Аку-аку
Шрифт:
И вот новая встреча с камышовыми лодками, теперь на фреске в развалинах строения на кратерном гребне самого большого пасхальского вулкана, помеченного в записях Эда номером «19». И ведь мы нашли не только изображение, но и камыш. Стоя в разрушенном городе птицечеловеков, мы видели далеко внизу с одной стороны гонимые буйным океаном соленые волны прибоя, а с другой на дне кратера — заросшее высоченным камышом тихое пресноводное озеро. Этот самый камыш и применяли в строительстве древние пасхальцы. Любой островитянин мог нам рассказать про маленькие лодки пора, которые вязали себе участники гонок к птичьим базарам за первым в году яйцом.
Наконец, я знал, что этот камыш есть своего рода ботанический курьез. Его родина — Америка, где он растет по берегам озера Титикака, так не сюрприз ли это — увидеть в кратере на острове Пасхи тот самый камыш, из которого индейцы Титикаки делали свои лодки и который жители засушливого приморья Перу выращивали на орошаемых участках для строительства своих заслуженных камышовых лодок там, где было трудно достать бальсу. Как же могло пресноводное растение попасть сюда через океан?
У патера Себастиана и у пасхальцев был готов ответ на этот вопрос. По преданию, камыш в отличие от многих других здешних растений не был диким, его заботливо посадили на озере предки. Легенда приписывает это дело Уру, одному из первых переселенцев. Мол, оп привез с собой корневища и посадил их в кратере. Как только появились ростки, Уру перенес корневища в кратер Рано Рараку, а затем и в Рано Орои. Длинный камыш стал одним из важнейших растений острова, он шел не только на лодки, но и на дома, циновки, корзины, шляпы. И в наши дни пасхальцы регулярно спускаются в кратеры резать камыш. В бинокль мы видели внизу на поблескивающем окошке посреди болота большой камышовый плот, который связали себе любители купания — ребятишки.
Мне захотелось увидеть настоящую пора. Современные люди знают эту пасхальскую лодку только по нехитрому старинному рисунку, а по нему нельзя судить, как она вела себя в открытом море.
— Братья Пакарати справятся с этим, — заверил меня патер Себастиан, который с увлечением выслушал рассказ о моем новом плане. — Эти старые чудаки знают все о лодках и рыбной ловле.
Педро, Сантьяго, Доминго и Тимотео подтвердили, что могут сделать пора. Только им для этого нужен хороший нож и время, чтобы высох срезанный камыш. Старики получили каждый по ножу и отправились в кратер Рано Рараку. Но сперва Тимотео рассказал мне, что камышовые лодки были двух родов: одноместные — для участников гонок на птичьи базары за яйцом, и двухместные — для рыбной ловли в океане. Я попросил братьев сделать по одной лодке каждого вида. Старики нарезали охапки длинного, выше человеческого роста, камыша и сложили для просушки под каменоломней, потом отправились верхом разыскивать кусты махуте и хау-хау, из луба которых можно было сплести крепкие веревки, чтобы связать камыш по старинке.
На сушку ушла уйма времени, потому что стоило братьям покинуть кратер, как являлись другие пасхальцы и увозили громадные охапки. Камыш отличное сырье для циновок и матрацев, и, конечно, проще воспользоваться уже срезанным, чем самим заготавливать его на болоте. И старикам приходилось снова браться за ножи.
Пока в кратере Рано Рараку сушился зеленый камыш, я, захватив палатку, отправился в другой кратер, тот самый, на гребне которого стоят развалины поселения птицечеловеков. Тур-младший тогда еще не перебрался на гребень, где работал Эд, поэтому он сопровождал меня, когда я лез по крутой стенке вниз, в чрево вулкана. На всем острове мы еще не встречали такого дикого места. Спустившись по единственному проходу в скале, мы увидели сплошную огромную трясину. Словно зеленый шпинат устилал дно исполинского котла, а кругом — страшные кручи…
С нами был фотограф. Он карабкался по стенкам и узким гребням что твой козел, но трясина на дне котлована его обескуражила. Мы стояли у подножия почти отвесной скалы, а сделаешь шаг вперед — и ты уже на болоте, либо проваливаешься в воду, либо тебя качает на трясине, как на батуте. Пришлось соорудить из веток и камыша помост, иначе на склоне нельзя было лечь без риска скатиться в болото. Скальные стенки чередовались с осыпями, настолько крутыми, что полезешь — сразу обвал устроишь. А где и можно бы влезть, так нас давно опередили деревья и кусты — такие заросли, что не пробиться. Это здесь, в этом кратере, пасхальцы до недавнего времени добывали древесину. Тут можно было нарубить себе дров для трескучего костра, а когда настал час ложиться спать, мы вознесли хвалу неизвестному мореплавателю по имени Уру, который даровал нам такой чудесный камышовый матрац,
До сих пор никто не брал буром проб на этом болоте, поэтому мы рассчитывали провести несколько дней в кратере. Ведь если верить преданию, здесь впервые был посажен тот камыш, из которого в Южной Америке строили лодки. Когда первые испанцы прибыли на остров Пасхи из Перу, они узнали в местном пресноводном камыше тотору инков, и современные ботаники подтвердили их догадку. Теперь мы пришли за пробами торфа с специальным восьмиметровым буром. Ведь в таких болотах герметически сохраняется цветочная пыльца. В Государственном музее в Стокгольме профессор Селлинг изучит наши пробы под микроскопом и определит, как развивалась с древних времен растительность Пасхи. И если нам посчастливится, цветочная пыльца расскажет, был ли остров покрыт лесом и когда попал в кратер южноамериканский пресноводный камыш. Вообще-то сразу видно, что это было очень давно: большое, в полтораста гектаров, кратерное озеро настолько заросло зеленым тоторой, что напоминало плантацию сахарного тростника с пятнами коричневой трясины из старых стеблей.
На первый взгляд казалось, что ходить по такому болоту опасно для жизни, однако это было делом привычки. Из поколения в поколение пасхальцы разведывали надежные проходы к окошкам. Когда деревню поражала засуха, приходилось за водой идти в кратер: сперва восхождение на вулкан, потом трудный спуск. Местные жители считали озеро бездонным. Патер Себастиан рассказывал, что промеры полуторастаметровым линем ничего не дали.
…В глубокой котловине солнце разбудило пас поздно. Пока мы дули на дымящие головешки, пытаясь извлечь из них огонь для утреннего кофе, сверху спустился десятник Эда Тепано, чтобы показать нам путь к точкам, которые я наметил для бурения. Поистине необычная прогулка! Ступив на пружинящий ковер, мы сперва должны были пробиваться сквозь дремучий лес — камыш ростом с одноэтажный дом стоял густо, как щетина в щетке. Сочные стебли коренились в мощных пластах мертвых волокон, которые то и дело предательски расступались. Чтобы не провалиться в очередную волчью яму, приходилось все время делать свежий настил, нагибая зеленый камыш. Но вот пройдена баррикада у берега, и нам открылся вид на все болото — будто пестрое одеяло из коричневых, желтых, зеленых, синих и черных лоскутов.
Дальше опора стала совсем ненадежной. Местами мы шагали вброд по шаткой основе, местами на каждом шагу погружались по колено в ил и мох, все булькало, хлюпало — скорей выдергивай ногу, не то застрянешь! Тут и там торф прорезали канавы с бурой водой, через которые надо было прыгать, а трясина под ногами качается так, что даже жутко. Попадались купы высоченного камыша, и, выбравшись из одной такой рощи, мы с Тепано и Туром вдруг провалились с головой в окошко, прикрытое сплошным слоем ряски. Тепано успокоил нас, мол, здесь нигде не засасывает, и, если умеешь плавать, бояться нечего. Облепленные илом и ряской, мы скоро стали похожи на водяных, к тому же в закрытой со всех сторон котловине солнце нещадно припекало, и соблазн искупаться в бурой болотной воде взял верх. У поверхности вода была теплая, по поглубже — как лед. Тепано заклинал нас не пырять: один пасхалец нырнул здесь и больше не вынырнул — заблудился под трясиной.
Мы никак не могли найти подходящего места для бурения. Бур пронизывал насквозь трясину и уходил в воду. Сплетение мертвых стеблей достигало в толщину и трех, и четырех метров. Пробовали делать промеры в окошках, но дна нигде не достали: каждый раз лот ложился на всплывшую дернину. Тепано рассказал, что окошки все время кочуют по болоту и меняют свои очертания. Все непрерывно перемещалось в этом адском котле.
Еще до вечера Тепано отправился обратно через гребень кратера, Фотограф ушел с ним, мы же с Туром остались еще на несколько дней, надеясь взять более удачные пробы. Теперь мы знали тайны кратерного болота, научились по цвету и виду трясины угадывать, что нас ждет впереди.
На следующий день, пройдя через все болото до противоположной стены кратера, мы вдруг увидели на краю трясины каменную кладку высотой метра в четыре, густо поросшую травой и кустарником. Мы вскарабкались наверх и очутились на старинной искусственной платформе.
На склоне выстроились террасами одна над другой еще четыре-пять таких кладок. Продолжая разведку, мы отыскали низкие квадратные входы в подземные каменные жилища, подобные которым до сих пор видели только в разрушенном селении птицечеловеков — Оронго.