Академонгородок
Шрифт:
Все трое уселись на траву. Наташа развернула кусок белой бязи, выложила на него нарезанный хлеб. Игорь и Кешка принялись с аппетитом уплетать суп.
— Ну что слышно в лагере? — спросил Першак, любивший светские беседы за столом.
— Да все по-прежнему, — Наташа, не поднимая глаз, расставляла на ткани судки с кашей. — Чего там может быть, в лагере?
— Ну мало ли… — Кешка выписал куском хлеба неопределенную фигуру в воздухе. — Может, Мхата освистала, наконец, публика. Или Миша Симак совершил открытие… Ты чего?
— Ничего! — Наташа
— Я тебя провожу, — сказал Игорь.
— Нет! — Наташа вскочила. — Вот еще! Делом занимайся! Я для чего старалась-то?
— Ну, хорошо, хорошо! Успокойся! — Игорь взял ее за руку и усадил на место. — Что с тобой сегодня? Какая-то ты странная…
— Нет, это так… — Наташа жалобно улыбнулась. — Идти мне надо…
— А посуда? — Кешка живо выхватил из судка кусок мяса на мозговой косточке.
— Да ладно, вечером заберу, — Наташа снова встала. — Только вы дождитесь меня, никуда не уходите, ладно? Я вам ужин принесу! И пирог с повидлом…
— Ладно, — Першак пожал плечами. — Спасибо тебе, конечно. Но чего тут после ужина делать? Темно будет.
— Игорь! Пообещай мне, что вы никуда не уйдете!
— Ну, если ты так хочешь…
— Да! Очень хочу! — Наташа быстро обняла его. — Пожалуйста! — шепнула на ухо, потом вдруг оттолкнула и, не оглядываясь, побежала к лесу.
Игорь смотрел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями.
— Ты что-нибудь понимаешь? — повернулся он к Кешке.
— А чего тут понимать? — Першак отхлебнул компоту. — У женщин от любви вся логика набок съезжает. Везучий ты все-таки, Дементьев!
Наташа брела по лесу, не выбирая дороги, потеряв направление. Заблудиться она не боялась, ее мучило совсем другое.
Как уберечь? Не вечно же будет он сидеть в раскопе? Но возвращаться в лагерь ему нельзя! Там эта проклятая чаша! Он не должен ее увидеть. Все что угодно, только не это! Но как? Как уберечь?
Деревья впереди расступились, и перед Наташей открылась вдруг небольшая поляна. Несмотря на солнечный день, здесь было сумрачно, кроны сосен плотно смыкались вверху, закрывая небо. Посреди поляны на вывороченном из земли гнилом сосновом корневище сидел человек. Он не смотрел на Наташу, но знал, что она здесь. Взгляд его был устремлен в чащу. Там что-то шевельнулось, будто черная гигантская масса бесшумно отступила в темноту.
Ну конечно, устало подумала Наташа. Он все знает. На что я, дура, надеялась?
— Подойди, — произнес Стылый Морок, не оборачиваясь.
Голос его звучал глухо, как из погреба. Лес молчал. Задохнулись птичьи крики, ветер застрял в буреломе.
Путаясь ногами в траве, Наташа подошла и остановилась перед Мороком.
— Слушаю тебя, Повелитель!
— Я удивлен, — Стылый, наконец, соизволил бросить на нее взгляд, полный высокомерного презрения. — Разве ты, болотная тварь, не знаешь закона об охране тайны?
Наташа опустила голову.
— Я знаю, Повелитель.
— Напомни-ка мне, что он гласит!
Даже сидя Морок возвышался над ней на целую голову. Взгляд его был безжалостен и насмешлив. Совсем как тогда, на берегу гнилого моря…
— Человек, коснувшийся тайных знаний, — тихо проговорила Наташа, — подлежит…
Стылый поднялся с места.
— Чему подлежит?
— Уничтожению, Повелитель…
— Очень хорошо. А известно ли тебе, что этот закон распространяется на каждого, кто хоть слово произнесет на древнем языке нашего народа?
— Но он не произносил…
— Отвечай на вопрос! — глаза Стылого полыхнули огнем.
— Мне это известно, Повелитель, — сникла Наташа.
— Отчего же ты бездействуешь?
— Я как раз собиралась доложить…
Она сама почувствовала в своих словах мхатовскую фальшь.
— Доложить? — удивился Морок. — А на кой черт мне твой доклад? Каждое слово нашего языка разносится по миру, подобно удару колокола! Сегодня я ощущаю эти удары с самого утра. И приходят они из того самого поселения, в котором живешь ты.
— Я ничего им не говорила! — Наташа шагнула к Мороку, но под его взглядом, тяжелым, как болезнь, снова отступила. — Это не я…
— Меня не интересуют подробности! — сказал Стылый Морок. — Люди коснулись тайны. Закон должен быть исполнен.
— Не надо… — вырвалось у Наташи.
Это надменное изваяние, окутанное, будто плащом, клубами черного дыма, приводило ее в ужас и отчаяние.
Стылый подошел к Наташе, взял ее за подбородок и заглянул в глаза. В сердце сразу стало холодно и пусто.
— А ты любишь людей, — задумчиво проговорил он. — Надо же! Никогда бы не подумал, что они могут внушить любовь. Давно ли ты топила их десятками в холодных водах гнилого моря! Что же случилось? Ты забыла о своей мести? Ты забыла свой народ, русалка Накхта?
Наташа бросила быстрый взгляд на суровое лицо Морока. Бесполезно. Разве он может понять?
— Я не забыла свой народ, — ответила она. — И не больше твоего люблю людей. Мне непонятно только, за что ты хочешь убить их всех…
— Я? — удивился Морок. — Ну что ты! Я вовсе не собираюсь их убивать. Зачем? — он добродушно улыбнулся и добавил:
— Это сделаешь ты…
— Горизонт шесть. Два десять — два шестьдесят. Конкреции коры выветривания… — Игорь отчеркнул последнюю строчку и задумался. Стратиграфия не лезла в голову. Приход Наташин вытеснил все мысли о работе. Что-то в нем было до крайности странное. Почему она так быстро ушла? Зачем требовала дожидаться ее? Ужин обещала принести… Только для того, чтобы послушать рассказы об алтайских поселениях? Правда, потом можно купаться хоть всю ночь, уплыть на тот берег… Река здесь широкая, не то что возле лагеря. Но Наташа почему-то не очень любит эти совместные купания. Плавает прекрасно, не угонишься, но всегда одна. Ходит на речку тайком от всех. И от него…