Аквалон
Шрифт:
Вернувшись, он залез на стол, откинул задвижку и приоткрыл ставни. Библиотечное окно выводило на северную часть двора, в стороне Гана увидел трехэтажную массивную постройку, под дверями которой горела лампа и стояли охранники: троица белых и троица имаджин. Глухая ночь – и шестеро стражников двух рас… Они сторожили что-то важное.
Это здание располагалось наискось к башне. Гана выбрался в окно, встал на узком карнизе, тянувшемся по длине всей стены, и попытался пройти по нему, но не смог сделать этого из-за котомки. Пришлось снять ее и кое-как привязать к поясу, чтобы свисала на правое бедро. Прижавшись спиной к стене, он засеменил боком вперед. На верхнем этаже охраняемого дома одно из окон было распахнуто – а все остальные заперты, да еще и прикрыты
Все замерло; держась одной рукой за рукоять ножа, а второй за конец веревки, Гана застыл, прислушиваясь. Из распахнутого окна и от дверей за углом лился свет, охранники не издавали ни звука. Он осторожно высвободил нож, сунул за пояс, оттолкнулся и полетел по широкой дуге, быстро перебирая руками, подтягивая тело вверх вдоль веревки, и ударился ступнями расставленных ног о стену чуть ниже освещенного окна.
Тулага почти присел на корточки, находясь при этом спиной к земле. Медленно выпрямил ноги. По-прежнему ничто не нарушало тишины – его полет не потревожил никого. Он подался влево, вновь присел и зацепил веревку, свисающую с желоба на крыше, за угол ставни. Заглянул в окно: помещение с ярко-желтым паркетом на полу, везде стулья, кресла, пуфики, и все это завалено разноцветными платьями и пеньюарами, бантами, пышными перьями, длинными атласными лентами… Напротив окна была одна дверь – закрытая, а в стене слева – вторая, распахнутая. Из соседней комнаты лился свет ламп. Тулага прислушался: ни звука. Он сел на подоконник и бесшумно опустил ноги на желтый паркет.
В помещении стоял густой сладкий запах благовоний и духов. Всевозможные пояса, жакеты и юбки кучами громоздились на диванах и пуфах, валялись на ковре. Несколько платьев висело на деревянных подставках в виде безголовой и безрукой верхней половины женского тела. Тулага встал на середине комнаты, оглядываясь в поисках украшений. Вся одежда и белье были очень дорогими, а раз так, то здесь должны быть и какие-то драгоценности. Он приблизился к шкафу у стены, осторожно, чтобы не скрипнули петли, приоткрыл и внутри увидел множество полок, где были навалены туфли, сапожки, ботинки с бантами. В соседнем шкафу оказался набор шляпных коробок, а в ящиках стола – шпильки, булавки, иглы и мотки ниток. Возле стола было высокое, в человеческий рост, зеркало с тяжелой серебряной рамой, дальше – раскрытая дверь в соседнюю комнату.
На стене возле двери висели перекрещенные золотые топоры, размерами и очертаниями – нечто среднее между пуу и обычным орудием дровосека. Тулага подошел ближе, приглядываясь, вытащил один из узкой кожаной петли. Топор оказался очень легким; Гана пощелкал пальцем по обуху, провел по лезвию… Оружие целиком было деревянным, а сверху выкрашено золотой краской.
За все время, пока он находился здесь, из соседней комнаты не донеслось ни звука, льющийся оттуда свет ни разу не пересекла ничья тень, поэтому Тулага смело шагнул вперед – и чуть не ткнулся грудью в лоб седовласой старухи, которая вышла навстречу. Видимо, пока вор передвигался по комнате, хозяйка наблюдала за ним, а вот теперь решила вмешаться. Она занесла руку с ножиком для резки бумаги.
Гана не успел перехватить ее кисть или отшатнуться – кончик ножа слабо кольнул в плечо. Глаза старухи горели тусклым огнем, голова дрожала, покрытое морщинами серое лицо казалось безумным.
– Вернулся? Убийца! – прохрипела она, пытаясь нанести второй удар, и Гана машинально выставил перед собой руку, чтобы оттолкнуть ее. Обух топора, который он все еще сжимал, несильно стукнул в лоб женщины. Вскрикнув, та подалась назад. Она вытянула руки, будто утопающий, на мгновение показавшийся из воды, попятилась, заваливаясь спиной, медленно запрокидывая голову, – и врезалась в стоящее сзади на подставке зеркало, такое же большое, как в первой комнате.
Отшвырнув топор, Тулага бросился вперед, чтобы поддержать – сам не зная, старуху или зеркало или их обоих, – но было поздно. Оно накренилось и рухнуло на пол, а женщина повалилась сверху.
Раздался хруст подломившейся ножки, звон… Старуха лежала в серебряной раме среди осколков, голова ее была повернута влево, и точно из середины ушной раковины торчал залитый кровью зеркальный клин.
Все это было так неожиданно и нелепо, что он, вместо того чтобы сразу покинуть комнату тем же путем, которым попал в нее, наклонился и протянул руку, собираясь выдернуть кусок стекла. Ведущая в коридор дверь распахнулась, на пороге, выглядывая из-за плеч друг друга, появились три белокожие служанки в длинных ночных рубашках и чепчиках.
– Что случилось, ваше… – начала одна и завизжала. Через миг к ней присоединились остальные – звук доносился уже из коридора, по которому все они побежали прочь.
Гана окинул комнату взглядом и прыгнул к двери, ведущей в соседнее помещение.
Когда он был еще на середине стены, во дворе начали зажигаться факелы и лампы. Зазвучали крики, кто-то стал отдавать приказы. Захлопали двери, затем женский голос истерично произнес:
– Она мертва, мертва!
– Вот он! – проревели внизу.
Тулага, крепко обхвативший веревку и поставивший уже ногу на глиняный желоб, оглянулся: три стоящие под ним фигуры смотрели вверх. Блеснул ствол, грохнул выстрел, и дробь разворотила низ желоба, но Гана успел влезть на крышу. Отцепив тройной крюк – куски глины полетели вниз, – он бросился вдоль гребня.
Теперь крики звучали со всех сторон. Началась суета, множество людей засновали между постройками. Не останавливаясь, Тулага раскрутил крюк над головой, метнул вперед и вверх, – пролетев несколько десятков локтей, тот упал в темное распахнутое окно. Беглец дернул – веревка подалась, а потом крюк зацепился за что-то внутри. Нога уперлась в край крыши, Гана оттолкнулся и прыгнул, как и в прошлый раз, быстро перебирая руками по веревке, подтягиваясь – и при этом летя по широкой дуге прочь от трехэтажного дома, в сторону южной башни.
Через несколько мгновений внизу загрохотали выстрелы: силуэт на фоне светлеющего неба увидели несколько десятков человек, и у многих из них были огнестрелы.
Он подобрал колени и согнул руки, сжался вокруг конца веревки… воздух наполнился свистом, визгом и шипением. Гана скрипнул зубами, когда едва заметное серое облачко, состоящее из мелких свинцовых дробинок, пронеслось мимо, почти вплотную к телу. А затем башня оказалась перед ним. Беглец отмерил как раз столько веревки, чтобы достичь ее стены на высоте второго этажа, – он качнулся, вытянув ноги вперед, разжал пальцы и пробил пятками оконное стекло.
Влетев в темное помещение, Гана прокатился по полу, вскочил, пошатнулся и чуть не упал, но оперся плечом о стену. Раздалось полусонное бормотание, и тут же – визг. Он оглянулся: под другой стеной стояла кровать, на ней лежала белокожая молодая женщина с распущенными волосами, скорее всего, одна из служанок, а рядом – метис.
Женщина приподнялась, заслоняясь руками, край одеяла упал с обнаженной груди. Глаза мужчины распахнулись, он сел, поворачиваясь… и замер, увидев наставленные на него стволы огнестрела.