Академия темных властелинов
Шрифт:
Капли моей и ее крови смешались под крысиный речитатив:
— Я, Энжения эрми Гронтвирд, фамильяр истинного облика белоснежной тени, с согласия своей новой госпожи, девицы рода Эрлисов, обязуюсь служить ей до конца ее земного пути и отбыть вслед за ней по пути вечному спустя восход и закат…
По тому как торжественно крыса пропискивала слова, чувствовалось: они наполнены особым ритуальным смыслом и, как в каждом законе, в них была лазейка. Упомянутые восход с закатом, то бишь сутки, — вот та возможность, которая позволяла этому существу остаться в мире живых.
Капли смешанной крови вдруг засветились, образуя сначала малую воронку светового торнадо. Вихрь все разрастался, затягивая в себя окружающую тьму. И не только ее. Меня и крысу тоже закружило в бешеном водовороте, где нет ощущения не только верха и низа, но и самого времени. Поэт бы назвал это круговертью невесомости космоса. Увы, я стихоплетом не была ни разу, оттого на ум пришло лишь сравнение с процессом пищеварения у жвачных животных. Когда тебя сначала прожевали, чуток попереваривали и отрыгнули.
Именно в таком состоянии средней степени пожеванности я и пребывала после крысиного ритуала, когда мой организм все же не выдержал вытворяемого над ним произвола и отрубился. Пришла в себя, когда над головой открылась крышка. Проем тут же получил обрамление в лицах матросни, которая с интересом уставилась вниз. «Прямо как бомжи в открытый люк», — подумалось вдруг.
Попробовала пошевелиться и обнаружила, что магических пут на мне уже нет.
Запястье немилосердно ныло. Я непроизвольно пошарила взглядом вокруг, ища виновницу боли. Недавняя знакомая обнаружилась быстро. Аккурат рядом с моей голой лодыжкой. Голохвостая изображала труп на полставки. От полной достоверности ее отделяла лишь малость: подрагивающая задняя лапа.
Отчего-то решила, что раз это теперь мой фамильяр, за обладание которым уплачено кровью, то пусть он и делит со мной все тяготы. Впрочем, чувство брезгливости еще не умерло в конвульсиях, оттого подняла я с пола погрызуху за кончик хвоста.
Крысе такой способ транспортировки жутко не понравился, и она, моментально очнувшись, выгнулась дугой и ухватилась за рукав платья. Я от неожиданности разжала пальцы, чем крысявка и воспользовалась. Шустро перебирая лапами, пробежала по локтю и очутилась на плече. Захотелось заорать, но ни надсаженное горло, ни прикушенный язык меня не поддержали. Я лишь закашлялась.
Голохвостая же, словно взяв разбег, сиганула с плеча, как с трамплина, на бочку, а с нее утекла на пол и забилась в щель меж ящиков.
Матросня, наблюдавшая за бесплатным представлением, откровенно потешалась. Когда смех, больше похожий на ржание жеребцов, стих, сверху донеслось насмешливое:
— Вылезайте, барышня.
Вслед за этим мне скинули веревочную лестницу. Ползти наверх не хотелось жутко, но и смысла оставаться здесь особого не было. Если меня хотят видеть наверху, лучше пойти, пока просят по-хорошему, а то станется, и насильно вытащить могут.
Пока я перебирала ногами по ступенькам, которые того и гляди норовили ускользнуть из-под ступней, веревки скрипели, матросы смеялись. Обиднее всего было, что среди зубоскалов, отпускавших шуточки, были и двое спасенных. Зря я только вчера руки обдирала о канат, тягая их.
Едва моя макушка показалась над палубными досками, по глазам резанул пронзительно-яркий свет. Небесная лазурь радовала своей безмятежностью, облака были столь близко, что казалось — еще немного, и они коснутся баллона дирижабля. Повеса-ветер беззастенчиво целовал растрепавшиеся волосы, щекотал шею, играл с разодранным воротом платья.
— Разрешите вашу руку, — раздался прокуренный голос помощника капитана, в котором тоже гуляли отзвуки смеха. — Буря миновала. И не только на небе, но и у капитана в душе. Так что смелее.
Делать нечего, пришлось, вцепившись в широкую мозолистую ладонь, вылезать из трюма. Кое-где порванные паруса, измочаленный кливер и треснувшая рея словно подтверждали: ночка выдалась веселой. Я шла по палубе под десятками взглядов. Любопытных, смеющихся, но не злых.
— Не сердитесь на команду, сударыня, — чуть слышно начал бородач, прикладываясь к трубке. — Эта ночь прошла тяжело. Всем хочется снять напряжение, а раз ром капитан во время полетов пить запретил, портовых красоток тоже не наблюдается, остается одно средство — смех. Особенно он необходим тем, кто вчера заново родился. — Тут он скосил на меня хитрый взгляд. — Не без вашего участия. И не думайте, что мы это не ценим. В море, угодив за борт, есть шанс выжить. В небе же — ни одного, если только ты не дракон.
Я чуть было не ляпнула: «А что, тут еще и драконы есть?» — сразу представив себе здоровенную ящерицу, пыхающую огнем так, словно в пасти у нее раздаточный пистолет от бензоколонки, а в гландах — запал. Но вовремя прикусила язык и внимательнее посмотрела на своего провожатого, пускавшего дымные кольца. Невысокий, бородатый, с молотом у пояса… Если капитан — эльф, то его помощник… гном?
То, что мне катастрофически не хватает информации об этом мире, давило. Я почувствовала себя рыбой, выброшенной на берег: как ни трепыхайся, но без воды, без своей среды, долго не протянешь. И тут лишь два выхода: либо пытаться вернуться в море, либо шустро эволюционировать, отращивая вместо жабр легкие и прокачивая плавники до ходильных конечностей.
Увы, первый вариант был невозможен по той простой причине, что в родном мире я труп. Так что оставался сугубо приспособленческий вариант. Вот только как разжиться информацией? Хотя была у меня одна идея. Одна наглая серая идея с лысым хвостом.
Я так погрузилась в свои невеселые мысли, что вынырнула из размышлений, лишь переступив порог капитанской каюты.
Рихейнэль сидел за откидным столом и что-то с упоением строчил в документах. Подняв голову и увидев меня, он скривился, словно его мучила изжога.
— Танганнрог, спасибо, — кивнул эльфус своему помощнику.
Тот, огладив пятерней бороду, понимающе кивнул и удалился, оставив меня с капитаном тет-а-тет.
В гробовой тишине тяжелый взгляд эльфа грозил пришпилить меня к стене, словно булавка энтомолога — бабочку-поденку. Я держалась. Я крепилась. Сжимала зубы. Ровно тридцать секунд. А потом вспомнила слова бабушки Софы: «Не тяни ты, как Иран с бомбой. Сделала — хвастайся. Особенно если совершила глупость. Ведь если ты сама расскажешь о своем просчете, да еще с выгодной для тебя стороны, то прокол будет выглядеть мудрым решением». В этом с бабушкой было тяжело поспорить.