Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
Роль Мышлаевского, собственно, абсолютно закономерна на пути актера. Любопытно, что именно в это время Пореченков едва ли не потоком играет «людей в форме», разумеется, опираясь не на столь высокую драматургию. Как ни мало ассоциировался герой Булгакова с разного рода современными российскими офицерами и даже генералами, в «Белой гвардии» Пореченков порой напоминал своих экранных персонажей, не забывая о выправке, командирской интонации и т. п.
Но судьба поразительно вписывается в драматическое для страны время. По главному счету, к чести его, актер отказывается от скучной советской традиции лепить из Мышлаевского образ крутого
У Пореченкова Мышлаевский уходит в никуда, оказавшись человеком, которому, в общем, больше нет места на земле. Ни у белых, ни у красных, ни у зеленых… Нигде. Он буквально кожей осознает враждебность окружающего мира любым благородным чувствам и надеждам. Он словно постепенно угасает, заканчивая свой безнадежный марафон, по сути, вместе с погибшим другом Алексеем Турбиным. Он отказывается от бесплодного самообмана, от иллюзии: вдруг все-таки найдет новую точку отсчета, выбравшись из Киева и вступив в Красную Армию. Просто надо куда-то идти…
При этом Мышлаевский не из категории самоубийц. На мой взгляд, нечто здоровое в человеческой сущности актера, его витальность, его жизнелюбивая натура протестуют против любых форм суицида. Актер как бы одалживает себя в этом смысле собственному герою. Хотя, естественно, ему иногда приходится и переламывать себя в зависимости от роли.
В финальных сценах «Белой гвардии» Пореченков играет на контрастах. Прощаясь с прошлым, он не знает своего будущего. По складу характера жить незаметно он не может. В этом его откровенная уязвимость, преддверие вероятной гибели своей, что все время отбрасывает горькую тень на Мышлаевского. Пока он еще в доме друзей, но не исключено, что для него скоро все закончится пулей в сердце.
Мне довелось впервые увидеть Пореченкова на сцене в «Утиной охоте» Александра Вампилова в роли Официанта. Своего рода антипода главного героя Виктора Зилова и вместе с тем Официант — странное, смещенное отражение того же Зилова. Зилов только мечтает метко стрелять на предстоящей утиной охоте, Официант — на деле меткий стрелок. Зилов опустошен, в сущности, ко всему безнадежно равнодушен, говоря современным языком, заражен «пофигизмом». Официант уже давно законченный «пофигист», притом убежденный.
Но если Зилов давно потерял себя, вкус к жизни, существуя в вакууме, отсутствии надежд, чаяний, ожиданий, то для Официанта «пофигизм» — его броня, его оружие. Залог его жизненного благополучия. Сыграно все было в скользящей неуловимости намерений, что было особенно страшно. Являлся человек в полном отсутствии нравственных критериев, духовных ценностей, уважения к кому бы то ни было. Он ни к чему не причастен. Ему принципиально не знакомо этическое начало во взаимоотношениях человека с окружающим миром. А за скольжением и неуловимостью Официанта таилась железная деловая хватка, презрение к людям, точная оценка происходящего и талантливая мимикрия.
Массивный, атлетически сложенный Официант сгибался перед клиентами, буквально порхал с подносом в руках, легкий, виртуозный в общении. Порой казалось, что миляга Официант исполнен любезности — на самом деле это нужно, чтобы каждый вечер собирать с посетителей ресторана приличные чаевые и уйти домой в сознании не напрасно прожитого дня.
Официант Пореченкова был вполне современным деловым человеком, из тех, кто спокойно предает, уверенно обирает, деловито строит виллы и замки за счет этих обобранных. И начисто лишен чувства собственного достоинства.
Невозможно забыть реакцию Официанта на пощечину, которую отвешивает ему Зилов. Ни тени возмущения — по крайней мере внешне. И не только полное спокойствие, но еще и попытка удержать пьяного вдребадан Зилова, не давая ему упасть. Официанту не нужен скандал там, где он работает, да еще в присутствии свидетелей. Он знает: потом Зилов за все заплатит, и по самым высоким расценкам. На самом деле Официант жаждет мщения — Пореченков сумел сыграть и это. Но говорит в нем не оскорбленное самолюбие, в Официанте живет пошлейшее, злобное самоутверждение и ощущение своей власти над людьми.
Вокруг Официанта возникала нестерпимо душная атмосфера, в которой, кажется, погибало или уже погибло все живое. При этом актер избежал резонерской ноты.
О себе он убежденно говорит: «Я — характерный актер». Он повторяет это, вслушиваясь в свои слова, словно проверяя, так ли это? В принципе он лишен часто встречающейся у его коллег завышенной самооценки. Судя по всему, подобные мысли его мало занимают, главное — изменять свой status qwo. Пусть это не всегда удается. Тем более что кинематограф в начале первого десятилетия нового тысячелетия, как уже было сказано, «людьми в форме», намекая на немало его ролей, сыгранных в это время. Режиссеры звали — актер соглашался. Звали отчасти еще из-за недолгого военного прошлого Пореченкова. И, надо сказать, Михаил Евгеньевич от подобного определения не открещивается. Тем более есть среди них и неординарные персонажи.
В 2005 году Пореченков снялся в двух, значимых для него ролях: прапорщика Дыгало в «Девятой роте» Федора Бондарчука и трижды разжалованного офицера Пантелеева в фильме Андрея Прошкина «Солдатский Декамерон».
Дыгало — наставник новобранцев, человек сложной, искалеченной судьбы. Он непримирим, жесток, он кажется беспощадным. Но все это от желания спасти молодых, практически не обученных ребят.
Война, однажды уже прожитая Дыгало, ранила и тело его, и душу. Пореченков, никогда не воевавший, однако видел и знал таких людей. Но он не просто срисовывал их, снимаясь в «Девятой роте». Главное — отцовское чувство, обращенное к его несмышленышам: такими кажутся Дыгало новобранцы, хотя он не так уж и старше их. И все же что-то постоянно сжигает прапорщика, иногда доводя до срыва, чего он сам опасается. Мучительно останавливает себя, помня о миссии, которую добровольно принял на свои плечи.
Внутренний надрыв Дыгало вносил особый оттенок в его личную историю и в картину в целом. От актера требовалось обостренное чувство меры, чтобы не потерять доверия зрителей, не отвратить их взрывами отчаяния и боли. Еще была у Дыгало некая сумма личных уверенностей, которая, несмотря ни на что, позволяла ему устоять на земле. Есть у него и его собственная правда, которой он бережно делится со своими ребятами. И был еще мягкий, глубоко скрытый, осторожный намек на то, что Дыгало в какие-то моменты вынужден переламывать себя, чтобы снова участвовать в войне, сломавшей его судьбу. Особенно это ощутимо на крупных планах актера. Они как рентгеновский снимок самого сокровенного в этом измученном человеке.