Акселерандо
Шрифт:
«Она пытается использовать вас как оружие!» — перебивает Амбер. «Я продала себя в рабство, чтобы уйти от нее, понимаете? Компания владеет мной, а фонд, который владеет компанией, перейдет мне на совершеннолетие. Но она пытается поменять правила игры, чтобы вернуть меня. Знаете, что? Я считаю, что ей плевать на вашу религию, все, что ей нужно — это я!»
«Материнская любовь…»
«Какая, к черту, любовь!» — огрызается Амбер. «Она хочет власти».
Выражение лица Садека делается жестким. «У Вас сквернословие в мыслях. Все, что я пытаюсь сделать — это выяснить, каковы факты… Вам стоит спросить себя, а совпадает ли такое неуважение с Вашими интересами?» Он берет паузу и продолжает уже не так резко. «Вам действительно было так плохо с ней в детстве? Думаете ли Вы, что она действительно делает все лишь ради власти, или, возможно, она все-таки любит Вас?» Пауза. «Вам стоит понять, я должен знать об этом. Чтобы иметь возможность понять, что является правильным».
«Моя мать…» Амбер замирает, и источает туманное облако запросов к памяти. Они расходятся в пространство вокруг ядра ее сознания, как выбросы с ядра кометы. Активируя набор синтаксических анализаторов сети и фильтров классов, она превращает память в материализованные картинки, и исторгает их в крохотный мозг веб-камеры. Лучше — видеть. Кое-какие из этих воспоминаний настолько болезненны, что Амбер, не удержавшись, закрывает глаза. Мать в полном боевом офисном облачении, склонившаяся над Амбер и обещающая ей вырвать ее лексические импланты, если она и дальше будет учить грамматику с ними. Мать, извещающая Амбер, что они снова переезжают, и за руку уводящая ее прямо из школы, прочь от друзей, которые только-только начали ей нравиться. Все дела с церквями месяца. Мать, застукавшая ее на телефонном звонке Папе, рвущая телефон пополам и избивающая ее им. Мать у кухонного стола, принуждающая ее есть… «Моя мать очень любит контроль».
«Ох». Глаза Садека блестят. «Именно это Вы чувствуете по отношению к ней? Как долго Вы испытывали такой уровень… нет, простите, что я спрашиваю. Вы определенно знаете, как обращаться с имплантами. Знают ли бабушки с дедушками? Вы говорили с ними?»
«Мои бабушки с дедушками?» Амбер подавляет всхлип. «Родители Матушки мертвы. Папины еще живы, но они не станут говорить с ним. Они похожи на Матушку. Они считают меня чем-то жутким. Я знаю о мелочах и о маленьких вещах. Я знаю об их налоговых категориях и потребительских профилях. Я могла вести вскрытие и анализ больших данных прямо в своей голове, когда мне было четыре. Я устроена не так, как были устроены маленькие девочки в их времена, и они ничего не понимают. Вы знаете, что старики не любят нас всех? В некоторых церквях только и зарабатывают деньги на экзорцизмах и стариках, которые думают, что их дети одержимы».
«Что ж..» Садек снова отвлеченно запускает пальцы в бороду. «Должен сказать, здесь надо учесть многое. Но Вам известно, что ваша мать приняла Ислам, не так ли? Это означает, что и Вы мусульманка. Пока Вы не достигли совершеннолетия, юридически за Вас говорят Ваши родители. И она утверждает, что это передает Вас в мое ведение. Гм-м-м…»
«Я не мусульманка». Амбер глядит в экран, не отрываясь. «И я не ребенок». Ветви собираются вновь и зловеще шепчут о чем-то за ее глазами. Вдруг ее голова тяжелеет и набухает идеями, крепкими как камень и старыми, как само время. Нет, вдвое старше. «Я не являюсь ничьим рабом. Что ваш закон говорит о людях, которые родились с имплантами? Что он говорит о людях, которые хотят жить вечно? Я не верю ни в какого бога, господин судья. Я верю в возможности. Мать физически не может заставить меня делать что-то, и уж точно она не может за меня говорить. Все, что она может — это поставить под сомнение мой законный статус, но если я решу оставаться там, где она не сможет достать меня — какое это будет имеет значение?»
«Хорошо. Если это — все, о чем Вы хотели рассказать, то мне нужно подумать над проблемой». Он ловит ее взгляд, и его лицо задумчиво, как у доктора, обдумывающего диагноз. «Я позвоню Вам, в соответствующее время. В остальное время, если Вам нужно будет с кем-нибудь поговорить, помните, я всегда на связи. Если есть что-нибудь, что я могу сделать, чтобы облегчить Вашу боль, я буду рад оказать эту услугу. Мир Вам и всем, о ком Вы заботитесь».
«И вам того же» — сумрачно бормочет она, и соединение обрывается. «Ну и что теперь?» — вопрошает Амбер, а тем временем бибикающий спрайт начинает кружиться по стене, требуя внимания.
«Думаю, это посадочный модуль» — услужливо говорит Пьер. «Он все еще внизу?»
Она оборачивается. «Эй, я же говорила, исчезни!»
«Что? И пропустить все веселье?» Он лукаво ухмыляется. «Амбер нашла себе нового дружка! Пойду расскажу всем…»
Дневные циклы сменяют друг друга, и трехмерный принтер на обьекте Барни неустанно выплевывает на платформу-материализатор все новые растровые атомные рисунки, атомные сети квантового плетения, которые становятся управляющими схемами и каркасами новых принтеров. В них нет крутящихся и лязгающих наноассемблеров — никаких роботов-вирусов, суетливо укладывающих молекулы в решетку — зато есть причудливая квантовая магия атомной голографии: модулированный бозе-эйнштейновский конденсат коллапсирует в ультракриогенных установках в странные кружевные структуры. Электрический ток носится по кабелям, нарезающим круги в юпитерианской магнитосфере и извлекающим полезную мощность из орбитальной энергии скалы. В оранжевой грязи рыщут маленькие роботы — они собирают сырье и скармливают его фракционирующей печи. Сад машинерии, который строит Амбер, понемногу расцветает — он распаковывает сам себя в соответствии с планом, разработанным детьми в начальных классах индустриальной школы в Польше, и почти не нуждается в человеческом управлении.
Высоко на орбите над Амальтеей размножаются и конъюгируют сложные финансовые инструменты. Они были разработаны с единственной целью — послужить торговле с инопланетным разумом, чей сигнал, как полагают, был зафиксирован SETI восемь лет назад, но они отлично справляются и с ролью финансовых привратников колонии. Банковские счета Сангера в Калифорнии и на Кубе растут — с момента прибытия к Юпитеру приют застолбил не меньше сотни гигатонн скал, и даже одну луну, размер которой как раз слегка не дотягивает до определения суверенного планетарного тела по версии международного астрономического союза. Борги работают, не покладая рук, и координируют своих детских ключевых партнеров в осуществлении их планов строительства промышленной мегаструктуры по добыче гелия-3 с Юпитера. Они настолько заняты, что им не хватает времени даже на включение Боба, распределенной личности, дающей им их мессианский порыв.
А в световом получасе отсюда усталая Земля то спит, то снова пробуждается в циклах своей орбитальной динамики. В Каире теологический институт исследует проблемы, связанные с нанотехнологией. Если использовать для приготовления куска бекона репликаторы, создавая его напрямую из молекул и ни разу не позволяя ему быть частью свиньи, будет ли он считаться нечистым? Если сознание одного из верующих скопировать в память вычислительной машины, отобазив все синапсы и запустив их симуляцию, будет ли данная вычислительная машина считаться мусульманином? Если нет, то почему нет? Если да, то каковы ее права и обязанности? Беспорядка на Борнео подчеркивают остроту этих технотеологических проблем.
Другие беспорядки бушуют в Барселоне, Мадриде, Бирмингеме и Марселе. Они знаменуют доселе невиданную проблему — вхождение средств против старения в широкий доступ вызвало социальный хаос. Истребители зомби — движение молодежных активистов, которое поднялось против восставшей с порога небытия европейской геронтократии — утверждают, что люди, рожденные до суперсети и не научившиеся обращаться с имплантами, не должны считаться полностью самоосознающими. И только гнев омолодившихся семидесятилетних бэби-бумеров может потягаться с их неистовством: их тела заново расцвели, как в шестидесятые, но сознание навсегда пленилось более медленным и менее обязывающим прошлым столетием. Бумеры, получив свою молодость-новодел, чувствуют, что их жестоко предали — ведь их принуждают вернуться в актив рабочей силы, но их сознание неспособно совладать с реалиями ускоренной имплант-культуры нового тысячелетия, а в добавок их опыт, заработанный таким трудом, начисто обесценен дефляцией самого времени.
Одним из характерных примеров эпохи явлется экономическое чудо Бангладеша. Дешевая и ничем не сдерживаемая биоиндустриализация с годовым ростом более двадцати процентов полностью преобразила нацию. Бывшие фермеры с рисовых полей доят коров пластиком и шелком, а их дети изучают марикультуру [159] и проектируют морские дамбы. Доля владеющих сотовыми телефонами приближается к восьмидесяти процентам, а грамотность — к девяноста. Бывшая нация бедняков вырывается из исторической инфраструктурной ловушки, и в следующем поколении они будут богаче Японии.
159
От лат. «mare» — море, аналог агрикультуры для затапливаемых и подводных территорий.