Академия родная
Шрифт:
Вначале мы шалили мало – наберем медку на какой-нибудь пасеке, надерем зелёных яблок, а то и спелой вишни или крыжовника с чьего-нибудь сада. Трясли раколовки и рыбацкие сети на Нямунасе. Сбор грибов, черники и дикой малины «шалостью» не считался, так как это была собственность социалистическая, а значит, общедоступная. Потом мы решили, что надо с начальства во всём брать пример, и стали прикупать на маршруты винца, а то и водочки. Однако бегать во хмелю тяжеловато. Поэтому мы старались по возможности использовать попутный, а то и не совсем попутный, транспорт. Лучше всего такси – на троих в складчину не дорого получалось. Можно было в рекордно короткие сроки сделать закладку, а потом спокойно идти в кино или на танцы. На танцах нас тогда местные совсем не обижали, да и трудно было обидеть эскадрон гусар летучих, которые сами кого-нибудь обидеть не против. К тому же десантура народ дружный, а их вокруг целая дивизия.
Накануне
На автостанцию мы прибыли без приключений. Посидели в кустах, пока мимо не проехал уазик с Мамой и Ридкобородом, потом вышли, за двадцать копеек с носа купили себе билеты, сели в атобус и поехали. Первая заповедь диверсанта – лучше плохо ехать, чем хорошо идти! Не доезжая пару километров до Бирштонаса, попросили водителя остановить, вышли посреди леса и взяли по компасу нужный азимут. По прямой до полянки получалось всего километров пять. Однако ломиться через буреломы и чащобы нам показалось неразумным, и мы выбрали облегченный вариант по грунтовой дороге. Получается на пару кэмэ больше, зато комфортней. Вышли мы на эту дорогу, и тут начался знаменитый литовский дождь. Дорога за минуты превратилась в заполненную коричневой жижей канаву. Если по такой часок пошагать, то танцы отменяются автоматически из-за непотребного внешнего вида танцоров. Шлёма же нас уверяет, что стесняться нечего – на обмундировании защитного цвета маленькая грязь не видна, а большая сама отпадёт. Вот только новые ботинки ему жаль. С этими словами он остановился, снял ботинки и повесил их на наш вещмешок. У нас был всего один вещмешок на всю группу, который мы несли по очереди. Так и пошел он дальше по этой грязюке босиком. Мы были не готовы повторить Шлёмин подвиг и разуваться не стали, но его ботинки несли безропотно.
Шел Шлёма, шёл, да стали у него наколотые стопы болеть. Бросил бы это дело в дикаря играть, обулся бы… нет, не хочет. Наткнулись на брошенную покрышку. Шлёма достал нож и сделал какие-то широченные и длинющие чуни, не то лыжи, не то сланцы. А в них еще хуже идти – и ногу трёт, и застревает. Но уж больно потешные говнодавы получились. Решили мы их с собой взять – ребят вечером повеселить, показать, какой Ламин индеец. Связали эти лапти-самопалы и тоже на вещмешок повесили. Идем дальше. Дождь кончился и всё заволокло туманом. Не так чтобы уж очень густым, но таким, что ориентированию не помогает. Пролетели мы полянку, вышли к ручью-оврагу. А на берегу ручья лужок и маленький хутор. На хуторке два крестьянина телка забили, мясо здоровыми кусками порубали и повесили под навесом, а сами спустились к ручью коровью шкуру отмывать. Им снизу нас не видно. Сразу так шашлыка захотелось…
Шлёма достал нож и инструктирует: «Если они назад пойдут, то кукуйте кукушкой, а я пойду немножко мяска умыкну. Я босой, литовцы по следам ни за что не догадаются, что это десантура шалила. Подумают, что бомжи». И нырь в крапиву. Хорошо, что у литовцев на этой фермочке собаки не оказалось. В момент Шлёма возник под навесом, подскочил к самой большой ляжке и отпахал первосортный кусище. А потом, согнувшись, как боец под пулями, побежал назад. Все вместе на дорогу выскочили, метров сто тикали по самой глубокой луже, чтобы не оставлять следов и по первому встретившемуся болотцу ушли в лес. Там встали, прислушались. Погони нет, да и вообще неясно, заметили ли крестьяне пропажу.
Оправдание стандартное – условия, приближенные к боевым,
На открытой местности переориентировались, взяли новый азимут и через полчаса уже сидели на нужной полянке. А вот и дуб с дуплом. Залезли в дупло – чёрт, там еще записка вчерашней группы не снята, значит, Ридкоборода здесь еще не было. Нам тут надлежит появиться не раньше четырех дня, а сейчас полдесятого утра. Делать нечего, придется ждать. Наблюдательный пост мы соорудили на старой вырубке, чтоб издалека увидеть подъезжающий «Уазик». Один сидит в засаде, двое отходят в лес и занимаются шашлыком. Запалили малюсенький костерок, засыпали его травой. Столб дыма идёт вертикально вверх, запах не разносится. Порядок, значит, можно и большой костёр палить. Ридкобород хоть вояка опытный, но вряд ли по дыму нас найдёт. Если только на дерево залезет… Свежие следы у дуба мы заблаговременно ветками замели и забрызгали водой из луж. Получилось довольно плохо, на «после дождя» не совсем похоже, но Шлёма там босиком походил, мол, какой-то местный босяк тут шлялся.
Разыграли на спичках, кому быть наблюдателем. Выпало мне. Залез я под елку, везде мокро, а на старой хвое тепло и сухо, как в палатке. В «амбразуру» под нижними ветками хорошо просматривается грунтовка – единственная дорога, по которой может ехать Ридкобород. Ждать пришлось не долго, вскоре на краю поля появился «Уазик». Дистанция вполне безопасная для предупредительного свиста. Я свистнул, в ответ два коротких свистка, сигнал принят. Теперь бегом в лес к полянке – уж очень интересно, как Ридкобород будет закладку снимать. Мы собираемся у заранее выбранного куста бузины, здесь нас офицеры ни за что не заметят. Раздается урчание «Уазика», ползущего по залитым ухабам, а потом не совсем стройная песня – луженные глотки полковника и майора орут на весь лес: «Парашютик мне напо-о-омнил над Россией облака…Эх, лучше нету войск на свете, чем десантные войска!» Теперь за следы можно не волноваться – «Уазик» шумно плюхнулся в лужу и, словно тяжелый крейсер, всё смыл громадной волной.
Офицеры остановились, вышли, сладко потянулись. Ридкобород полез в дупло, достал оттуда банку, извлек записку и принялся читать её вслух, нудно и монотонно, как пономарь. Однако концовка получилась весьма эмоциональной: «Уроды, чмошники, страусы с гнилыми организмами! Ну кто так в рейды ходит!?» Потом добрый дядька Ридкобород спрятал записку в планшет, и по его довольной морде было видно, что задание вчерашней группе зачтено как «успешно выполненное». Офицеры расстелили на капоте газетку, порезали колбасы и хлеба, достали по бутылочке пивка. Завтрак на скорую руку, похоже решили подзадержаться на нашей точке. Но тут потянуло ветерком, и, как назло, от нашего костра. Ридкобород повёл носом: «Чуешь, Саныч, тут недалеко какая-то гнида костёр палит. Не хочу место схрона светить – я этим дубком который год пользуюсь. Давай садись в «козла» да дёргаем отсюда! По пути покушаем». Начальство уехало, а мы с дружным хохотом высыпали на полянку. Нас обуяло забытое детское чувство, которое частенько возникает у пацанов в подобных ситуациях – мы наперебой принялись кривляться и передразнивать офицеров.
Костер уже прогорел, самое время в угли закопать картошку, а сверху повесить шашлык. Тут и солнышко выглянуло. Вторая заповедь диверсанта – лучше переесть, чем недоспать. Неспешно, плотно поели, сходили к ручью, почистились, подсушились. Опять смотались к дубу, заложили уже свою писульку. Всё, теперь можно спокойно выходить в цивилизацию. Вещмешок с «дарами природы» решено было закинуть в камеру хранения на той самой автостанции в Пренаи, что в пяти минутах ходьбы от части и откуда утром началось наше путешествие. Уже особо не скрываясь, мы пошли к ближайшей автобусной остановке. Расположение остановок и расписание автобусов мы знали – эта важнейшая развединформация загодя коллективно собирали, кропотливо записывали и наносили на карту. Потом эти карты кочевали на курс годом младше. У нас были записи предыдущих лет. Судя по этим записям, первый автобус должен был вскоре подойти, поэтому надо спешить. Подошла Колина очередь нести вещмешок. Пошли напрямки, через скошенное овсяное поле. Колкая стерня впилась в босые Шлёмины ноги, и тот обул свои лыжи-говнодавы. Последние сто метров уже бежали что есть мочи – к остановке подходит автобус, расписание за год не поменялось.