Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Шрифт:

Поначалу Валентина к сокурсникам приглядывалась настороженно и с любопытством: кто они, эти кандидаты в боги, и какое ее место здесь? И с радостью и удивлением обнаруживала, что это живые, со всеми их «потрохами» люди, и она, Валентина, ничуть не хуже. Напрасно она паниковала своей провинциальностью и извечным ощущением собственной беловоронности. Напротив, здесь все были «белые вороны», помешанные на театре, кино, и непременно каждый уже воображал себя полубогом. Ленивых отсеивали. Валентина-то знала, куда пришла. Уж если она попала, то скорее умрет, чем не выполнит чего-нибудь. Ей и Светка всё время твердила: «Актеры – это труженики», и здесь повторяли: «Одного таланта и способностей мало, нужно много работать над собой». И Валентина работала до изнеможения, до самозабвения, она была заранее настроена на такой труд, безо всякой романтики. Были будни – каждодневная работа. Не тот Театр с большой буквы, который мы произносим с придыханием, как Доронина в фильме: «Вы любите Театр? Театр – это храм. Любите Театр», – а другой, с маленькой буквы, повседневный. И неожиданно получала взамен всеискупающие праздники, перед ней открывались вдруг таинство и радость подлинного творчества. То, что прежде казалось недосягаемо-божественным, таинственно-прекрасным, почти нерукотворным, удивительным образом раскладывалось, анализировалось, конструировалось и обживалось. Теперь это прекрасное, приобретшее земные реальные формы, создавалось и ею, Валентиною, тоже. Тут и начинался тот медленный, порой мучительный переход в иное качество, происходила переоценка ценностей. (Медленный – быть может потому и спасительный: если это случается быстро, не успеваешь адаптироваться, и от перепада высот хмелеет

голова.) Вещи постепенно начинали открывать свою сущность, приобретать реальную ценность.

У Валентины были успехи, ее хвалили, очень хвалили. Она и сама чувствовала, что у нее получается, что она может. Может! Часто ее даже ставили в пример: как мгновенно схватывала она характер, суть роли, как впитывала в себя окружающее, будто губка, быстро и точно выдавая потом, уже преломленное ее творческим хрусталиком, живо и интересно.

И вот всё это, казавшееся – навсегда, вдруг рухнуло в ней, оставив раздражающую пустоту. Будто пересох бивший прежде так мощно ключ. Может быть, она просто переработала, слишком расточительно истратила свой запас энергии и душевных сил, что был отпущен ей на долгие годы? Только начало сезона, а она в таком состоянии…

Слишком серьезно для нее всё это, слишком много поставлено на карту, чтобы теперь, так просто, отказаться.

...

«Творить – это всегда ново, это проход по целине. А идти по целине гораздо труднее. Порой хочется всё бросить, сбежать. Что удерживает нас на этой целинной дороге, что заставляет, сцепив зубы, упрямо карабкаться вперед? Упрямство ли, честолюбие, самолюбие, интерес, поиск, жажда непознанного, чувство авантюры – ч т о ? Почему другие бросают, сворачивают на проторенный путь, а другие остаются? И не все ведь добиваются успехов, не все побеждают, многие погибают, ломаются на этой целине. В чем секрет успеха? Есть ли его рецепты, формулы, правила? Где найти их?»

Это тоже ее, Валентинино, записанное еще в студенческие годы. Может, несколько выспренно, с пафосом, но разве искусство вообще – не приподнятость над обыденностью? Если художники не будут жить чуточку в облаках, как же они смогут приподнимать остальных?

Валентина поднялась с дивана, побродила по комнате; в животе посасывало от голода. Вышла на кухню. От включенного света на одном из соседних столов из миски с отходами полезли врассыпную тараканы. В миске лежали две котлеты, кусок торта, половинка вафли. Как люди могут такое выбрасывать? У Валентины за окном, в прибитом к подоконнику посылочном ящике, что служил ей холодильником, только масло лежит да потрескавшийся кусок брынзы. И это хорошо: ее приятельница, мим, и вовсе сидит без работы, голодает: постоянного театра нет, своих номеров, с которыми могла бы выступать, тоже; подрабатывает в шоу, редких спектаклях, где худо-бедно занята; хорошо, если перепадет телевидение.

Валентина налила и поставила на огонь чайник, подошла к своему «холодильнику», но забыв – зачем, уставилась в ночное окно: «Может, в библиотеку сходить, взять что-нибудь о театре, актерах? Может, найду что-нибудь для себя?»

Хотя сколько она таких книг перечитала!

Она опять прошла в комнату – вон несколько полок уставлено, все об актерах. Провела рукой по уже запылившимся корешкам: «Актеры советского кино» – почти все выпуски, тщательно выискиваемые в книжных магазинах и букинистических отделах. «Актеры зарубежного кино» – с их со Светкой кумиром юности – Барброй Стрейзанд, – бессчетно бегали на ее «Смешную девчонку». Журналы «Искусство кино» – одно время выписывала, была в курсе киношных событий, что и кто снимается, – сейчас всё забросила. Кипы «Театральной жизни», «Театра», даже «Эстрады и цирка». В углу – от пола и почти до самого потолка – стопа «Советского экрана» за несколько лет, многие еще Светкины. Так, пойдем дальше… Монографии, монографии… «О Комиссаржевской», «О Марии Савиновой»… Ермолова… Тарасова… Ах, какие все великие, ах, какие прославленные. И у всех, судя по их жизнеописаниям, всё было так гладко, так великолепно; жизнь – сплошной триумф: гастроли, поклонники, аплодисменты, корзины цветов. Неужели так возможно?! Может, у кого-то и замечено вскользь: «творческий кризис». Мир рушится! – а об этом – вскользь, так сухо, обыденно: кризис, мол, творческий, бывает… Может быть, и у нее, Валентины, самый что ни на есть обыкновенный творческий кризис, быть может, и о ее теперешнем состоянии кто-нибудь когда-то напишет в двух словах: «творческий кризис?»

…А здесь у нас что? Бояджиев. Хорошо, восторженно пишет об актерах, спектаклях. Так и нужно: если тебя что-то потрясло, кто-то взволновал, об этом нужно говорить. Актеру это необходимо – для этого он и выходит каждый вечер на сцену, и живет, – чтобы сначала потрясти, а потом слушать об этом комплименты. Когда ему перестают говорить, что его любят, что им восторгаются, он начинает чахнуть. Впрочем, как и любой другой, просто – человек.

…Комиссаржевский. «Статьи о постановках, очерки, заметки»… Вряд ли здесь что… Хотя… вот! – даже карандашом подчеркнуто:

...

«Театр, как любовь! Чтобы ее сохранить на долгие годы, нужны непрестанные усилия всей жизни. Иначе она уходит».

Вот то, что нужно! Это же о ней, о Вальке! Вот, оказывается что: усилия нужны, ее усилия, значит, нужно всё-таки что-то делать.

Когда-то подчеркнула просто как понравившийся афоризм, не думала, что когда-нибудь так близко коснется ее, так нужно будет сейчас. «Усилия всей жизни…» Значит, так вообще бывает, не с ней одной. Одну любовь – к Игорю – она потеряла безвозвратно, черт с ней; но театр нужно спасать во что бы то ни стало, иначе всё просто теряет смысл.

Какие же это усилия, что от нее требуется? Где найти ответ на этот вопрос?

– Валя, чайник кипит! – громкий шепот и поскребывание в дверь заставили Валентину вернуться в свою комнатушку от взлета к только что открытой истине.

Сосед по квартире – такой же полуношник. Жена, двое детей, все в одной комнате. Сидит ночами за шкафом, при свете ночника роман о строителях пишет. Частый Валин ночной собеседник, когда, сбежав ненадолго со своей «сладкой каторги», выходит на кухню курить. Далеко за сорок, лысеет уже – поздновато, вроде, начинать писательскую карьеру. Днем то сидит в какой-то строительной конторе, то по объектам мотается, а ночами пишет вот… И тоже, поди, воображает – то взлетает высоко и парит на недосягаемых высотах своей зашкафной мечты – дух захватывает, то ниспадает низко и больно во весь этот коммунальный быт: крикливой жены, нервных детей, скандалов, либо маразмов своей работы – рассказывает о них Валентине во время их ночных бдений. И тоже ведь ищет, мучается, что-то важное, свое, выстраданное хочет поведать человечеству из-за шкафа. Как романтично всё это называют: ах, «муки творчества», ах, «творческий полет». Но что действительно стоИт за этой красивостью, знают лишь испытавшие на себе эти и муки, и полет.

Путь наверх – труден, он требует всего тебя, без остатка. Он не хочет делить тебя ни с кем – ни с родными, ни с близкими; он ревнив к творим привязанностям, любовям, всегда ставя жесткий выбор. Как часто, порой просто по мягкости характера, выбор делается в пользу близких – тех, кто, как нам кажется, в нас нуждается.

Вот сосед – добрый, лестничных кошек кормит (Валентина, вечно занятая собой, вся в своих мыслях, работе, вспоминает о том, что они тоже едят, лишь когда сосед выносит им что-нибудь на ночь в блюдечке – хлеб, покрошенный в сметану, подогретое молоко), – наверное, думал, что уже сделал навсегда свой выбор в пользу семьи, а ближе к пятидесяти годам всё-таки за шкаф потянуло – в свою пользу. Да в свою ли? Разве ни есть величайшая жертва – отрекшись от мира, уйти в собственное уединение – только уже на более высокой ступени понимания: что же есть истина, а что – суетность в этом мире? И наверняка счастлив он в своей зашкафной жизни так, как не был счастлив ни с женой, ни с детьми. Там, за шкафом, он и Великий Открыватель Вселенной, и Единственный ее Властелин. Что может сравниться с этими ощущениями в обыденной жизни?

Привязанности много дают, но и многого требуют взамен – силы, времени; художник должен быть свободен и независим от привязанностей, а это – и жесткость, и эгоизм. Только вот обратная сторона этой независимости –

одиночество; только разве можно вполне быть свободным от привязанностей – живой человек-то?

«Нужно поговорить с Таткой», – подумала Валентина.

Татьяна, или как ее все называли: Татка, была художницей у них в театре, Валиной подругой. Валя относилась к ней скорее как к старшему товарищу, хотя разница в возрасте была не слишком велика. Более того, Татьяна была для нее неким жизненным ориентиром: Валя верила ей во всём и принимала ее мировоззрение как «правильное», во многом чувствуя на себе его влияние.

Сейчас у Татьяны была надомная работа, уже несколько дней она не появлялась в театре, и Валентина решила ей позвонить: та наверняка со своим «совиным» режимом сидит в «тещиной комнате» перед мольбертом, либо на кухне корпит над эскизами.

– Татк, это я, Валентина. Ты когда появишься? Поговорить бы надо.

– На какую тему?

– На тему: «со мною что-то происходит»…

– Ну разродилась наконец. Валька, я сама вижу, ты в «улёте» какая-то. Но не в моих правилах лезть в душу, пока не пригласят. Погоди, в ванную телефон перенесу: у меня спят уже все.

Так сидели они еще долго – Валентина, в коммунальном коридоре, накрывшись жарким пальто, чтоб не будить соседей, и Татьяна – на краю ванной, возбужденно оря порой в трубку:

– Я видела твои недавние спектакли: дохлая ты; я думала, из-за Игоря. Я же помню тебя прежнюю: твоей энергии на два театра с лихвой хватило бы. Я тогда еще поражалась: будто моторчик в тебе заведен…

– Кончился завод.

– Ты не паникуй очень-то, это нормально. На первых порах, наверное, действительно нужно быть фанатиком, немножко «вывихнутым», чтобы пробиться, вырваться в… верхние слои атмосферы, что ли. А потом начинается обыкновенный каторжный труд. Я знаешь, как первое время, когда только начинала? – думала: свернуться бы калачиком, тут же, возле мольберта, до утра перебыть бы, а потом снова за кисти, и писать, писать… Чуть не в постель с ними ложилась. А теперь всё вошло в норму. Есть просто работа, обыкновенная ра-бо-та. Твоя работа. Понимаешь? У кого-то это завод, станок, а у тебя – мольберт. Бывает, иной раз увидишь свои «орудия труда» и сбежать хочется, и так же неохота порой за всё это приниматься, как рабочему к восьми утра каждый день тащиться в проходную. А идешь, сидишь, корпишь – что делать? Это уже потом, когда в работу войдешь, бывают такие моменты, что думаешь: ах, вот ради этих минуток, пожалуй, и стОит огород городить. Но это бывают – минуты, а всё остальное, опять же: ра-бо-та. А в ней всё: и спады, и подъемы, и еще черт знает что.

– У меня «черт знает что». Всё сложнее и серьезнее.

– Всегда кажется, что то, что происходит с тобой, самое необыкновенное и ни с кем никогда не происходило. А может, я действительно не то говорю. Ладно, завтра у меня срочная командировка, денька через два вернусь, приду к тебе, поговорим толком, разберемся. Только постарайся до моего приезда не загрызть себя окончательно, я тебя знаю. И делай что-нибудь! – только не лежи лицом к стенке. Всё.

Как хорошо, что есть Татка.

А на следующий день состоялся еще один важный для Валентины разговор.

После утренней репетиции она поднялась в костюмерную и вдруг, слово за слово, разговорилась с их старенькой костюмершей Ниной Марковной, которую в театре любили и шутя называли Ниночкой Морко́вной. Прежде она была актрисой, еще старой актерской школы, но, выработав пенсию в одном из театров, из-за каких-то кулисных дрязг со сцены ушла, но из театра – не смогла, и устроилась у них костюмершей. К актерам она относилась по-матерински заботливо, особенно к молодежи, опекала их и, если требовалось, помогала советами. Как-то Валентина пожаловалась ей, что мол, быть хорошей актрисой – очень тяжело.

– Конечно, милочка моя, тяжело, – ласково улыбнулась Нина Марковна. – А всё, Валюша, если делать хорошо – тяжело. И не только актрисой, но в любой профессии тяжело, если относиться к своей работе добросовестно и выполнять хорошо. Легко, милочка, бывает, только когда делаешь плохо. Потому и нужно любить свою работу: когда любишь, трудности легче переносятся.

Мудрая Нина Марковна!

Долго на сей раз беседовали Валентина и Нина Марковна за закрытыми дверями пропахшей пылью костюмерной. Давно все разошлись по домам; покойную тишину театра нарушали только гулкие удары молотков рабочих сцены: сколачивали декорацию к вечернему спектаклю.

И дрогнуло вдруг что-то и потеплело в душе Валентины, когда положила Нина Марковна свою высохшую сморщенную руку на горячую Валину, пожала легонько и сказала проникновенно:

– Ва́люшка, милая, твое актерство из увлечения переросло в профессию, а быть профессионалом всегда трудно. Одно дело – энергия влюбленности, и совсем другое – каждодневный, порой изнурительный труд. Конечно, прекрасно сохранить в себе то, что называют студийностью, горением – это очень хорошо, но трудно. А тебе, я смотрю, на протяжении всей жизни «горение» подавай! Но это просто невозможно: душе тоже требуется отдых, а то ведь и сгореть недолго, – Нина Марковна улыбнулась. – Ты слишком требовательна к себе. Будни – в любом деле – есть самое сложное: это испытание на прочность, испытание на любовь. Влюбленность со временем либо исчезает совсем, либо перерастает в постоянное глубокое чувство. Все любови, Ва́люшка, развиваются по одним и тем же законам – и любовь к человеку, и любовь к профессии. Один однолюб, а иной за жизнь столько переберет… Но разлюбить театр невозможно! А в тебя-то, Ва́люшка, дорогая, я всегда верила и восхищалась тобой, мне всегда казалось, что в тебе этот чертик треклятый сидит. И есть у тебя тот «священный трепет» к сцене, к действу, на котором воспитаны старые актеры, но почти напрочь отсутствует у молодых, несмотря на всю их порой талантливость. И за это-то я очень уважаю тебя, Ва́люшка. А то, что с тобой сейчас происходит – это ничего, это бывает. Твой переход от влюбленности непрост. И то, что ты мучаешься этим, это очень хорошо: значит, в тебе это настоящее, глубокое. А это главное. Ты полюбишь, снова полюбишь, но уже, быть может, другой любовью, более спокойной. И как актриса ты не только не кончилась, а лишь начинаешься. Порой молодой актёрик поиграет год-другой в театре, пусть удачно даже, на хороших ролях и уж возомнит себе, думает, что он настоящий актер. Нет. Творчество, Ва́люшка, предполагает сомнения. Сомнения в своем таланте, порой разочарование в себе, и даже всё, что делал до сих пор, покажется вдруг ошибочным, ненужным. И я рада за тебя, Ва́люшка, очень рада. Твои сомнения, а в дальнейшем, быть может, будут и неудачи, и даже провалы – да-да, самые настоящие провалы, и ошибки – ты не пугайся их, – это всё звенья одной цепи: это путь – твой путь. Только ты не сдавайся, не отчаивайся – ты карабкайся. А потом… Потом ты сама увидишь, какая высочайшая награда ждет тебя на этом пути, если сил достанет не свернуть. А что сейчас тебе делать? – это уж никто сказать тебе не может, это уж как ты сама для себя найдешь. Поговори с Глебом, возьми отпуск недельки на две – он даст. Быть может, тебе развлечься как-то надо, с людьми пообщаться, музыку послушать, книги хорошие почитать – только не лежать камнем дома! А может, как раз наоборот: перележать этот период и надо – это тоже бывает необходимо. Быть может, тебе в одиночестве побыть надо, от людей отдохнуть. И там в уединении, наедине сама с собой и разберешься, что к чему. Человеку творческому периодически просто необходимо в уединении побыть, поразмышлять, да и «чистку» себя произвести. Если у тебя этот процесс «чистки» идет – это хорошо. Порой он мучителен, ему помочь надо. Вот что, милочка: у меня дача недалеко, по московской дороге, пустует сейчас. Я тебе ключи дам, хочешь – там поживи. По лесу поброди – сейчас в лесу замечательно, – грибочков пособирай, голову освободи. Я и деньгами помогу, если что: знаю я ваши зарплатишки. В общем, Ва́люшка, милая ты моя, решай, думай, ищи – это всё индивидуально, – Нина Маркова тепло улыбнулась и еще раз легонько пожала Валину руку.

Радостно и легко было на душе Валентины, когда прикрыла она за собой двери костюмерной – будто тяжелый ноющий осколок льда, застрявший внутри, вдруг обильно начал таять, разливая по всему телу животворящую влагу.

– Инди-ви-дуально, – вышагивала по ступенькам Валентина, спускаясь к выходу. Каждый день происходили маленькие открытия; кажется, становилось легче, понемногу отпускало. Долго ей еще? И, значит, одной ей мучиться, одной искать что-то для себя. Может, вправду за город махнуть? А потом… Потом начнут репетировать новую пьесу, ей, наверное, дадут роль, начнется работа, может быть, она увлечется, загорится в ней опять что-то, сдвинется она с мертвой точки. Надо как-то жить, работать – ведь жить еще так долго.

1986 г. 1995 г.

Поделиться:
Популярные книги

Магия чистых душ

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.40
рейтинг книги
Магия чистых душ

Здравствуй, 1985-й

Иванов Дмитрий
2. Девяностые
Фантастика:
альтернативная история
5.25
рейтинг книги
Здравствуй, 1985-й

Месть бывшему. Замуж за босса

Россиус Анна
3. Власть. Страсть. Любовь
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Месть бывшему. Замуж за босса

Безымянный раб

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
фэнтези
9.31
рейтинг книги
Безымянный раб

Действуй, дядя Доктор!

Юнина Наталья
Любовные романы:
короткие любовные романы
6.83
рейтинг книги
Действуй, дядя Доктор!

#Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 11

Володин Григорий Григорьевич
11. История Телепата
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
#Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 11

Невеста вне отбора

Самсонова Наталья
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.33
рейтинг книги
Невеста вне отбора

Темный Патриарх Светлого Рода 3

Лисицин Евгений
3. Темный Патриарх Светлого Рода
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Патриарх Светлого Рода 3

Черный Маг Императора 13

Герда Александр
13. Черный маг императора
Фантастика:
попаданцы
аниме
сказочная фантастика
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Черный Маг Императора 13

Воин

Бубела Олег Николаевич
2. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.25
рейтинг книги
Воин

Барон не играет по правилам

Ренгач Евгений
1. Закон сильного
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Барон не играет по правилам

Провинциал. Книга 4

Лопарев Игорь Викторович
4. Провинциал
Фантастика:
космическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Провинциал. Книга 4

Возвращение Безумного Бога 4

Тесленок Кирилл Геннадьевич
4. Возвращение Безумного Бога
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Возвращение Безумного Бога 4

Измена. Мой заклятый дракон

Марлин Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.50
рейтинг книги
Измена. Мой заклятый дракон