Академия родная
Шрифт:
Студенты сразу в сумки полезли, бумажки достали и давай ему записки писать. Вопросы стандартные: Сидел – не сидел? Когда из медицины ушел, и тянет ли назад? Правда ли, что собирается в Израиль? Не холост ли, а если нет, то есть ли планы разводиться? Ну и так далее… А песен по заявкам нету! Нам же в то время ужасно одна песня нравилась, а её-то как раз Розенбаум и не спел. «Утиная Охота» называлась, там хоть про медицину два слова всего, и те одинаковые «лечить так лечить», но тема правильная. И уж очень нам приспичило эту песенку послушать. Валера мне и шепчет, давай, мол, тоже записку напишем, вдруг исполнит. А на чём писать? Бумаги-то нет!
Принялись мы по карманам шарить. А у меня в кармане рецептурный бланк завалялся. Да вот беда какая – бланк настоящий, с печатью поликлиники Академии. По-моему, я его на занятиях по амбулаторной помощи свистнул. Просто так, вдруг какую рецептурную таблетку приспичит выписать – мы же не врачи
Сложили мы рецептик и аккуратненько, словно обычную записку, по рядам передали. А у Розенбаума уже времени совсем мало осталось. Он давай записки быстро просматривать, и отвечать лишь на некоторые, да и то односложно. Доходит до нашего рецепта. Прочитал, засунул во внутренний карман пиджака, и говорит: «А вот это проняло! Военные медики, когда я студентом был – то в вас одних конкурентов видел. Уж сам не знаю чего, но конкурентов. Рецепт в мою коллекцию пойдёт, а тот кто его выписал, после концерта получите своё снадобье. Спиртовый экстракт вас устроит?» А потом раскланялся и ушел за кулисы.
Народ непонимающе плечами пожал, пошептался, да и стал расходиться. Сзади нас и на переднем ряду пришли к одинаковому выводу: еврей-бард, всё равно еврей – песни песнями, но, видать, кому-то какой-то препарат Розенбаум достал. Наверное, очень дефицитное лекарство, раз даже в Академии его нет. Народ почти весь разошелся, а мы всё сидим. Потом думаем, ну позвал же мужик, так пошли, вдруг правда споёт. Поднялись на сцену, зашли за кулисы – сидит там Розенбаум на табуретке и суёт свою гитару в футляр. Похоже, что никуда он и не уходил. Рядом какая-то бабуся ему деньги отсчитывает за встречу с «автором авторской». Бабка деньги отсчитала, Розенбаум давай их в тот же карман совать, куда рецепт положил. Потом нас заметил. Прошли мы с ним за занавес, но не тот, который спереди опускается, а тот, что сзади стену занавешивает. А там пылюки! И в той пыли Розенбаумовский дипломат стоит. Следом за нами бабка пришла, извиняйте мол, маэстро, но мне здесь всё надо закрывать. Идите-ка вы через чёрный вход на улицу.
Вышли мы втроем на улицу. Перед ДК еще народ вертится, а сзади никого. Посмотрел Розенбаум вокруг, а день такой хороший… Настоящее бабье лето, солнышко, желтая листва, паутинки летят. Прошли мы с ним к кафедре физиологии, на ту самую лавочку, где когда-то Сивохин с похмелья спал. Сели, достал Розенбаум из дипломата бутылку «Андроповки», платмассовый стакан да с пяток буфетных бутербродов. Хряпнули. Взял Розенбаум гитару, опять посмотрел на хороший день и начал: «День такой хороший, и старушки крошат…» Потом «Утиную Охоту» по нашим заявкам, потом про врача про неотложного, для кого ничего нет невозможного, потом про невропатолога… Почти как второй концерт получилось – уж не знаю, что такое на дядьку напало, аж подохрип слегка. Мимо проходила группка третьекурсников. Заметили нас, подходят. Мы Розенбаума попросили уже пустую бутылку в дипломат убрать, мол ему-то ничего, а нам от греха подальше. Розенбаум бутылку спрятал, посмотрел на часы – ну ладно, ребята, давайте последнюю песню. Мы все единодушно как заорём: «Светофоры, дайте визу, едет «Скорая» на вызов…» Розенбаум и ее спел. Встал, жмёт нам руки, и идёт к ДК, там машина его стоит. Тут один из третьекурсников кричит ему вслед: «А неплохо ты, мужик, песни поёшь! Конечно, с Розенбаумом не сравнить, но всё равно понравилось!»
ЛЕНИНСКИЙ СТИПЕНДИАТ
Пожалуй, тут необходим небольшой экскурс в советскую историю. Исключительно для молодого поколения. Обычная стипендия в гражданских ВУЗах Советского Союза была сорок рублей. Если средний балл за сессию выше 4, 5 и нет троек, тогда давалась повышенная стипендия в размере пятидесяти шести рублей. На старших курсах Военно-Медицинской Академии стипендий не было, всем платили стандартное денежное содержание в девяносто пять «рябчиков», плюс «замкам» двадцать два рублика сверху, старшине – полтинник. Именные стипухи были приятной доплатой только для избранных студентов и курсантов-гениев.
Валера Рябуха, по кличке Студент, никаким особенным стипендиатом не был. Учился неплохо, но четвёрочка проскакивала. Примерно через недельку после посиделок с Розенбаумом вбегает он, страшно запыхавшийся, к нам в комнату:
– Всё! Свершилось! Снимаю на два года крутую четырехкомнатную квартиру в Ленсоветовском доме, с обалденной мебелью, сервизами, японским телевизором и финским холодильником! Обои – бархат, на стенах старые картины, ковры по щиколотку, ванна – утонешь!»
– Врёшь поди! Откуда столько денег?
– А я задешево, всего за двадцать два рубля в месяц, да и то не хозяйке, а ЖЭКу надо платить. Правда, за электричество отдельно. Но все равно больше трояка не набежит. Итого всё удовольствие – четвертной!
– Студент, ты не съел ли чего? А может, тебе на кафедру психиатрии сходить, с дежурным врачом по душам поговорить?
– Сами в дурку идите, а я пойду в свои хоромы!
– Так не бывает.
– Бывает! В субботу приглашаю на новоселье. А сейчас вот что – Лом, у тебя мыло раскисшее? Раскисшее – хорошо, давай сюда! Ещё нужна твоя печатная машинка и побольше испечатанных листков. Ты не выкинул свою бракованную конкурсную работу по ВНОСу? Теперь Коля. Колян, нужны твои старые очки и алюминиевая расческа с длинной ручкой, та, что с бытовки первого курса осталась. В субботу, мужики, все отдам, кроме расчески.
– Ну бери, говна не жалко! Только машинка не работает – лента перебита сто раз и не печатает уже. Да и на клавиатуре половина букв западает. А на что тебе все это? Макулатуру сдать решил и зрение подсело?
– Нет, все в порядке. Печатает машинка или нет, мне без разницы. Лишь бы звук был. Подробности в субботу – намечается грандиозная пьянка, там все и расскажу.
Тогда компьютеров-персоналок не было. Если были, то не в СССР. Это сейчас – информатика, компьютерная грамотность… Тогда я даже не знал толком, что это такое. Была у меня гордость советской промышленности портативная механическая печатная машинка «Эврика». Делали ее где-то в Прибалтике, но надёжности вполне туркменской – сплошные поломки, и даже когда механизм в порядке, печатала она погано – одни буквы жирные, а других почти не видно. Зато звук издавала громче крупнокалиберного пулемета. Отдал я ее Студенту, так как с конкурсной работой на этот год было покончено, и хлам этот до следующего года не был мне нужен. У Коли завалялись старые очки, в которые аптека Академии по ошибке поставила слишком сильные линзы. Еще Коля у нас на младших курсах числился бытовиком – внештатным бельевщиком и парикмахером, поэтому у него осталась здоровая алюминиевая расческа с надписью на острой ручке «МО Военторг ц. 12 коп». Студент нацепил Колины очки, засунул мелочевку на дно портфеля, сверху набил его «научными» трудами, подхватил под мышку машинку и пулей вылетел из комнаты.
В субботу вечером мы пришли по указанному адресу. Звоним в лакированную дверь из мореного дуба. Кто-то долго и внимательно смотрит через глазок, потом дверь распахивается. На пороге стоит сияющий Студент, из кухни пахнуло ароматом жареного мяса. Похоже, адресом не ошиблись, нас тут ждут. Входим. Ну и обстановочка… сильная, в общем, обстановочка. Смесь Юсуповского Дворца до пожара с Эрмитажем в миниатюре. Студент радушно приглашает пройти в зал. Садимся за стол черного дерева. Студент быстро накрывает стол импровизированной скатертью – вынесенной из нашей общаги простыней от родной курсантской кровати. На простыню выставляются горячительные напитки, холодные закусочки (консервированная литровая «Солянка с пряностями» за двадцать две копейкии и маринованные развесные огурчики по восемнадцать копеек килограмм), затем горячее (картошка в мундирах и здоровая сковородка жаркого из говядины с черносливом – Валеркин родной крымский деликатес).