Аксенов
Шрифт:
А.К.:Да. Самодеятельный вариант журнала «Юность».
Е.П.:Такое вольномыслие, крутое такое.
А.К.:В рамках журнала «Юность» и законности.
Е.П.:Естественно, гашековская, Ярослава Гашека шутовская «Партия умеренного прогресса в рамках закона». И в этом журнале у меня была статья под названием «Культ личности и “Звездный билет”», и за нее я был исключен из комсомола, в котором не состоял.
А.К.:Смотри, зеркальное какое отображение: ты был исключен из комсомола, в котором не состоял, а я своим чередом был исключен из комсомола, в котором состоял, но потом оказался не исключен. Бардак у них был во всем, вот что я тебе скажу.
Е.П.:Да… И им придраться-то вроде бы не к чему было, но сам факт издания журнала — как можно, без разрешения?
А.К.:Вот когда ты начал-то без разрешения издавать… Безобразие. Культ личности — это серьезная внутрипартийная и государственная проблема, он осужден Центральным Комитетом КПСС, а тут какой-то «звездный билет», что такое?
Е.П.:Там криминала было два: моя статья «Звездный билет» и знакомого тебе Эдуарда Русакова статья под названием «Заклинатель трав» — догадался, про кого? Правильно, про Пастернака. Эдик писал лишь о стихах Пастернака, а они говорят — неважно, о стихах или прозе. Мы говорим — так стихи-то вышли официально, вот книга шестьдесят первого года, а они говорят — она в Москве вышла и ограниченным тиражом, а вы пропагандируетеПастернака. Выступает — это все происходит в горкоме комсомола — выступает член горкома комсомола, бетонщик на строительстве Красноярской ГЭС. И говорит: «Я, товарищи, скажу по-простому, по-рабочему. Дамы, если что, закрывайте уши, буду говорить прямо. Вот были мы в Хельсинка'х на фестивале, так нам этого Пастернака' подса'вывали в номера, так мы, извините, товарищи и дамы…» И аж зашелся: «…жопу им подтирали! А эти нашли, вытащили!..» То есть мы с Эдиком вытащили Пастернака. Постановили исключить из комсомола…
А.К.:Какая прекрасная история! Одно выступление-то чего стоит…
Е.П.:Потому что ему в перерыве между пьянками в Хельсинки сказал «присматривающий», что Пастернак — это враг народа. Так вот, постановили исключить из комсомола. Главного редактора и меня, его заместителя. Однако я оттуда вышел крайне веселый…
А.К.:И тебя?
Е.П.:И меня исключили. Они не могли понять, что в шестнадцать лет можно не состоять в комсомоле. А я вышел веселый, потому как это было все равно, что меня исключили бы, например, из масонской ложи… Ты знаешь, я сейчас подумал о том, что Василий Павлович своим «Звездным билетом» уже с моих шестнадцати лет, получается, играл огромную роль в моей судьбе. Смех смехом, а мне из-за этого пришлось поступить в геологоразведочный институт.
А.К.:А так бы ты куда поступал?
Е.П.:Подожди… Было постановление горкома комсомола, об этом узнали в школе. Поэтому, когда я закончил десятый класс, мне выдали характеристику для поступления в институт, а в характеристике написано: учится хорошо, груб, высокомерен, неуживчив. Я читаю характеристику, а на меня смотрят с наслаждением директор школы и классная руководительница, и они ждут, что я сейчас паду на колени и скажу: «Не губите, родные…»
А.К.:С такой характеристикой не то что в институт, в тюрьму не примут.
Е.П.:Волчий билет. А я, значит, складываю эту характеристику, говорю «спасибо» и еду в Москву — поступать на какое-нибудь там филологическое… Я учил литературу, историю… А куда ни приду — ну, в МГУ, например, они посмотрят характеристику и говорят: «Вы идите куда-нибудь… в другое место…» Больше всего мне понравилось знаешь где? В Институте восточных языков, где на шпионов учили.
А.К.:А зачем же ты туда пошел?
Е.П.:А куда мне деваться, я в Москву приехал. Учиться. Откуда я знал-то тогда, что там на шпионов учатся? Значит, поскольку там на шпионов учат и все дипломаты, они сказали мне: «Мы не потому не разрешаем вам документы сдать, что у вас характеристика такая и что вы не комсомолец, а потому, что вы заикаетесь».
А.К.:Точно то же самое! Только не по такой благородной причине, я самиздатом не занимался, а просто по пятому пункту. Подаю документы на физико-технический факультет — смотрят и говорят: «Вы понимаете, дело не в том, что, конечно, национальность у вас, да и в характеристике написано “махровый индивидуалист”, а в том, что у вас зрение слабое, а у нас черчения много, вам тяжело будет, так что вы подавайте лучше на механико-математический».
Е.П.:Со мною это происходило в шестьдесят третьем году.
А.К.:А со мною в шестидесятом.
Е.П.:А не слишком ли мы много про себя говорим?
А.К.:А это наши мемуары.
Е.П.:А Аксенов?
А.К.:А мы есть подаксеновики и в данном разговоре этим интересны, потому что Аксенов повлиял на наши судьбы. На твою — с шестнадцати лет, а на мою — много позже, но тоже повлиял. Если бы не литература, в которую я рвался в большой степени потому, что меня аксеновская литература ушибла… Если бы не литература, то, закончив мехмат, стал бы я постепенно доктором наук ракетным и получал бы сейчас зарплату в шесть тысяч рублей. Или шестьдесят? Или гривен, поскольку сидел бы, будучи не слишком инициативным человеком, сейчас в том же Днепропетровске, где закончил мехмат. А скорей всего уже умер бы, потому что обязательно рано или поздно выпил бы вместо водки ракетного топлива.
Е.П.:А теперь ты находишься здесь, и мы сочиняем с тобой книгу про Аксенова, потому что он изменил нам судьбы… Да, так вот, иду я в институт историко-архивный. Мне хотя бы ночевать надо в Москве где-то, а ночевать в историко-архивное общежитие пустили. Хотя посмотрели характеристику и сказали: «Зря вы, зря, у нас одиннадцать человек конкурс на место, вы не комсомолец, характеристика сами понимаете какая». Но определили меня в келью, я это описал где-то, там общежитие было в монастырских помещениях, и я учу там все, что нужно, историю и так далее… Но выгнали меня и оттуда, а когда я пошел забирать документы, сказали: «Хорошо пристроился, в общежитии решил на халяву пожить». Выгнали меня, и тогда я пошел в геологоразведочный институт поступать. Имени товарища Серго Орджоникидзе. На Манежной площади он тогда был, переименованной к концу моего обучения в площадь имени 50-летия Октября. Я напротив Кремля учился… Я знал, что есть в Москве такой институт, потому что туда поступал мой школьный товарищ Саша Морозов, у которого — он жил уже в Москве — я первую ночь в Москве ночевал… Ну и вообще мне этот институт не чужой был, я еще школьником, в каникулы, работал в экспедиции радиометристом. На вступительных по литературе тройку получил, представляешь? Я о Маяковском писал. Ошибок не было, они написали — «за убогость содержания».
А.К.:Женька, это прекрасно, это же тост! За убогость содержания, товарищи!
Е.П.:Но меня все-таки принимают…
А.К.:Погоди, а какое это все имеет отношение к Аксенову?
Е.П.:Сейчас поймешь. Меня принимают в группу РМРЭ — разведка месторождений редких и радиоактивных элементов, куда всегда был недобор, где была повышенная стипендия и не было лиц женского пола…
А.К.:Потому что лица мужского пола там быстро превращались в лиц женского пола.
Е.П.:Нет. Во-первых, из лиц, там учившихся, мало кто стал ураном заниматься. Один, например, стал преподавателем иврита…
А.К.:От иврита, конечно, радиации нет.
Е.П.:И повышенная стипендия плюс. И была группа, где все читали книжки, это хорошие люди были. В общем, чтобы завершить эту историю… Замдекана у нас был Алексей Григорьевич Конский, брат народного артиста Григория Конского. Здоровенный мужик, веселый… Он поселился у нас в общежитии, женившись на уборщице. Ему было лет под шестьдесят… И однажды я Алексею Григорьевичу говорю: «Алексей Григорьевич, правда ли, что вы в молодости знали Михаила Булгакова?» Он, пораженный, на меня посмотрел и говорит: «Я-то его знал, но откуда ты, пьянь, можешь знать это святое имя?» Вот где я учился, это был замечательный институт. А поступил я туда из-за характеристики, а характеристику мне дали из-за Аксенова, его «Звездного билета»… Сгубил меня Аксенов, спасибо ему.