Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
«Как ты думаешь, мы узнаем когда-нибудь правду об убийстве Зои Алексеевны?» — спросила я Вику, когда она последний раз приехала в Москву.
«Нет!» — она буквально оборвала меня, не желая больше говорить на эту тему. Помолчав, добавила, будто прощаясь с островками былой надежды: «Есть люди, которым это очень не нужно…»
В свой первый приезд Виктория была в эйфории от того, что происходило у нас в начале 90-х годов. Как и все мы… Она поселилась в гостинице «Украина». Окна ее номера выходили на балкон квартиры, где она когда-то жила с матерью. Она смотрела на эти окна, и порой ей казалось, что где-то за гардинами скользит тень ее матери…
«Я довольна своей жизнью, — сказала она тогда. — Но
Викторию не смущали пустые прилавки магазинов. Она улыбалась, когда двоюродный брат Юрий радостно говорил ей: «Смотри, молоко выбросили!..» Виктория радовалась: «В политическом смысле все прекрасно! Великолепно!.. Я поверить не могу, что это все-таки произошло. Пройдет много лет. Я буду жить за границей. Но была и навсегда останусь русской. Верю всем сердцем, что здесь будет демократическое общество. И русский народ в конце концов будет счастлив. Он этого заслуживает».
Федорова еще несколько раз приезжала в Россию. Однажды рассказала, что решила заняться бизнесом, связанным с поставкой труб, хотя очень трудно было представить Вику Федорову в качестве бизнесвумен… Однажды призналась, что лечилась от алкоголизма — и вылечилась. Потом ее визиты в Москву прекратились.
…И вот она снова на телевизионном экране. Ей уже шестьдесят лет. На лице тихая улыбка: якорь брошен, видимо, навсегда. О прошлом вспоминает спокойно, без былой экспрессии, элегически. Да, когда-то на родине была актрисой…
Была… Оставила след ролями в картинах «Двое», «Преступление и наказание», «О любви». Кто знает, как бы сложилась ее жизнь, если бы она осталась дома. Трудно взять на себя смелость утверждать, что она продолжала бы сниматься, была бы популярна и любима зрителями, счастлива. Все сложилось так, как сложилось. Спокойное существование средней американки. Пишет картины и раскрашивает тыквы.
И все-таки жаль. Особенно, когда видишь на телевизионном экране старые фильмы, в которых живет пылкая, гордая, победительная красавица Вика Федорова, так полно любящая жизнь, к сожалению, не ответившую ей взаимностью.
«Я РАБОТАЮ С ТЕМИ, КТО ПРИЗНАЕТ ЗА МНОЙ ПРАВО ПОСЛЕДНЕГО СЛОВА…»
Владимир Машков
Он пришел в наше кино во времена катастрофические. Все, без исключения, слои нашего общества были вовлечены в нарастающий хаос, его вихри заставляли людей метаться, теряя последние остатки веры. Растерянные граждане бывшего Советского Союза, обессиленные в казавшемся безнадежным единоборстве со временем, слабели душой. Кто-то молча уходил в сторону. Кто-то страстно бунтовал, вступая в конфликт с новым мировым устройством. Кто-то страдал болезнью изолированного эгоизма — некой новой формой существования в невыносимых обстоятельствах.
Как ни странно, а может быть, и вполне оправданно с дистанции прошедших лет сквозь все чудовищное наше существование в начале 90-х, в кино начинала проступать фигура нового героя. Не протестанта — но борца, осознающего себя в дерзании занять свое особое место под солнцем. При этом нередко его дерзость и гордыня не знали границ и преград.
Этот герой отделялся от других, довольно спокойно творя зло и не вникая в праведность избранных им средств в достижении цели. Он опирался на свою мощную волю, он побеждал, но… В последних тайниках сердца, глуша внезапные взрывы тоски, он чувствовал, что
Владимир Машков один из первых… да нет, по сути, пожалуй, первый открыл этого нового героя. Это состояние души. Этот буйный, проломный характер, работающий только на себя. Вместе с тем у Машкова такие персонажи постепенно осознавали, что все больше задыхаются в мучительном круговороте абсурдного, по главному счету, существования. И поток их могучей энергии в результате ударялся о пустоту, казалось бы, завоеванного.
Так будет, пока актер не сделает очередной поворот, прорываясь к себе, повзрослевшему, к своей новой подлинности. Он возмужает и окрепнет настолько, что его герои смогут обращать свою душевную ширь, раздольность на других людей, которым без него не выстоять.
Когда-то учитель Машкова Олег Павлович Табаков справедливо назвал своего ученика характерным актером. Позволю себе продолжить эту мысль: характерность Машкова почти всегда помножена на драматический пафос, на внутреннюю значительность и глубину, которые придают силу даже ошибкам и заблуждениям его героев. По этой силе тоскуют люди начала XXI века. Сегодня она присуща немногим в миру и, соответственно, в искусстве. И потому тем больший масштаб обретает фигура Машкова, его талант.
…С одной стороны, все с малых лет сулило Владимиру актерское будущее. Мать, Наталия Ивановна, получив три высших образования, была режиссером кукольного театра. Отец, Лев Петрович, актером на той же сцене. Любопытная подробность из семейной истории. «Про родню знаю, — рассказывает актер, — что кто-то из предков долго и упорно вел борьбу за свободу итальянских рабочих (бабушка Машкова с материнской стороны итальянка. — Э.Л. ), даже бежал в Швейцарию, а папин дядя по фамилии Зеленский удостоился упоминания в книге Ленина «Что делать?». Когда-то я этим фактом очень гордился. Зеленский заслужил от вождя мирового пролетариата оценку: «Некоторые любят напиться из колодца, в который изрядно наплевано». Этим «некоторым» и был мой прадед».
Машков вспоминал:
«Я — поздний ребенок. Отец у меня 1923 года рождения, мать — 1925-го. Кстати, мама моя — итальянка, а папа наполовину поляк…»
С другой стороны, с детства Владимир обожал наших меньших братьев. Он охотно рассказывает о своем домашнем «зверинце» тех лет. В «зверинце» обитали ежи, крысы, хомяки, снегири, голуби, вороны, сороки, галки, собаки и даже лисица. Многих Владимир подбирал на улице — птиц со сломанными крыльями, собак и кошек с отдавленными лапами и ранами. Лечил, потом отпускал на волю.
Однажды Машков признался, что позволяет себе несколько фантазировать, рассказывая о детских годах. Но в любом случае охотно верится, что экстремальные ситуации были его стихией. Это и побег в тайгу (он рос в сибирском городе Новокузнецке), где довольно долго жил в полном одиночестве. И тут же контрастный эпизод. Шестнадцатилетний Машков не просто оказался в КПЗ, но мог оттуда проследовать дальше вместе с приятелями, всех их обвиняли в убийстве. Сошлюсь на слова самого Машкова в одном из его интервью: «Как-то с приятелями мы сидели во дворе, распивали портвейн. В общем, все шло буднично. А потом случилась легкая потасовка с кавалером местной шалавы, и мы по трубе решили залезть на третий этаж в квартиру, где жила эта подруга, чтобы посчитаться с нашим обидчиком. Разбили окно, забрались вовнутрь. А там — девушка убитая… Мы, конечно, двинули обратно, стали прыгать из окон, как в кино. Ночью нас взяли. Когда за мной пришли, я спал. Меня вытряхнули из постели, посадили в «воронок» и увезли. Родители и понять толком ничего не успели.