Акушер-ХА! Байки
Шрифт:
Вася знал. И в чём разница между стандартной булочкой, присыпанной унифицированной пылью, и душистым мякишем под зажаристой корочкой своей хлеб-соли мог определить безо всяких околожизненных философий. И он знал, что в этой девочке его хлеб-соли не было. Но она была всё-таки беременна от него. А также молода, ласкова и со страшной силой заботилась о нём. Первое для него не имело значения. Второе было до поры до времени приятно. А вот последнее Васю Остермана страшно раздражало. Еле терпел изо всех сил, потому что от природы был тонок и интеллигентен по-настоящему, а не по коммунально-экзистенциальному.
Вася всю жизнь заботился о ком-то сам. «Забота» была его вторым именем, жизненным кредо и образом мыслей. Он даже домработнице Люсе звонил из супермаркета узнать, какой она сегодня хочет тортик к вечернему чаю. У первой жены была вечная «сдача номера». Вася так толком никогда и не узнал, что это такое. Но «сдача номера» означала, что жена вернётся под утро, злая как сто чертей и такая же весёлая. А когда не было сдачи номера – были: «срочная командировка» и «подготовка материала», «редколлегия», «взъёбтренаж» и много ещё чего такого же загадочного и ненормального. И Васе это нравилось. Он и сам, слава богу, вполне способен был затарить холодильник, приготовить суп… «Суп из семи залуп!» – орала первая любимая жена ещё с порога и, заносясь на кухню, начинала есть половником прямо из кастрюли, не снимая пальто и сапог. Ах, как же он её любил!.. И разобраться с «лоботрясами» ему было приятно и легко самому. Ни его постоянные ночные дежурства, ни её хронические разъезды не мешали им быть прекрасной семьёй. Или вот вторая жена, тихая, мрачная, молчаливая. Экстатически возбуждающаяся только рассказывая о патологоанатомической конференции, клиническом разборе, сложном случае… «Кровоизлияние величиной с кулак, представляешь?! С крупный мужицкий кулачище! Бурлацкий! Такое даже в литературе не описано. А он ещё с таким жил трое суток!.. Ни одного гепатоцита – сплошная соединительная ткань. И водку пил, надо же! Причина смерти? Разлитой гнойный перитонит. Красивый такой, мощный. Да нет, мужичонка мизерный. Перитонит мощный…» Как же Васе не хватало их бытовой безалаберности, их увлечённости делом, их наплевательского отношения к детям. И детей не хватало. Внуки не в счёт. Не хватало постоянного присутствия детей. Потому за беременность этой третьей девочке прощалось всё. Не слишком уж яркая внешность (со временем…). Пологая равнина бесталанности там, где Вася привык ходить предгорьями работоспособности и пиками озарений (наверняка ещё просто не дошла, у всех есть, не может не быть…). И даже забота о нём (наиграется – перестанет…).
Молодая жена сразу же пустилась во все тяжкие домашнего хозяйства, вызвав неудовольствие домработницы Люси.
– Людмила Петровна, то, что вы приготовили, – не гречневая каша, а какая-то слипшаяся масса! Гречневую кашу не варят по два часа, доливая воды «на глаз». Гречневую кашу варят строго определённое время в строго определённой пропорции, а затем заворачивают в одеяло, чтобы она дошла! И манку засыпают в кипящее молоко тонкой струйкой, постоянно равномерно помешивая, а не бухают полпакета в кастрюлю – и наливают в неё холодную воду из-под крана! Я сама буду готовить!
Люся не умела готовить, что правда, то правда. Но Вася никогда не был привередлив, если хотел чего-то особенного – мог и сам наварить-нажарить. Или купить. Или завалиться в отменный ресторан на проверенного шеф-повара. Но даже если не был голоден, всегда съедал пару ложек Люсиной стряпни, чтобы не обидеть. Так что разбалованная Люся оскорбилась таким отношением юной супруги хозяина и тут же подружилась против неё с котом Васькой.
– Ишь, выдра! – говорила она Ваське, трущемуся об её мощную лодыжку. – Пришла в хорошую семью, с устоявшимися привычками и традициями, и ну давай тут командовать. Хабалка! Плебейка! Да кто она такая?! – чесала она его за ушами.
Васька согласно мурлыкал. С воцарением в доме этой неприятной девицы его выгнали из барских покоев на кухню. Хотели и вовсе на улицу, но Люся отстояла. Ничто так не способствует созданию коалиций между прежними неприятелями, как общий враг.
Васька, видите ли, грозил будущей маме токсоплазмозом. Хотя в детстве у неё были коты. Да и Вася отвёз усатого-полосатого на анализы и обследование в ветеринарку к своему приятелю. Практически здоров Васька. Хоть сейчас в космос или младенцу под бочок.
– Он гуляет на улице и в любой момент может принести мне токсоплазмоз! Или лишай! – строго выговаривала студентка шестого курса доктору медицинских наук по специальности «акушерство и гинекология».
– Не волнуйся, солнышко, токсоплазмоз не так… летуч, как ты себе представляешь. Васька – вполне здоровый кот. А у тебя есть антитела. Я тебе показывал результаты анализов.
– Кот тебе дороже меня! – «солнышко» надувало губки, и Вася скрепя сердце изгонял Ваську в кухню, к Люсе. Спал теперь Васька в Люськиной комнате.
– Как он там, Людмила Петровна? – каждое утро спрашивал Вася.
– Прекрасно! – млела Люся. – Такой ласковый, такой тёплый. Если у меня голова болит – ляжет сверху на подушку, потопчется – и всё как рукой снимает.
«Предатель!» – с лёгкой укоризной и даже обидой думал Вася, глядя на Ваську.
«Сам такой!» – с не меньшей укоризной и даже обидой думал Васька, глядя на Васю.
– Иди сюда, хулиган, поглажу! – нежно звал Вася Остерман.
Кот Васька демонстративно шёл к Люсе, грубой тётке, и тёрся об её ноги, явственно мурча на ходу: «Нас на ба-а-бу променя-а-а-л!..»
Но даже частичное изгнание кота Васьки из Васиной уютной жизни было не так мучительно ему, как другое – секс. Новая спутница жизни верещала во время постельных экзерсисов так, как будто Вася не половой член в неё погружает, вполне себе человеческих размеров, а раскалённый стальной прут. Причём визжать она начинала с самого начала и не затыкалась до самого конца. Первый раз он даже испугался:
– Тебе плохо?
Оказалось, что, напротив, – хорошо.
Нет, Вася помнил, что женщины могут постанывать и даже кричать ближе к оргазму и тем более непосредственно во время этих, таких недолгих, бесконечно-сладостных секунд… Но чтобы вот так не затыкаться по получасу?! Это было как-то слишком неестественно. Слава богу ещё, что сразу после того, как получила печать в паспорт и официально стала госпожой Остерман, она перестала располосовывать Васину спину в клочья своими когтями. Чай, не мальчик уже. Регенеративные возможности кожи уже не те, как ни крути. В операционной опять же стыдно переодеваться, медсёстры с санитарками хихикали.
«Орать со временем тоже надоест», – успокаивал себя Вася.
– Вы что, ремнём её лупцуете по ночам, старый извращенец? – ехидничала неугомонная Люся.
Особенно его бесило, когда третья жена пыталась его «баловать оральными ласками». Васе страшно хотелось треснуть милую по башке кулаком, но он терпел её «самовыражение».
«От души старается, чего расстраивать-то? Видимо, в каком-нибудь новомодном женском глянцевом журнале вычитала, что если вам двадцать два, а ему – шестьдесят, то только так и не иначе. Господи, дура какая!» – размышлял Вася, вспоминая свою первую жену, с которой они занимались любовью под одеялом незамысловато-сладко и тихо, чтобы детей не разбудить. Вспоминал не с тоской, а по делу: исключительно для того, чтобы пытка оральным сексом как можно быстрее закончилась. Хорошо хоть отучил свою третью по пятнадцать раз спрашивать:
– Тебе было хорошо? Тебе и правда было хорошо? Нет, скажи, тебе было хорошо?!
«Ага. Хорошо мне уже было…»
Но всё-таки большую часть времени эта девочка Васе была приятна. Ну, нет безумной любви и мозгодробительной страсти – видимо, уже всё положенное отлюбил, и мозг уже на более мелкие фракции не дробится. Зато в доме постоянно есть живой человек, хотя с домработницей говорить бывает интереснее.
Дети просто посмеялись, выслушав Васины страдания, а узнав о беременности – порадовались.