Аксенов
Шрифт:
А.К.:Дело в том, что Аксенов — писатель с первой до последней строчки романтический. Романтический, мы об этом в прошлый раз говорили. Романтик — он им был, им и оставался. И этим определяется почти все в его собственной литературе, и этим определяются его отношения с другими писателями, другими литературами, и этим определяется, например, мое отношение к его литературе. А, соответственно, неромантический… при всей его комической, клоунской романтизации алкоголизма — неромантический писатель Венедикт Ерофеев Аксенову был чужд.
Е.П.:А я вдруг вспомнил опять Шукшина…
А.К.:А Шукшин — неромантический писатель, это мы тоже выяснили.
Е.П.:Но, несмотря на их разницу с Аксеновым, ведь между ними много общего, даже и в сюжетах… и в энергии, в духе…
А.К.:Что, на мой взгляд, отличает романтического писателя от неромантического? Романтический писатель полон юмора. Всегда. Неромантический писатель может быть полон сарказма, иронии, но не юмора. А отсюда и отношения с нашим… э-э… химическим реактивом, который вскрывает все, — с алкоголем. Вот вспомнил, надеюсь, он простит меня, Андрея Георгиевича Битова. Ненамного моложе Аксенова, ненамного позже начал, вообще вроде бы рядом. И нельзя сказать, что чужд рассматриваемому нами предмету. Но смотри, какая разница: рассказ о недоразумении, о том, как человек попадает в неловкую ситуацию, о слабом и жалком человеке, классическая коллизия. Однако у Битова это великолепная и сумрачная, рвущая душу «Пенелопа», а у Аксенова — великолепный и радостный, сверкающий рассказ «Жаль, что вас не было с нами». Неромантический и романтический писатели…
Е.П.:И уж никак нельзя по-простому решить, что «лучше», что «хуже». Но если уж вообще что-то с чем-то сравнивать, то романтический взгляд на действительность — более народный. Тут к месту поставить и неожиданный вопрос: почему именно алкоголь, а не наркотики? Ведь американцы вроде Трумэна Капоте уже вовсю в шестидесятые ушли в наркотики… И у меня есть ответ: опять в романтизме дело. Выпивка с ним сочетается, а наркота — нет.
А.К.:Это точно, наркотики появляются тогда, когда романтизм из жизни исчезает, когда реальность остается такая, какая есть, не украшенная романтизмом, тогда выпивки мало, она хорошо дополняет и усиливает легкость, свойственную романтику, а когда кругом только реальность — нужна просто другая реальность, наркотическая. Это и подтверждается совершенной НЕромантичностью наркотического поколения…
Е.П.:Насчет поколений… Сомнительно. Были же и раньше наркоманы…
А.К.:Это была большая редкость, даже в англоязычных странах, где наркоманов всегда было больше благодаря влиянию английских колоний. И наркотики в художественной среде всегда были частью изыска, декаданса… А пьянство — вполне народным занятием народного такого художника. Как у Куприна, допустим…
Е.П.:Пора же и резюме сделать, как полагается, а то тема получилась неисчерпаемая.
А.К.:А резюме у нас, собственно, уже было. Какую роль сыграл алкоголь в литературе Аксенова? Алкоголь и последующий отказ от него стали средством, стимулятором перехода от литературы робкой к литературе безоглядной. Когда он перешёл к безоглядной литературе, алкоголь ему не понадобился больше. При этом собственно жизненной роли, судьбообразующей, алкоголь в биографии Аксенова не сыграл — Вася никого не убил по пьянке, не валялся на земле, не потерял дом и семью из-за этого, не погрузился в нищету и даже умер не от этого… Ни в социальном отношении, ни в физиологическом алкоголь на него не повлиял.
Е.П.:Следовательно, это чистый случай — алкоголь как часть литературы. На том и покончим.
Приложение
КРИВДА И ПРАВДА ОБ АЛКОГОЛЕ
Из лекций кандидата физико-математических наук по специальности «Оптика», профессора Сибирского гуманитарно-экологического института, президента Международной ассоциации психоаналитиков, члена совета Союза Духовного Возрождения Отечества, одного из учредителей Международной Академии Трезвости, члена экспертного совета по алкоголю Государственной Думы Российской Федерации, члена общественной организации «Международная славянская академия», председателя «Союза борьбы за народную трезвость», сопредседателя общероссийского движения «Трезвая Россия» ВЛАДИМИРА ЖДАНОВА[2].
В состав пива, вина, водки входит алкоголь — этиловый спирт, химическая формула которого С 2Н 5ОН. Это всем известно из уроков химии. Но, к сожалению, на этих уроках не говорят, что алкоголь является смертельным наркотическим ядом. При приеме еще небольших доз алкоголя происходит тяжелое нарушение функций всей центральной нервной системы с вовлечением спинного и продолговатого мозга. Развивается глубокий наркоз и коматозное состояние. При приеме дозы 7–8 г алкоголя на килограмм веса, что приблизительно соответствует 1–1,25 л водки для взрослого человека, наступает смерть. Для детей смертельная доза (г/кг веса) в четыре — пять раз меньше, чем для взрослых! 800 г чистого спирта любого человека убивают мгновенно. Кто-то скажет, что есть люди, которые приучили себя к этому яду. И медицина использовала алкоголь при операциях для обезболивания. Почему отказались от него в медицине? Да потому, что очень узка наркотическая широта: пьет, пьет — больно, больно, больше выпил — умер, проскакивает, когда не больно.
Люди научились делать алкоголь с древних времен следующим оригинальным способом: в сосуд наливали виноградный сок (это водный раствор витаминов, сахаров и ферментов, кстати, очень полезных для человека) и запускали в этот сок дрожжевых бактерий. Они очень большие сладкоежки, эти бактерии: под микроскопом видно, как бактерия поедает сахар, а сзади из-под хвоста из клоаки выходит этиловый спирт С 2Н 5ОН. Таким образом, алкоголь есть не что иное, как моча дрожжевых бактерий, по-научному это называется экскременты. И вот эти бактерии, поедая сахар, мочатся, мочатся, а когда концентрация мочи в объеме достигает 11 %, то, как всякий живой организм, они в собственном дерьме захлебываются и подыхают. Если это пойло тут же разливают по бутылкам, то называют его «вино сухое». А если два года отстаивают с остатками сока, то это пойло называют «вино сухое марочное». Стоит оно в два раза дороже. Любопытно, что эти бактерии могут перерабатывать в алкоголь не обязательно сахар, они перерабатывают вообще любую органику. Вот на гидролизных заводах они перерабатывают опилки. Замачивают опилки, запускают дрожжи, им нечего есть — едят опилки, мочатся, мочатся. У Высоцкого даже песня такая была: «И если б водку гнать не из опилок, то что б нам было с трех, четырех, пяти бутылок?».
Глава девятнадцатая
Василий. Старость вообще и смерть в частности
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:Вот скажи, пожалуйста, как по твоему мнению, причем беспристрастному, откровенному и искреннему, — был ли Вася стариком?
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ:Понимаешь, в чем дело… Мне, разумеется, подобало бы ответить, что конечно же не был, что вы, товарищи? Он, дескать, мэнбыл крутой, как мы это выяснили в одной из предыдущих глав. Что он мэн был крутой до конца. Но мне подвирать неохота, и я поэтому скажу: «Да, он был стариком». И не только те полтора последних года, что провел в коме на койках клиник имени Бурденко и Склифосовского… Он стал стариком примерно за полгода до своего главного несчастья. Примерно, знаешь, с какого времени? — с того самого, когда ему поставили кардиостимулятор в Кремлевке, помнишь, как мы с тобой его однажды навестили, пили с ним чай в этой самой кремлевской больнице…
А.К.:В ЦКБ.
Е.П.:Что такое ЦКБ?
А.К.:Центральная клиническая больница Управления делами Президента Российской Федерации.
Е.П.:Один хрен. Когда мы у него в ЦКБ, что в районе Рублевки, около кольцевой дороги, были, помнишь? Лишь тогда я впервые заметил в нем нечто старческое, понял, что он из крутого мэна на моих глазах превращается в красивого старика. Тогда только. И знаешь, почему я это заметил? Да потому, что обратил тогда внимание на одну деталь быта. Когда мы зашли к нему в комнату, даже не больничную палату, а комнату такую хорошую, на первом этаже, с выходом в сад, — он нас стал угощать чаем, извинился и сказал: «Вы только не подумайте, что чашки у меня грязные, это на них чайный налет такой неотмываемый». «Чайный налет», понимаешь? В этих его словах было лично для меня что-то такое, я бы сказал, старческо-отцовское, щемящее, потому что у меня отец умер, когда мне было всего лишь пятнадцать лет, и я помню, что незадолго до его смерти мы с мамой уехали куда-то там за город, и он лето проводил один. Я как-то приехал на денек в Красноярск, и он тоже меня чаем угощал, тоже извинялся, и была у него в доме такая… старческая такая чуть-чуть, ну, неопрятность обеденного стола, что ли? И такой же коричневый чайный налет внутри чашек. Хотя… моему отцу тогда было всего лет пятьдесят, а Васе, когда мы его навещали в ЦКБ, уже семьдесят пять. Но ведь и мне уже не пятнадцать, увы, когда всякий, кому больше сорока, кажется тебе глубоким стариком. Дыханье старости я вдруг почувствовал тогда в этой самой ЦКБ. Как среди августа вдруг чувствуешь дыхание осени… И лицо Васино, как мне показалось тогда, изменилось в сторону старения, скулы как-то по-особому заострились, если сравнивать с его же портретами конца семидесятых — начала восьмидесятых…