Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
Она опекает двух людей, утративших почву под ногами, как миллионы людей в нашей стране. Не стану углубляться в конкретные социальные и психологические причины, повлиявшие на сдвиги в психике ее отца (Сергей Дрейден), с его нежданным гостем, белорусским гастарбайтером (Евгений Сытый). В данном случае речь о ней, об удивительном ее характере и неистребимой стойкости, как бы ни была жизнь сурова и не щедра к ней.
Судьба ее не сложилась, и в будущем незаметны просверки счастья. Но она интуитивно ценит данную ей Богом жизнь. Живая, естественная, она мягко, ненавязчиво возвращает людям утерянное многими чувство благодарности за то, что мы дышим, ходим по земле, смеемся и плачем, любим, страдаем. Сама она об этом не задумывается, все в ней
Единственная среди героев, она сохранила трезвый взгляд на мир и на близких людей. Сознает безумие отца — но не восстает, зная о нем главное: ее отец — ребенок. Сейчас он ее ребенок. Она поменялась с ним ролями, местами. В таком новом, сложном ракурсе Анна Михалкова еще раз возвращается к образу женщины-матери, женщины, на которой мир стоит. Этот мотив сопутствует всем событиям ее экранной жизни, от первого появления, от ее милой сосредоточенности на мыслях об отце. От ее взгляда, когда, войдя в дом, она видит неожиданно поселившегося гостя из Белоруссии… От того, как на протяжении почти всего фильма она будет с разной интонацией повторять: «Папе надо принять таблетки»… И до последних ее проходов по заснеженной дороге. Ее лицо изменится после гибели отца, в голосе появилось драматическое тремоло. Все это выразительно, остро контрастирует с ее внешним обликом, оставшимся тем же чуть нелепым, милым, порой смешным.
Я спросила Аню, кто так точно нашел костюм для героини? «Я сама, — сказала она, — конечно, при участии костюмеров». Незабываем этот стандартный комплект обитательницы спального района: пережившая два-три сезона куртка, свитерок, брюки и особенно эта шапочка с брошкой: как робко, но с надеждой реализованное желание все-таки обратить на себя внимание, доказать, что она не хуже других. Отсюда и дешевые цепочки на шее — сейчас без них не обойдешься… Она хочет остаться и остается женщиной, в том числе в этих милых, наивных попытках нравиться. Но не допуская при этом ни дешевой сентиментальности, ни, напротив, тайной усмешки в адрес героини. «Сумасшедшая помощь» — триумф актрисы, ее магнетического умения быть сильной, дерзкой, смешной, трагической, ироничной и яростной, скорбной и торжествующей. Как жизнь — подлинная жизнь.
Недаром она однажды сказала: «Я считаю себя счастливой уже потому, что живу. Когда начинаешь адекватно оценивать ситуацию, понимаешь, что иногда твое «плохо» — счастье для других. И тогда какие-то обычные вещи оказываются самыми важными: чтобы родители не болели, чтобы дети не огорчали… Мне уютно там, где я нахожусь».
Она много сделала, сохраняя очарование свежести и параллельно приобщения к тайнам бытия. На пороге роли актриса часто словно задумывается. Возможно, в такие минуты она ищет и утверждает для себя связь новой героини и живой жизни. Расхожие приемы не для нее.
Свою актерскую биографию Анна Михалкова выстроила сама, собственными руками, ни разу не использовав «родительский капитал». Если не учитывать генетику, подарившую ей талант, волю, широту мышления. И огромный вкус к жизни.
ЧЕЛОВЕК НА СВОЕМ МЕСТЕ
Михаил Пореченков
Многосерийная телевизионная картина Сергея Урсуляка «Ликвидация» стала поистине народным фильмом. Пожалуй, в истории отечественного телевизионного кино только «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой и «Место встречи изменить нельзя» Станислава Говорухина собирали такую огромную аудиторию и так прочно, надолго вошли в нашу жизнь.
Одним из точных психологических манков «Ликвидации» была загадка, которая практически с первых серий держала зрителей в плену: кто же тот таинственный шпион, умело внедрившийся в жизнь послевоенной Одессы? Кто этот незримый преступник,
Признаюсь — я была в их числе. Дома, после просмотра очередной серии, на этот предмет возникали яростные споры. Мои подозрения все больше падали на заместителя военного прокурора Виталия Баринова, сыгранного Михаилом Пореченковым. Красивого, статного, обаятельного мужчину. Верного товарища. Сильного, смелого, открытого… Что стало причиной, лишавшей этого героя моего доверия? Поверьте, даже не какие-то сюжетные подробности, которые давали бы на это право. Те, что всплыли в памяти, когда именно Виталий Баринов оказался именно тем страшным, изощренным, неумолимым убийцей. Меня почти изначально смущал абсолютный позитив Баринова, его идеальная положительность, как говаривали в советские времена. Потом поняла — актер тонко акцентировал этот великолепно ограненный позитив, так, чтобы товарищ прокурор выглядел ходячим нравственным кодексом, заставляя нас все же сомневаться в его светлом облике. Даже в те минуты, когда Баринов, отпечатывая до блеска начищенными сапогами твердый строевой шаг, шел на свидание к любимой женщине Антонине, ни разу не забыв купить ей цветы… Когда он смотрел на Давида Гоцмана по-собачьи преданным взглядом… Увы, как раз в эти минуты во мне начинала шевелиться и расти недобрая мыслишка: а тот ли он на самом деле? Уж больно хорош этот роскошный военный юрист! Хорош до невозможного, во что до конца невозможно было поверить.
А ведь так оно и случилось, когда только в финале открылось истинное лицо Баринова. К счастью, ни Сергей Урсуляк, ни Михаил Пореченков не опустились до ликующего разоблачения врага, как это нередко бывает при подобных сюжетных поворотах, и мгновенно стираются все ранее заявленные достоинства персонажа: отрицательный — так уж отрицательный без пощады! Никаких ему скидок! К их чести, режиссер и актер позволили Виталию Баринову остаться все тем же сильным, умным, смелым. Но глубоко спрятанная, постоянно клокочущая в нем ненависть к советской системе, главный движитель его поступков, намерений, планов, не дали ему душевного покоя, возможности быть милосердным хотя бы к женщине, которую он все-таки любил… Казалось, Баринов захлебнулся в жажде мщения, идя по острию ножа на пути к цели.
Пореченков играл финал широко, раздольно, он был даже по-своему счастлив, сбросив наконец маску, свободный наконец от притворства, он стал самим собой…
Актер удивил зрителей, особенно тех, кого он уже успел к этому времени заковать себя в представлении о Пореченкове как о милейшем, забавном «агенте национальной безопасности» Лехе Николаеве, отказавшись видеть у Пореченкова иной потенциал, верно оценить его талантливое озорство на экране, любовь к острой форме, знакомую театральной публике способность актера передать внутреннюю подвижность характера его героев.
В принципе в застывшем зрительском представлении об актере нет ничего удивительного, особенно в век всеобъемлющей власти телевидения, формирующего своеобразную собственную эстетическую систему (если слово «эстетика» имеет право на существование в данном случае), определенный взгляд телеаудитории, ее пристрастия. Жертвами, соответственно, становятся актеры, втиснутые в рамки полюбившегося публике героя, чему чрезвычайно активно способствуют сериалы. В результате появились в большом количестве так называемые «медийные лица», калифы на час, которые в итоге часто оказываются жертвами первого своего успеха. Наиболее мужественные и одаренные артисты, способные без опасных иллюзий смотреть в собственное будущее, справляются с таким недобрым искушением. Причем не всегда ради этого отказываясь от работы в кинотелевидении, но относясь к этому строго избирательно.