Академия темных властелинов
Шрифт:
— Нет, я сижу не на этой новомодной диете. Моя гораздо проще, почти классика диетологии. Называется: «Не успела поесть с утра, а уже вечер, и жрать очень хочется». — Я намеренно допустила грубость, проверяя запас прочности терпения собеседника.
То, что Дэниэль при моих словах даже не поморщился, говорило о многом: ему от меня определенно нужны не батистовые платочки, а серьезные уступки, ради которых он готов и потерпеть.
— Ну раз моя дражайшая родственница голодна, я как истинный лесс просто обязан вас накормить…
Тут же представила две вариации: я, помятая и уставшая, в ресторации или этот щегольски одетый Вердэн в затрапезном трактире. Хоть так, хоть эдак, сочетание выходило то еще. Да и есть в компании сумеречного гончего… И дело даже не в гордости. Такой и отравить может.
— Благодарю, но для вас я сыта. В первую очередь вашим желанием от меня избавиться.
— Тогда просто прогуляемся, — жестко отрезал родственничек.
Вот сейчас я видела перед собой его настоящего, того раненого, но не сломленного мужчину. Решительного, привыкшего бороться и побеждать. Силой ли, хитростью, интригами. Такой предпочитал брать, а не отдавать, подчинять, а не уступать. А я умудрилась перейти ему дорогу.
— К чему это подражание светским манерам? Может, лучше сразу перейти к сути?
— Когда я шел сюда, то предполагал, что знаю, с кем буду иметь дело… — начал он, но я перебила его:
— Ваши агенты собрали сведения, а на поверку оказалось, что они не соответствуют реальности? И сейчас вы, перед тем как предложить сделку, размышляете, достоин ли ее ваш партнер? — Я била наугад, зацепившись всего лишь за оговорку Дэниэля про мою «характеристику» и сопоставив ее с поведением родственничка. Терпеливым. Крайне терпеливым, если учесть, что в нашу первую встречу он чуть меня не задушил.
Изучающий, буквально препарирующий взгляд анатома, что без рук, одной силой мысли проникает под кожу, мышцы, сухожилия, вбуравливается в костный мозг, по нервным узлам, как по мусингам, поднимается все выше, чтобы забраться в извилины.
— Что ж, поговорим начистоту, тем более, полагаю, вам известно обо мне чуть больше, чем даже моей матушке…
«Это он про то, что я знаю о его принадлежности к сумеречным гончим?» — задалась вопросом я, расшифровывая последнюю фразу.
Мы шли не спеша. Со стороны могло даже показаться, что степенно гуляли под ручку. Не влюбленные, не друзья, но приятели: ведь на лице Вердэна почти улыбка. На моем — внимание. Вот только поджилки у меня тряслись, а ладони были все мокрые от пота.
Вспомнилось, как бабушка сидела за столом, пила чай, глядя в окно, и рассказывала о своей молодости, в которой было место, казалось бы, всему, и даже одной задушевной беседе с неприметным мужчиной в сером. В том ее собеседнике не было ничего выдающегося на первый взгляд. Ничего, кроме маленькой красной книжечки с тремя буквами: КГБ. Так вот, от выселения ее вместе с семьей в тот день спасло лишь то, что она не дала волю страху.
Как объясняла бабуля: «Нельзя показывать волнения. Ни в коем случае. Что собаке, которая готова наброситься на тебя, что шакалам в форме. И те и другие — по сути своей хищники. Почуют, вцепятся, раздавят, разорвут. Так что, внучка, звери — всегда звери. Они не прощают ошибок в страхе. — И, видя мое потрясение от ее рассказа, добавила полушутя: — Впрочем, как и в стрельбе, и в беге. Поэтому иногда я думаю: может, именно благодаря таким зверям лучшие биатлонисты родом из Сибири?»
Вердэн же продолжил:
— Не стоит думать, что я не запомнил вас, моя дорогая. Вы сошли с трапа дирижабля, на котором мы летели вместе… А с учетом того, что на «Парящем» всего две каюты, да и те с натяжкой можно назвать пассажирскими, выходит, что мы с вами были соседями. И, судя по вашей обмолвке о моих агентах, вы в курсе о том, кто я? — Последняя фраза — не вопрос, выстрел в упор.
Энжи, сжавшись в комочек за воротом платья, дрожала. Да что пискуха, мне и самой хотелось вот так же спрятаться куда-то от этого опасного крауфа. Но я собрала всю волю в кулак и, вскинув подбородок, невозмутимо ответила:
— Не скрою, ваши ордена для меня не секрет.
В голове же крутилось настойчивое: «Почему?» Почему он от меня не избавляется, а ведет беседу? Сейчас, когда я призналась, что еще и знаю его тайну, логичнее всего меня устранить. И пусть защита магистерии не позволяет убить меня, но переломанный позвоночник, кома… да мало ли действенных зелий в этом мире, способных превратить человека в овощ или стереть намять, заменив воспоминания закаленного бойца розовыми мечтами пятилетней девочки?
Меж тем шпион, не подозревая о моих мыслях, произнес:
— Но раз уж вы признались, что осведомлены о моих тайнах, то настал черед узнать кое-что о вас, моя дорогая. Например, не просветите меня насчет того, как одна недалекая провинциальная барышня, которая сама умудрилась себя скомпрометировать, сумела так резко поменять собственную жизнь? А ведь вас все еще ждут в доме скорби… — Притворная печаль в его голосе, за которой проглядывает оскал. Такому даже не соврешь — сразу почувствует фальшь.
— Дорогой деверь, — начала я, а Вердэн, услышав сие обращение из моих уст, поморщился, — все очень просто: собственная смерть отлично умеет расставлять приоритеты и наставляет на пусть истинный, а также избавляет от хандры, глупых иллюзий и развивает способность к анализу и мышлению. В общем, весьма рекомендую для прочищения мозгов от ерунды.
— Нет уж, спасибо, — усмехнулся Дэниэль. — Мне не хочется лишний раз нарываться на свидание со служительницей той грани. — И после этих слов он резко перевел тему: — Так, значит, после того как вас поцеловала Смерть, вы получили дар некроманта?
— Да, — подтвердила я, лишний раз убеждаясь, что собеседник отнюдь не дурак.
Сразу же, без паузы, прозвучал второй вопрос — отчего я не поступила на факультет некромантии, а подалась в няни, раз у меня открылся дар. А за ним еще один. И еще. Это был какой-то допрос с садистским пристрастием. Пару раз ловила себя на мысли, что я мечтаю об обмороке, но организм в лучших традициях белорусских партизан сдаваться не хотел, упрямо сохранял ясное сознание и ни о каких лишениях чувств даже не помышлял. В результате я рассказала, почему сбежала из родного городка, как оказалась на дирижабле, почему подалась в няньки, и даже назвала причины, побудившие меня заключить фиктивный брак.
Его рука в перчатке держала мою. «Как романтично», — решил бы случайный прохожий. «Чтобы не сбежала», — чувствуя жесткость хватки, поняла я. Выделанная кожа скрывала мужскую ладонь. Тонкое женское запястье с родовой вязью, узкая ладонь, что практически утонула в мужской. И настойчивый вопрос: «Почему? Почему он не пытается меня ликвидировать, а беседует?» — на который я все так же не находила ответа. Переплетение узоров древних рун на моей коже… и словно щелчок в голове.
— Скажите, а если я случайно умру, Альт останется в роду Эрлинов?