Акамедия (сборник)
Шрифт:
Прикрыв глаза, Морев слушал, как музыку, названия островов и проливов, все это напоминало ему «Тысячу и одну ночь». Его будоражили видения мужественных эфиопских воинов с щитами и копьями и прекрасных эфиопок с тюками на голове, он представлял себя Синдбадом-мореходом.
Сказку прервал инструктор политотдела, выскочивший на подиум, как черт из табакерки. Нахмурив мимические мышцы, разрубая ладонью воздух, он решительно углублял и расширял тезисы, озвученные начпо.
– Товарищи! В стране в разгаре гражданская война. На востоке Эфиопии боевики Фронта за освобождение Эритреи борются против центрального правительства полковника Менгисту
Он напоминал вышедшего из боя комиссара, требующего подкрепления, ему не хватало только окровавленной повязки на голове и маузера.
– Новая власть нуждается в братской помощи советского народа! Мы должны помочь эфиопским товарищам защитить завоевания революции!
Дальше шло эмоциональное описание тягот и невзгод, выпавших на долю эфиопского народа, и уверенность в том, что наша работа поможет развитию народно-хозяйственного комплекса молодой страны. Инструктор вошел в раж.
– Мы коммунисты и не можем равнодушно наблюдать за тем, как силы империализма пытаются задушить молодую республику! Каждые 60 секунд в Эфиопии кончается минута! Мы должны помочь им это остановить!
Он был настолько убедителен, что удостоился жидких аплодисментов.
Следующим выступил доктор. Видавший виды помятый майор лениво перечислял унижающие человеческое достоинство названия тамошних болезней – шистоматоз, лейшмания, желтая лихорадка, малярия, проказа, гельминты, венерические и вирусные инфекции.
Самыми безобидными и почти родными из докторского перечня оказались венерические заболевания.
– А еще там обитает муха цеце, которая переносит болезни, вызываемые одноклеточными паразитическими организмами трипаносомами.
После этого заявления вопрос «Какая муха тебя укусила?» воспринимался не как фразеологизм.
Еще многие начальники выступали с напутственным словом, и уже можно было сделать предварительные выводы – обстановка напряженная, народец так себе, климат говно, и чтобы не загнуться в далекой Эфиопии от болезней и стрессов, нужно иметь запасец расслабляюще-дезинфицирующего зелья.
После двухчасового инструктажа в шпаргалке у Морева было записано:
1. Эритрейское море, Менгисту Хайле Мариам, интернациональный долг.
2. Сделать прививку от желтой лихорадки.
3. Получить тропическую форму.
4. Купить ящик водки?
Знак вопроса относился не к предмету покупки, а к его количеству.
Да пошли вы все!.
Началась предпоходовая суета, больше смахивающая на шухер. Гидрографическое судно напоминало потревоженный муравейник, в центре которого восседал командир, исполняющий роль матки и управляющий всем этим на первый взгляд броуновским движением. Повторялось это каждый раз перед каждым экспедиционным походом, но даже прослужив на флоте не один десяток лет, привыкнуть к этому было нельзя. Каждый раз как в первый, новизна ощущений девственная.
Экипаж вкалывал с утра до ночи, не жалея себя, порой даже с элементами героизма, самопожертвования и мазохизма.
Ученые разделяют три основных вида мазохизма – физический мазохизм, психический мазохизм и мазохизм на сексуальной основе, напрочь упуская из поля зрения военно-морской мазохизм, существующий исключительно на флоте, использующий синергетический эффект от взаимодействия трех вышеуказанных видов и обостряющийся в период предпоходовой подготовки. Причем кайф от процесса получают все, и начальники, и подчиненные.
Штурман Леня Андреев корпел, склонившись, над картой. В третий раз переделывал он «План экспедиционного похода», начальники ловили кайф, отправляя документ на переделку, а штурман кайфовал от того, что заканчивал третий вариант плана.
Леня звезд с неба не хватал, но был аккуратен и имел красивый почерк. Печатными буквами, тушью в правом верхнем углу он написал последнюю фразу: «Утверждаю. Начальник штаба Черноморского флота». Штурман, конечно, понимал, что план этот на фиг никому не нужен и в руки его вряд ли кто возьмет, но все равно старался.
Что главное в подготовке к выходу в море? Любой моряк скажет – бумаги! Так уж повелось, что в первую голову проверяющего интересуют бумаги. Все, что положено кучей руководящих документов, должно быть записано в соответствующем журнале, и в графе «отметка о выполнении» должен стоять жирный «вып.». С лейтенантской поры вдалбливалась истина: если ты мероприятие не провел и записал, то ты ошибся, а если провел и не записал – совершил преступление.
Дверь в командирскую каюту не закрывалась. Штурмана, механики, радисты нескончаемым потоком тащили бумаги на подпись. Капитан III ранга Лукичев не глядя подписывал уставшей рукой документы. На рабочем столе собралась стопка бумаги высотой с метр. В каюту вошли замполит и старпом, один принес заявку на кинофильмы, другой журнал боевой подготовки. Командир смерил их взглядом человека, так и не познавшего христианской добродетели, и нервно дернул кончиком носа.
– Да пошли вы все!..
Он размашисто смахнул бумаги со стола на пол, хлопнул дверью и вышел на палубу. Погрузка экспедиции была в полном разгаре, уазик, подвешенный на кране, как нашкодивший пацаненок за ворот, никак не хотел помещаться между плашкоутом и малым гидрографическим катером.
– Боцман! Куда ты его тулишь?! Совсем очумел?!
– Так больше некуда.
Лукичев в сердцах махнул рукой.
– Да пошли вы все!..
Он вышел на ют, по трапу матросы тащили ящики с экспедиционным оборудованием и шмотьем, забивая под жвак кормовую лабораторию. Командир обреченно наблюдал за тем, как его судно превращается в Ноев ковчег, и его это откровенно нервировало. К нему подошла камбузница Кузьминична с щеночком на руках. Кузьминична была женщина фактурная, эдакая смесь Софи Лорен с Нонной Мордюковой. Не женщина – Джомолунгма, глазей сколько хочешь, а вот влезть боязно. Личная жизнь, понятное дело, не ладилась, мужики инстинктивно ее сторонились, и всю свою нерастраченную бабью любовь Кузьминична отдавала беспородному кобельку с чудной кличкой Додик.
Вдавив щенка в грудь пятого размера, она просила командира разрешить взять его с собой в море. Обычно немногословная Кузьминична вещала, как Цицерон, правда, просьба больше походила на ультиматум, и Лукичев сдался.
– Ладно, бери, но если будет гадить, за борт выкину!
– Спасибочки, Юрий Михайлович, вы обедать будете? Я сегодня котлетки нажарила, а если хотите, я вам отбивнушку с картошечкой сварганю.
Раскаявшись в принятом в минуту слабости решении, командир сплюнул за борт.