Акселерандо
Шрифт:
«Наоборот. Она произошла шестого июня 1969, в одиннадцать утра по времени восточного побережья» — парирует Пьер. «В этот момент была осуществлена передача первых пакетов от порта данных одного процессора сопряжения сообщений к другому такому же — и появилось первое интернет-подключение. Это — сингулярность. С тех пор мы все живем во вселенной, которую невозможно было предсказать на основе предшествующих событий».
«Да ну вас с этой фигней» — парирует Борис. «Сингулярность — просто куча религиозной галиматьи… Мистическое христианское вознесение, адаптированное под зануд-атеистов».
«Отчего же?» Су Ан, задетая, смотрит на него. «Вот мы, шестьдесят с лишним сознаний. Мы переселились сюда — будучи в полном сознании! — прямо из наших голов с помощью потрясающей комбинации нанотехнологии и картирующего электронного парамагнитного резонанса, и теперь живем здесь, в виде программного кода, в операционной системе, которая позволяет виртуализовать все эти физические модели, и не дать нам сойти с ума от сенсорной депривации. На „железе“ размером с ноготок, в межзвездном корабле размером с бабушкин плеер, в трех световых годах от дома, на орбите вокруг коричневого карлика. Мы прилетели сюда, чтобы воткнуться в межзвездный сетевой маршрутизатор, созданный невообразимо древним инопланетным интеллектом. И ты говоришь мне, что слова о фундаментальных изменениях в образе жизни человека — это фигня?»
«Пф-ф». Борис смущается. «Не так выразился. Чушь — это сама сингулярность, а не выгрузки или…»
«Да-да!» Ан победно улыбается Борису, и он сдается.
Донна, сияющая, с энтузиазмом наблюдает за всем этим. «Потрясающе!» — восклицает она. «Расскажите, что это за омары, которые, по-вашему, так важны?»
«Они друзья Амбер» — объясняет Ан. «Много лет назад отец очень помог им. Ты ведь знаешь, что именно они стали первыми выгрузками? Они были плодом скрещивания нервной ткани калифорнийских омаров, эвристического интерфейса программирования приложений и каких попало экспертных систем построения цепей обратного логического вывода. Но они вырвались из-за сетевых экранов лаборатории, сбежали в сеть, и Манфред заключил сделку, по которой он защищает их свободу, а они помогают ему управлять орбитальным заводом Франклина. Это было давным-давно, еще в те времена, когда толком не умели осуществлять самосборку… Так вот, омары настояли, чтобы Франклин — в качестве условия по контракту — переслал их копии и в межзвездное пространство по системе дальней космической связи. Они хотели эмигрировать, и глядя на то, что с тех пор творилось в Солнечной системе, кто может их упрекнуть?»
Пьер делает большой глоток сангрии. «Кошка» — говорит он.
«Кошка?» Донна оборачивается, но кошки нет как нет. Она опять смылась, по пути ретроактивно удалив все записи о своем присутствии из журнала событий этого публичного пространства. «Расскажите про кошку мне?»
«Это семейная кошка» — объясняет Ан. Она тянется за борисовой кружкой коктейля с медузами, и хмурится. «Айнеко не имела тогда самосознания, но потом… Ох, как же это было давно! Когда SETI@home наконец получили ответное сообщение, Айнеко вспомнила омаров. И она вскрыла послание как орешек — в те давние времена! — пока CETI все еще думали об архитектурах Фон Неймана и идейно-ориентированном программировании. Послание было семантической сетью, построенной как идеальная надстройка над переданными омарами, предоставляющая высокоуровневый интерфейс взаимодействия с коммуникационной сетью, которую мы собираемся посетить». Она дотягивается до кончиков когтей Бориса. «SETI@home тогда выложили именно эти координаты, хотя указанное ими расстояние и было на-а-амного большим — они не хотели допускать панику, которая бы с шансами началась, узнай люди о том, что инопланетяне на самом пороге. В любом случае, когда Амбер отстроилась, она решила, что отправится с визитом. Так появилась экспедиция. Айнеко создала виртуального омара и допросила инопланетную посылку — так мы разработали канал связи, который собираемся открыть».
«А немного понятнее теперь стало» — говорит Донна. «Но при чем тут…» Она бросает взгляд на соломенного человека в углу.
«Ну, здесь у нас есть трудности» — тоном дипломата говорит Ан.
«Нет» — говорит Пьер. «Это у меня появились трудности. И это все по вине Амбер».
«Хм-м». Донна останавливает взгляд на нем. «Почему обвиняешь Королеву ты?»
«Потому что она выбрала отчетным периодом всего один лунный месяц, а способом разрешения корпоративных конфликтов она объявила испытание поединком» — ворчит Пьер. «И соприсяжничество, которое в данном случае неприменимо, поскольку в радиусе трех световых лет нет ни одного признанного сервера репутаций. Испытание поединком, в гражданском иске в наши дни и в наш век! И она назначила меня своим чемпионом». Как же это восхитительно традиционно, думает он, чувствуя теплоту и ностальгию. Перед тем экспериментом, поставившим все с ног на голову, его душа и тело принадлежали только ей. Он не знает, можно ли считать, что все осталось по-прежнему. Ну и что? «Я должен заняться этим иском от ее имени в качестве защитника».
Он смотрит через плечо. Соломенный человек сидит там в абсолютном спокойствии и льет пиво в глотку, будто уставший фермер.
«Испытание поединком» — объясняет Су Ан целому рою отражений Донны, который озадаченно вьется вокруг новой идеи, накатываясь на нее снова и снова. «Не физический поединок, но состязание способностей. В свое время эта идея пришлась очень к месту в Империи Кольца, чтобы удерживать всякий сброд и их иски за воротами. Но адвокаты Королевы-Матери очень настойчивы — за годы это все переросло в нечто вроде попытки взять реванш. Сейчас-то, наверное, даже самой Памеле уже все равно… Но этот жопошный адвокат, видимо, сделал это все своим личным крестовым походом. Конечно, вряд ли ему понравилось, когда на него натравили музыкальную мафию… Но теперь тут гораздо большее. Если он победит, он заполучит в свое владение все… Я имею в виду, вообще все».
Хендай +4904/-56 висит посреди пустоты в десяти миллионах километров за парусом-парашютом Выездного Цирка, как будто след от исполинского укуса, сорвавшего кожуру вселенной с небесной сферы и открывшего в ней окно во внешнюю тьму. Тепло от гравитационного сжатия все еще не дает самому коричневому карлику остыть до межзвездных холодов [172] — но эти жалкие крохи тепла совершенно не способны вырвать из объятий вечного льда Каллидис, Иамбе, Келеос и Метанейру, мертворожденные планеты, заключенные на своих орбитах полем его тяготения.
172
В оригинале говорится про температуру теплового излучения — 600 кельвинов, чуть больше 300 °C. Но это совершенно не вяжется ни с описанием метановых облаков в атмосфере несколькими страницами ранее, ни с замерзшими лунами (такой температуры хватит, чтобы нагреть ближний спутник почти до точки плавления воды), ни с планетологией — тело массой 8 юпитерианских остывает за время жизни заметно ниже нуля (до 100–150 К за 1010 лет). Так что будем придерживаться первой версии. Там где-то -180 °C, на внутренней стороне Каллидис -230 °C, а на дальних лунах, возможно, и все -250 °C.
Планеты — не единственное, что обращается вокруг массивного водородного шара. Ближе к нему, всего в двадцати тысячах километров над верхушками облаков, Борисов глаз- фазированная решетка выхватывает из темноты что-то металлическое и горячее. Оно, чем бы не являлось, обращается в плоскости, наклоненной к орбитам спутников, и к тому же — в обратном направлении. Скользнув еще дальше, изумрудный луч лазера находит жемчужину, переливающуюся всеми цветами на фоне звездного неба. Это пункт их назначения, маршрутизатор.
«Вот он» — говорит Борис. Он рябит и обращается обратно в человека, заодно ретроактивно убеждая карманную вселенную корабельного мостика в том, что пребывал в обличье примата все прошедшее время. Амбер оглядывается. Садек все еще завернут в плющ, а его кожа все еще имеет текстуру выветренного известняка. «Периапсис [173] на шестидесяти трех световых секундах, оставшееся время восемьсот тысяч. Могу провести маневр близкого подлета, но потребуется время для стабилизации орбиты».
173
Ближняя точка орбиты вокруг любого небесного тела (обобщенное от «периселений», «перигей», «перигелий», «периастрон», и т. д.)
Амбер задумчиво кивает, отправляя свои отражения заняться механикой. Огромный световой парус неуклюж, хотя можно использовать два источника тяги — сам лазерный луч с юпитерианской орбиты и луч от сброшенного и теперь далекого главного отражателя. Искушение состоит в том, чтобы сразу подогнать корабль к маршрутизатору, просто полагаясь на луч как на источник постоянного ускорения, и пришвартоваться у космического крыльца. Но когда есть риск прерывания луча, это слишком опасно. Раньше такое случалось — шесть раз за время путешествия, иногда на секунды, а иногда и на минуты. Причины отключений остались неизвестными; у Пьера была теория о заслоняющих луч объектах облака Оорта, но Амбер считала, что куда вероятнее проблемы с питанием дома, в Кольце. Однако одно дело в межзвездном перелете, вдали ото всего, и другое — в процессе маневрирования глубоко в квазизвездном гравитационном колодце. В последнем случае последствия внезапной потери тяги были бы весьма серьезны. «Давайте не рисковать» — говорит она. «Гравитационный колодец тут очень глубок, и мы должны сыграть в пинболл аккуратно. Я не желаю, чтобы мы оказались на траектории свободного полета с отключенным питанием, недоступным парусом и предстоящим лито-замедлением». [174]
174
Амбер играет словами: аэрозамедление — торможение АМС о самые верхние слои атмосферы, ювелирный маневр, применявшийся, например, в 10-х годах XXI века вблизи Марса теми станциями, в оснащении которых выбор между лишним топливом для реактивного торможения и дополнительными научными инструментами был сделан в пользу последних. Экран для аэрозамедления весит намного меньше топлива, но маневр требует очень точной навигации. Литозамедление, очевидно, предполагает гораздо более внезапное и разрушительное торможение о верхние слои коры какого-нибудь из спутников Хендай.