Акулья хватка (сборник)
Шрифт:
Комната была маленькой и голой, с двумя узкими низенькими койками, стоявшими друг возле друга. На одной из стен висело распятие, на другой – дешевая репродукция, изображавшая святого Франциска. Там было довольно чисто – но и все.
Мерсье опустил чемодан на пол.
– Мсье Джонс, наверное, скоро вернется. Обед будет в двенадцать тридцать. Если вы захотите ещё что-то узнать, придется обратиться к мсье Росситеру.
– А к кому должен будет обратиться мсье Росситер?
Мерсье нахмурился, он казался искренне удивленным.
– Я не понимаю, мсье.
– Ладно, оставим это, – сказал Шавасс.
Мерсье пожал плечами и вышел. Шавасс бросил чемодан на одну из коек, подошел к окну и выглянул наружу. Так это и есть «Беглец»? Не очень-то располагающее место.
– Добро пожаловать в Дом Свободы, приятель, – сказал кто-то позади него.
Высоко в небе кричала чайка и камнем падала в песчаные дюны. Негр стоял у края воды и бросал камни в море. Это был высокий симпатичный человек с крепким угловатым лицом и удивительно голубыми глазами, явным свидетельством смешения крови, которое было так характерно для Вест-Индии. Джек Джонс? Ну, это имя подходило не хуже любого другого. У него были плечи боксера-профессионала и он явно выглядел так, что может проводить каждый день по десять раундов, или Шавасс ничего не понимал в этом деле.
Негр вытянулся на песке, достал из кармана пачку «галуаз» и закурил.
– Так значит вы из Австралии?
– Вот именно, из Сиднея.
– Мне говорили, это неплохой город.
– Лучше не бывает. Вам следует туда съездить.
Это был неудачный шаг, и уроженец Ямайки посмотрел на него отсутствующим взглядом.
– Вы, должно быть, пошутили. Мне же не позволят даже сойти с корабля. Там предпочитают, чтобы иммигранты обладали самым светлым оттенком кожи, какой только бывает и людей белой расы, разве вы этого не замечали?
Это была просто констатация факта без какого-либо признака злобы, и Шавасс пожал плечами.
– Дружище, законы – не по моей части. Я слишком занят тем, что их нарушаю.
Уроженец Ямайки сразу заинтересовался.
– Тогда это многое объясняет. А меня то удивляло, почему свободный и здоровый белый протестант вроде вас пользуется черным ходом, вроде нас, чтобы попасть в страну.
– Католик, – поправил Шавасс. – Свободный здоровый белый католик – просто к сведению.
Джонс усмехнулся, вновь вытащил свою пачку «галуаз» и предложил ему сигарету.
– И просто любопытно, насколько рьяно дома вас преследует закон?
– Считается, что это может стоить примерно десять лет. И то, если мне повезет и судью в этот великий день не будет слишком сильно донимать печень.
Негр легонько присвистнул.
– Ого, дружище, вы, должно быть, настоящий тигр, когда выходите на дело.
– Все мои неприятности вызваны слабостью к чужим деньгам. – Шавасс взглянул через песчаные дюны на небольшую гавань и расстилавшееся за ней море. – Все правильно; это самый великолепный берег, на который мне доводилось ступать после того, как я покинул Бонди.
– Именно так я подумал пять дней назад – сейчас же здесь просто скучно. Я бы уже хотел уехать.
– А что вы собираетесь делать после того, как пересечете Ламанш?
Джонс пожал плечами.
– У меня есть друзья в нужных местах. Они что-нибудь придумают.
– И долго это будет продолжаться?
– Сколько выдержу. После того, как я попаду в Лондон, я уже не могу ошибаться. Мне просто нужно вписаться в ту жизнь. В конце концов, одна черная физиономия весьма похожа на другую, разве вы не замечали?
Шавасс не хотел сдаваться.
– А что вы скажете об остальных клиентах?
– Если вы повернете голову на пару румбов вправо, то их увидите.
На старике, появившемся из-за песчаной дюны в нескольких ярдах от них, было синее пальто примерно на два размера больше чем нужно, что придавало ему до странного увядший вид, а коричневая морщинистая кожа была туго обтягивала скулы. Он не слишком твердо держался на ногах. У Шавасса создалось впечатление, что, если бы не женщина, поддерживавшая его под левую руку, а другой рукой обнимавшая за плечи, он мог бы рухнуть.
– Старому Хамиду семьдесят два года, – сказал Джонс. – Он из Пакистана. Надеется добраться до своего сына в Бредфорде.
– А женщина?
– Миссис Кемпбелл? Она англо-индианка, пятьдесят на пятьдесят. То, что в добрые старые времена империи обычно называли фи-фи. У неё прекрасная шотландская фамилия, но изза цвета своей кожи она не может въехать, точно также, как и я. Ее муж умер в прошлом году и осталась единственная родственница – сестра, которая много лет назад вышла замуж за врача-англичанина и решила поселиться в Харроугейте. Миссис Кемпбелл пыталась получить разрешение на въезд, но ей отказали.
– Почему?
– По закону об иммиграции она не является родственницей, находящейся на иждивении, по национальности она индуска и больна туберкулезом. Она родилась в Индии, никогда в жизни не была в Англии и тем не менее говорит об этом, как о возвращении домой. Странно, не правда ли?
– Не особенно.
Миссис Кемпбелл было около пятидесяти лет, у неё были темные печальные глаза и кожа более темного оттенка, чем обычно у евразийцев. Казалось, что ей холодно, на ней было потертое меховое пальто, а шея и голова замотаны толстым шерстяным шарфом.
Они остановились, старик с трудом переводил дыхание.
– Сегодня холодно, мистер Джонс, вам не кажется?
Джонс и Шавасс поднялись, и негр кивнул.
– Это мистер Шавасс, он только что прибыл. Он поедет вместе с нами.
Старик не выказал никакого удивления.
– Ах, да. Мисс Надим говорила о вас.
– Вы её видели? – спросил Шавасс.
– Буквально перед тем, как пошли на прогулку, – вступила в разговор миссис Кемпбелл.
Старик протянул мягкую безвольную руку, которую Шавасс слегка коснулся, и она выскользнула из его руки также легко, как жизнь выскользнет из этого хрупкого старого тела, причем ждать этого осталось не так уж долго.