Академия обольщения

Арсеньева Елена

Алёна растерянно моргнула. Видимо, и в самом деле крепко незнакомку приперло, если называет дэвушкой особу старше себя лет на десять как минимум.

– Мы с сыном ехали на похороны моей сестры, – тихо проговорила женщина, глядя на Алёну с молящим выражением и выдвигая из-за спины мальчика лет тринадцати, такого же чернявого и худенького, как она сама. – И нас обокрали. Сумку разрезали, все вытащили. Теперь даже доехать не на что. А сестра, бедная Айша, жила в Ярославле. Нужно на билет насобирать. Пожалуйста, хоть немного денег дайте… помогите, чем

можете…

– Ах вы, бедняжки! – воскликнула какая-то бабулька, тащившая мимо сумку-тележку и невзначай прислушавшаяся к разговору. Сунула мальчику несколько монеток. – На, купи себе мороженое.

– Спасибо, бабушка, – всхлипнула женщина, а мальчик проводил добрую бабулю странным взглядом.

– Скажи бабушке спасибо, – дернула его за рукав мать, и отрок послушно просвистел сквозь зубы:

– Спссс!

– Дэвушка, помогите, а? – простонала женщина, шныряя черными глазами от купюр, зажатых в руке Алёны, к ее лицу. – Ради Христа!

– Какой-то тебе Христос? Ты ж небось мусульманка! – хмыкнул проходящий мимо парень с яркими голубыми глазами и соломенными волосами. – Во наблатыкались, а? У японца попрошайничала бы, то кого б вспоминала? Не давай ей ничего, слышишь! Дурят вас, дурят… Ну сколько можно дурить?!

Мальчик что-то буркнул, Алёна различила звуки «е», «б», «х» и некоторые другие, а впрочем, все слилось в единый речевой поток. Наверное, это было какое-то их национальное выражение неодобрения.

– Не слушай злых людей, пожалей нас! – исступленно воззвала женщина, и глаза ее словно бы впились в глаза Алёны, ввинтились в ее зрачки, как два буравчика, и продолжали бурить мозг глубже и глубже, словно стремились добраться до того места, где располагалась та самая жалость, к которой она и взывала. – Помоги, краса-авица, помоги нам!

Ну если уж она не только дэвушка, но и краса-авица… А те в поезде как ее называли?!

Алёна пожала плечами и протянула женщине то, что сжимала в руке:

– Возьмите. Всё возьмите. Да берите же! Тут почти тридцать тысяч. Вам хватит, чтобы доехать до места, там пожить и назад вернуться. Еще и семье сестры своей поможете.

Маленькие черные глаза женщины стали большими-пребольшими.

– Кому? – спросила она растерянно.

– Ты чо, мама? – по-взрослому неодобрительно посмотрел на нее сын. – У тебя чо, склероз? Мы ж к тете Айше, к твоей сестре, едем в Новгород. На похороны. У нее же муж умер. Ты чо, забыла?

Вроде бы сначала было сказано, что упокоилась сама бедная Айша, причем в Ярославле, а не в Новгороде. Или Алёна что-то перепутала? Может, Айша умерла в Ярославле, а муж ее – в Новгороде? А впрочем, все это не играло никакой роли. Главное – избавиться от денег!

Алёна почти насильно всунула красно-голубовато-малиново-желтую пачку в маленькую смуглую руку, брезгливо отерла ладонь о брюки (мало того, что деньги обжигали ее, еще и рука женщины оказалась потной и неприятной) и ринулась к метро.

Может, конечно, чернявые мамаша с сыночком на самом деле жулики. Но неважно! Главное – проклятые деньги больше не марают ей руки. Конечно, лучше бы, если бы мать и сын и впрямь оказались жертвами вокзальных

грабителей. Тогда деньги, полученные Алёной от мерзких парней, словно бы очистились, поскольку пошли бы на благое дело. Да и сама она словно очистилась бы…

Ага, теперь осталось только завернуться в драдедамовый зеленый платок – «общий такой у нас платок есть, драдедамовый»! – накрыть им совсем лицо и голову и лечь на кровать, лицом к стенке… чтобы только плечики да тело все вздрагивали… совершенно как у Сонечки Мармеладовой. А сестра злосчастной Айши, ни слова не говоря, подошла бы к постельке Алёны и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги бы ей целовала, встать не хотела… Ну один в один Катерина Ивановна из «Преступления и наказания»!

Нет, лучше выкинуть все из головы. Все, что случилось, забыть!

Главное доказательство несусветного унижения Алёны Дмитриевой – поганые деньги – считай, выброшены. Она свободна.

Забыть!

– Дэвушка! Да подождите, дэвушка!

Вообще-то Алёна отвыкла по жизни от такого обращения, однако сегодня ее называли подобным образом второй раз, можно было и обратно привыкнуть. Наша писательница обернулась и с изумлением уставилась на две догонявшие ее особы.

Вот уж кого никак не ожидала увидеть вновь! Ведь это были те самые мама и сын, которым она только что и с превеликим душевным облегчением сплавила на Ярославском вокзале деньги, заработанные темной, жуткой ночью.

Почему они бегут за Алёной? Отчего не направляются прямиком в Ярославль, Новгород или куда им там было нужно? Как бы бедную Айшу и ее столь же бедного супруга не схоронили без них.

– Дэвушка! – Мамаша обогнала сына и махала рукой, сигналя Алёне. – Подождите! Ох, мы аж запыхались… Вот, заберите…

И она сунула Алёне то, что держала в руке.

Алёна присмотрелась – да так и ахнула: это были деньги. Те самые грязные деньги, от которых она с таким облегчением избавилась! Алёна узнала тысячные купюры (на одной что-то вроде буквы «зю» в верхнем уголке), да и вид прочих был знаком. Четыре пятитысячных. Пять тысячных. Пятисотки и прочее.

– Что? – пробормотала она, не веря глазам и ушам. – Забрать? Почему?

Мелькнула мысль: женщина каким-то образом (каким, интересно?) прознала о том, сколь несусветным образом достались щедрой «девушке» деньги, и решила не поганиться о них и не поганить своего невинного сыночка.

Нет, бред. Тогда второй вариант: насильники подсунули Алёне фальшивые деньги. Чернявая мать пошла с ними брать билеты в кассе, а ей там и открыли глаза. Еще повезло, если не вызвали милицию, сейчас с фальшаками строго. И вот она, пылая праведным гневом…

Хотя нет. Прошло минут пять, она не успела бы ни к какой кассе. Да и гнева на лице женщины не видать. Зато легко отыскать выражение растерянности и пристыженности:

– Пожалуйста, дэвушка, милая, возьми свои деньги. Нам стыдно. Мы ж тебя обманули!

Алёна ошеломленно хлопнула глазами.

Мамаша топталась на месте и зачем-то размахивала рукой, в которой сжимала деньги, а другой рукой она постоянно проводила по лицу, словно пыталась стащить прилипшую к нему маску стыда, да все никак не удавалось. И говорила: