, это «фи», телячьи нежности, а они только для девчонок.
А Антошка, он не девчонка, он мамина опора, помощник и будущий добытчик.
А пока он еще не совсем дорос до момента, когда из мальчика превратится в мужчину, мама встает пораньше, чтобы приготовить ему оладьи.
Тем более у нее есть ежедневный будильник в виде взгляда из ниоткуда.
Вначале, когда это случилось впервые, я испугалась. А кто бы на моем месте не ужаснулся? Все мы знаем это ощущение, которое нельзя потрогать, невозможно объяснить, но от которого начинают шевелиться волосы, стоит ощутить взгляд со спины.
А тут даже не в затылок. А прямо в лицо, потому как спать люблю на спине, сложив руки на груди, на манер покойника. Как-то в юности даже шутила по этому поводу, что если умру во сне, то не придется менять позу, достаточно будет лишь вставить свечку между пальцев.
Первое время я включала свет, обследовала комнату на наличие камер слежения. Мало ли, может соседи сверху просверлили дырочку в железобетонных конструкциях, да ведут за мной наблюдение.
Однако глянцевый абсолютно ровный натяжной потолок говорил об обратном.
Потом я грешила на чрезмерную усталость. Думала, что именно она дает побочный эффект в виде навязчивого состояния.
Но когда я ощутила знакомый взгляд, будучи на улице, то поняла, что он и моя загруженность на работе совершенно друг от друга не зависят.
Спустя какое-то время перестала пугаться и выдумывать всякие нелепости. Приняла как должное. А все потому что посмотрела передачу про паранормальные явления. В ней подробно объяснялось про необычное в обычном. Мол, не все люди в состоянии понять знаки, идущие к нам сверху, а уж тем более расшифровать их смысл.
А раз не могу понять, то можно отставить в дальний угол до лучших времен, когда наступит время.
Так я и сдружилась со своей шизой. Которая не отступала ни на шаг.
Нет. Она не была со мной постоянно. Лишь в определенные периоды времени. Рано утром. И когда я выходила на улицу.
Почему-то в другое время не посещала.
Видимо, даже у шизы бывают часы работы и отдыха. А вот выходных не было.
— Так, а остались ли у нас яйца? — я полезла в холодильник.
На ячеистой полочке сиротливо, как одинокий голубь на нити проводов, примостилось последнее яйцо.
— На омлет мало, а для оладьев в самый раз, — пробормотала, доставая яйцо с голубым клеймом «желток солнца».
От солнца в яйце была только форма желтка, но никак не цвет. Бедные куры, замученные в тесном прозябании в неволе, несли бледные яйца. То ли дело деревенские. Возращенные на вольных хлебах. У них даже яйца ярко оранжевые, радостные и веселые. Такие есть только в деревне. У бабушки Антона.
Я вздохнула. Завтра суббота, значит, завтра после обеда нам обязательно надо ехать в деревню. Хочу ли я или не хочу это никого не волнует. Я обязана.
— Мама, доброе утро! — в кухню, шлепая босыми ступнями, в полосатой пижаме вошел Антошка. Он кулачком тер глаза, жмурясь от яркого света. — Опять ты проснулась, словно соловушка. Говорил же я тебе — поспи. Я приготовлю завтрак.
Нежная заботы сына, такого маленького и одновременно взрослого, умиляла до слез.
У меня сердце сжималось всякий раз когда я думала как же мне повезло однажды.
Нелепая случайность, глупая обида, стечение обстоятельств вылились в то, что теперь у меня есть он. Антошка. Моя радость. Моя кровинушка. Мой мальчик.
— Давай вместе, сынок. Так быстрее и веселее. Ты не против?
— Мамулик, я только «за».
— Надень тапки, — напомнила. Как напоминала каждый день. Но толку от этого было крайне мало. Сын так и не привык это делать на постоянной основе.
Глава 2
Завтрак, приготовленный в четыре руки гораздо вкуснее, чем точно такой же, но сделанный только мною.
Почему?
Потому что приправлен любовью, сбрызнут каплями доверия и окутан хорошим настроением.
Когда я смотрю на сына и вижу как он старается, чтобы мне угодить, сделать приятное, то понимаю, что счастье есть. Такое, от которого в душе порхают бабочки, а еще хочется петь.
— Мам, ты сиди. Я сам налью чай, — деловито встает он из-за стола.
— Осторожно. Чайник горячий. Не обожгись, — не выдерживаю и начинаю учить.
Тут же «прикусываю» язык, да поздно. Сколько раз говорила сама себе — Кларисса, не лезь. Пусть сам. Пусть учится. Дай сыну возможность проявить себя. Не спеши помогать. Он уже достаточно взрослый, чтобы сделать все не просто самостоятельно, а хорошо. И все равно не получается промолчать. Поучаю, как когда-то поучали меня. Оттого мысленно кривлюсь.
— Мама, я уже взрослый. Я сам знаю, — ершится Антон, становясь похожим на молодого петушка.
Вот, Кларисса, получила. А сидела бы тихо, ребенок не насупился, а порадовался своим успехам.
— Я знаю, сынок. Ты у меня, умница, — пытаюсь исправить положение.
Каждому человеку, неважно какого он возраста, приятно чтобы его хвалили. А маленькие мальчики чувствительны к похвале вдвойне.
Антоша оттаивает. На лице появляется улыбка. Она говорит мне, что поступила правильно.