Академия на краю гибели
Шрифт:
– Ты что, думаешь, я не умею есть? – улыбнулась Блисс. – Разве ты забыл, как я за обе щеки уплетала креветок у вас на корабле? Уверяю, есть я умею, и все остальные биологические функции у меня в полном порядке. И с сексом тоже все нормально – ты бы все равно про это спросил, я знаю. Но конечно, я и сама могу сказать вместо тебя – все это само по себе не говорит, что я не робот. Еще тысячи лет назад роботы были столь совершенны, что отличить их от человека мог лишь тот, кто владел секретами ментального поля, – у роботов, естественно, был другой мозг.
– Ну, ладно, у меня с менталикой туговато, и тем не менее я убежден, что ты робот.
– Ну и что из того, даже если это так? Нет-нет, я этого не признаю, но мне просто любопытно. Что, если я действительно робот?
– Признаваться необязательно. Я знаю, что ты робот. И если была мне нужна последняя капля в полную чашу доказательств, я ее получил: как спокойно ты отреагировала на мое предложение отключиться от Геи! Будь ты действительно ее частью, ты бы не смогла этого сделать, уверен. Так позволь же спросить тебя: сколько на Гее таких, как ты, роботов-руководителей?
– А я повторяю: я не согласна с твоим заявлением, но все-таки что из того, если я робот?
– Если это так, я хочу знать: чего ты хочешь от Джена Пелората. Он мой друг, он немолод, но во многом – сущее дитя. Он вбил себе в голову, что влюблен в тебя, готов принять от тебя лишь то, что ты согласна дать ему, воображает, что ты уже многое для него сделала. Он пока не представляет, как это больно – полюбить и потерять любовь, и, если уж на то пошло, насколько больнее будет узнать, что ты не человек.
– А тебе знакома боль утраченной любви?
– У меня всякое бывало. Я не жил, как Джен, жизнью затворника. Я не жил под интеллектуальным наркозом, не вел заумных исследований, которые заслонили бы от меня весь мир, даже жену и ребенка. Джен жил именно так. И вот теперь, вдруг, с бухты-барахты, он готов бросить все это к твоим ногам. Я не хочу, чтобы ему было больно. Я оказал Гее услугу, я заслуживаю вознаграждения. Мне ничего не нужно, кроме твоего заверения, что с Дженом все будет хорошо.
– Я должна притвориться роботом и ответить тебе?
– Да, – твердо сказал Тревайз. – Прямо сейчас.
– Что ж, хорошо. Допустим, Трев, я робот и занимаю пост куратора. Допустим, существует еще несколько таких, как я. Допустим, мы встречаемся нечасто. Допустим, нами движет необходимость заботы о людях. Допустим, на Гее и нет настоящих людей, поскольку все тут являются составными частицами планетарного бытия. Допустим, мы заботимся о Гее. Допустим, в нас есть нечто, искони присущее роботам, – тяга к людям. Не пойми меня превратно – я не утверждаю, что мне уйма лет. Если я робот, то срок моего существования именно таков, как я вам с Дженом сообщила еще тогда, на корабле. Если я робот, то все у меня должно быть как у древних роботов, и забота о людях в том числе.
Пел – человек. Он не частица Геи. И в будущем, не сможет стать ее частицей – для этого он слишком стар. Он хочет остаться на Гее, со мной, и я не вызываю у него таких чувств, как у тебя. Он не думает, что я робот. Но мне он тоже нужен. Если предположить, что я робот, ты поймешь, что это вполне естественно. Роботы такого уровня обладают способностью испытывать весь спектр чувств человека – и любовь в том числе. Конечно, если тебе угодно настаивать, что я робот, ты не поверишь, что робот способен полюбить возвышенно, мистически, как умеют люди, но поведение мое было бы неотличимо от поведения влюбленной женщины, так что, какая разница?
Она умолкла и испытующе смотрела на него, гордая, довольная собой.
– Не хочешь ли ты сказать, что не бросишь его? – растерянно спросил Тревайз.
– Ну, коли ты считаешь меня роботом, то мог бы догадаться, что я точно его не брошу – мне не позволят Три Закона Роботехники. Если только он сам мне не прикажет, если я только не решу, что он действительно этого хочет и что ему будет больнее, если я останусь.
– Но разве ты не могла найти себе кого-нибудь помоложе?
– Кого? Вот ты, например, моложе, но тебе же я не нужна, как нужна Пелу. А раз я тебе не нужна, Первый Закон не позволил мне предпринимать попытки увлечь тебя.
– Ну, не меня. Кого-нибудь другого, помоложе.
– Нет. Все остальные на Гее – другие, не совсем настоящие люди – в восприятии робота, если я – робот.
– Ну а если ты не робот? – более мягко спросил Тревайз.
– Знаешь, ты уж выбери что-нибудь одно.
– Я повторяю: что, если ты не робот?
– Тогда я тебе вот что скажу: если я не робот, тогда это вообще не твое дело. Дело мое и Пела.
– Тогда я вернусь к вопросу о моем вознаграждении. Я прошу, я требую, чтобы ты не обижала его. Не будем больше обсуждать, кто ты есть на самом деле. Я прошу тебя, как одно разумное существо может попросить другое: обращайся с ним хорошо.
Блисс тихо, нежно проговорила:
– Я буду относиться к нему бережно, но не тебе в награду, а лишь потому, что мне самой так хочется, ясно? – Она крикнула: «Пел!», и еще раз, погромче: «Пел!»
Вошел Пелорат, бледный, как полотно. Блисс протянула ему руку.
– Иди сюда. Кажется, Тревайз что-то хочет сказать.
Пелорат сжал ре руку, а Тревайз взял за руки их обоих.
– Джен, – сказал он просто, – я счастлив за вас.
– О… дружочек дорогой, – пролепетал Пелорат, и у него слезы навернулись на глаза.
– Скорее всего, я покину Гею, – сказал Тревайз. – Сейчас как раз собираюсь сходить к Дому, потолковать об этом. Уж и не знаю, Джен, когда мы теперь свидимся, а ведь все-таки нам неплохо было вдвоем, а, старина?
– «Неплохо» не то слово, – улыбнулся Пелорат.
– Прощай, Блисс, спасибо тебе заранее.
– До свидания, Трев.
Помахав на прощание рукой им обоим, Тревайз решительно вышел из комнаты.
– Ты все сделал хорошо, Трев, – сказал Дом. – Именно этого я от тебя ожидал.