Академия на краю гибели
Шрифт:
– Нет, но я был в одиночестве. Остальные Ораторы были единодушны – десятью голосами против одного было принято решение об импичменте. Для такого решения достаточно восьми голосов, включая Первого Оратора, или десяти без него.
– Но я не присутствовал не Заседании!
– Это ничего не изменило бы. Вы не имели права принимать участие в голосовании.
– Да, но я мог выступить в свою защиту.
– Защищаться вам теперь придется на суде, который, естественно, состоится в самое ближайшее время.
Гендибаль задумчиво кивнул, помолчал немного и сказал:
– Все ясно, но
Первый Оратор протестующе поднял руку:
– Не склонен винить вас в непонимании происходящего, Оратор. Импичмент – настолько из ряда вон выходящее событие, что мне самому пришлось заглянуть в уголовный кодекс. Нет, ничто тут не поможет – никаких отсрочек, никаких приоритетов. Нам придется забыть обо всем и начать судебный процесс.
Гендибаль оперся кулаками о стол и склонился к Первому Оратору:
– Вы не шутите?
– Таков закон.
– Какой может быть закон, когда столь велика опасность?
– По мнению Стола, самой явной и главной опасностью являетесь вы, Оратор Гендибаль. Нет, не прерывайте, выслушайте меня. Закон, о котором идет речь, говорит о том, что нет ничего страшнее коррупции и использования своего положения со стороны Оратора.
– Но я не виновен ни в том ни в другом, Первый Оратор, и вы это прекрасно знаете! Это просто-напросто личная месть Оратора Деларми. Если кто-то и пользуется незаконно своим положением, так это она. Мое преступление состоит лишь в том, что я никогда не выслуживался, не заискивал ни перед кем. В этом я действительно виноват – не обращал должного внимания на идиотов, которые достаточно стары для того, чтобы выжить из ума, но еще достаточно молоды для того, чтобы удерживать власть!
– Как я, Оратор?
Гендибаль огорченно вздохнул.
– Простите, сорвалось. Я вовсе не имел в виду вас, Первый Оратор. Ну что ж, прекрасно, пусть будет суд. Пусть он начнется завтра. А еще лучше – сегодня же вечером. Покончим с этим и займемся Тревайзом. Промедление смерти подобно.
– Оратор Гендибаль, – печально сказал Шендесс, – вы, видимо, все-таки не понимаете всей серьезности ситуации. Попытки подвергнуть Оратора импичменту бывали и раньше. Их было всего две, и оба раза дело не закончилось осуждением, но вы будете осуждены! После этого вы больше не будете членом Стола Ораторов, и больше вам не удастся сказать ни слова в общественной политике. Вы будете лишены даже права высказываться на Ежегодной Ассамблее!
– И вы пальцем о палец не ударите, чтобы предотвратить это?
– Не могу при всем желании. Тогда мне придется уйти в отставку. Я думаю, именно этого Ораторам и хочется больше всего.
– И тогда Первым Оратором станет Деларми?
– Да, это весьма вероятно.
– Но этому нельзя позволить случиться!
– Конечно! Именно поэтому мне и придется проголосовать за ваше осуждение.
– И тем не менее, – глубоко вздохнул Гендибаль, – я настаиваю на немедленном начале процесса.
– Куда вы торопитесь? Вам нужно время, чтобы подготовиться
– К какой защите? Они не будут ничего слушать. Требую немедленно начать процесс!
– Суду, вероятно, нужно время подготовиться?
– Нечего им готовиться! В уме они меня уже осудили. На самом деле, они с большей готовностью осудят меня завтра, чем послезавтра, и скорее вечером, чем назавтра. Передайте им это.
Первый Оратор тяжело поднялся. Они с Гендибалем в упор смотрели друг на друга.
– Почему вы так торопитесь? – спросил Первый Оратор.
– Дело Тревайза не терпит отлагательств.
– Но когда вас осудят, у меня не останется никаких шансов в чем-либо убедить объединившийся против меня Стол. Боюсь, мы ничего не сможем поделать.
Гендибаль проговорил громким шепотом:
– А вы не бойтесь! Вот увидите: несмотря ни на что, я не буду осужден!
Глава девятая
Гиперпространство
– Джен, ты готов? – спросил Тревайз.
– В каком смысле, дружочек? К Прыжку?
– Да, к Прыжку через гиперпространство.
Пелорат проглотил комок в горле.
– Н-ну… а ты уверен, что никаких неудобств не будет? Я понимаю – бояться глупо, но все-таки сама мысль о том, что мой организм превратится в мельчайшие тахионы, никому невидимые…
– Ну, Джен, это такие пустяки, честное слово! Прыжки совершаются уже двадцать пять тысячелетий, и я не слыхал ни об одном несчастном случае. Мы можем, конечно, выйти из Прыжка в неудачном месте, но тогда уж несчастный случай будет иметь место в обычном пространстве, а не тогда, когда мы будем состоять из тахионов.
– Утешение слабое, на мой взгляд.
– Но ничего такого не случится. По правде говоря, я хотел тебе сначала ничего не говорить и сказать только тогда, когда все будет позади. Но все же мне захотелось, чтобы ты понял, что произошло, что ты перенес все сознательно, и увидел, что нет в этом ничего страшного.
– Ну, – поджал губы Пелорат, – наверное, ты прав, только, честно говоря, я не спешу…
– Уверяю тебя…
– Нет-нет, дружочек, я тебе верю на слово, но только вот, видишь ли… скажи, ты читал когда-нибудь «Сантерестил Мэтт»?
– Конечно. Я грамотный.
– Ну да, ну да, и зачем я спрашиваю. Помнишь, о чем эта книжка?
– На амнезию я тоже пока не жалуюсь.
– Господа… похоже, у меня просто талант какой-то людей обижать! А ведь я всего лишь хотел сказать, что мне все время приходят на память те эпизоду, когда Сантерестил и его друг Бен удрали с планеты семнадцать и заблудились в космосе. Я пытался представить себе, как все это было. Наверное, есть что-то гипнотическое в этом медленном плавании между звезд, неведомо куда, без слов, в глубоком молчании… И никогда не мог, знаешь ли, в это поверить. Мне нравилось читать эту книгу, это трогало меня, но по-настоящему я не верил в то, что там описано. Но теперь, когда я привык к самому понятию пребывания в космосе, когда сам пережил это ощущение – я знаю, как это глупо, но в общем мне не хочется теперь от этого отказываться. Я, знаешь ли, временами сам себе кажусь Сантерестилом…