Акварель для Матадора

Курицын Вячеслав Николаевич

Еврейчик подобрал нож.

— Разрезай брюки… Стягивай, — сказал Матадор.

Еврейчик медленно и неловко, но всё же разрезал брюки и трусы Сырого. Тот попытался вырваться. Матадор шарахнул ему по почке ребром ладони. Сырой затих. Луна осветила мерзкую мужскую задницу: большую, белую, волосатую.

«Бог ты мой, — подумал Матадор, — как же ебать эдакую-то гадость?»

— Бери коня, — сказал Матадор. — Пихай ему в… в попку.

— Чёрного или белого? — полюбопытствовал еврейчик.

— Чёрного! — крикнул Матадор. — Чёрного, как сама

ночь.

Еврейчик попытался засунуть в анус Сырого чёрного шахматного коня. Сырой тихо зарычал. Конь не лез. Еврейчик стал вертеть конём в жопе, как ключом в замке. Сырой пёрнул.

— Сука, — сказал Матадор.

Взял из рук еврейчика коня, приставил его ушами к анусу, мощно шлёпнул ладонью по основанию фигуры, на которое была наклеена аккуратная бархатная тряпочка. Конь вошёл в анус.

Шахматный конь вошёл в анус, как троянский конь вошёл в Трою. Сырой взвыл. Матадор разжал ноги. Сырой, не поднимаясь с четверенек, промелькнул белым задом по лунной аллее.

Еврейчик ласково взял Матадора за рукав.

— Благодарю вас, — сказал еврейчик. — Я вам очень обязан. Я постараюсь найти вам Акварель.

Глава третья

Наркоманы подведут имиджмейкера под монастырь — Акварель — это почти коммунизм — Жабы плющатся дюжинами — Ведущий программы «Вставайте, ребята» блестяще владеет пальцовкой — Взрыв в гольф-клубе — Пятизвёздочный отель для продажного журналиста — Версачеумер за ваши грехи — Мужчинаиз девичьего сна

— Почему лее тебе так страстно хочется, чтобы я оказался в тюрьме?

— Ты гонишь, Жорочка. В какой, клён, тюрьме?

— Ты давал мне честное пионерское, что больше не будешь… Позволь узнать, что это такое?

— Шприц, Жора. Один-единственный, заметь, на весь караван-сарай…

— Женя, нагрянут органы правопорядка и откажут мне в праве жить по эту сторону добра и зла. За притоносодержательство я могу получить, любезный Евгений…

— Да тебя паханы твои отмажут, чо ты дёргаешься? — перебил Ёжиков, — Ты же им Президента делал! Чо, не отмажут своего жмейкера?

— Женя, я вынужден буду сдать тебя в клинику. Дружка твоего к праотцам наложенным платежом, а тебя в клинику.

— Жорочка, не гони, какая, клён, клиника…

Грозивший клиникой, тонкий, срывающийся голос принадлежал хозяину квартиры Жоре Зайцеву. Ещё совсем недавно скромный администратор рок-группы, он сильно поднялся за последние пару лет. Пиарил Президента на предыдущих выборах. Продюсировал концерты во Дворце съездов. Последнее время работал на Самсона Гаева.

Но старые богемные друзья по-прежнему тусовались вокруг Зайцева, дразнили его «жмейкером» и подживали на его пустующей жилплощади, которую окрестили Теремком.

— Женя, тебе действительно следовало бы в больницу…

— Скользил

бы ты в кривую зду, Зайцев, со своей больницей… Я скоро съеду… Ещё дэцэл покантуюсь у тебя и съеду.

Второй голос принадлежал юному художнику Жене Ёжикову. Зайцев нашёл его буквально на улице. Ему попалась в руки карточка для кокаиновых гусениц, сделанная Женей Ёжиковым.

Кокаиновые гусеницы, как известно, выкладывают на зеркалах. Каждая пылинка порошка, отражаясь, удваивается и лучше видна.

Гусеницы должны быть красивенькими и ровненькими: их выравнивают визитками или бритвенными лезвиями.

Женя Ёжиков придумал специальные карточки для выравнивания дорожек. На одной стороне карточки он рисовал картинку. По желанию заказчика: кому Есенина с кистенём, кому хоббитов на лужайке. На другой стороне писал текст. Зайцеву досталось изречение из «Криминального чтива»: «Красота спасёт мир».

Зайцев позвал Ёжикова к себе. Ему было интересно, чем ещё занимается человек, отмочивший такую залепуху.

— Оформляю газету «Сельская жизнь», — ответил Ёжиков.

— «Сельскую жизнь»? — удивился Зайцев. — Скучно, наверное, оформлять «Сельскую жизнь». Это же не «Птюч» какой-нибудь, и не «Спид-Инфо».

— А что «Птюч»? Попса карамельная. Лучше уж «Сельская жизнь». Я недавно так нарисовал первую полосу, что если её на вытянутую руку положить и так чуть сверху на неё посмотреть, то из пробелов между абзацами складывается слово ХУЙ…

После этого Зайцев заказал Ёжикову оформить компакт-диск группы «Ути-ути» и поселил его в Теремке. Женька приехал из Питера и жилья у него в Москве не было.

Женька носил детские шортики и комбинезоны с лямками и короткими брючинами. Вместо о'кей говорил «такси». Слово «шестисотый» употреблял как абсолютную меру всего. Увидав большого таракана, уважительно запенивал: «О, какой таракан. Шестисотый!»

Потом Женька сшиб с Жоры большой аванс и исчез на три месяца. Выяснилось, что он довольно прочно торчит на «втором номере», как наркоманы называют героин.

— Женя, ты не думай, что я хочу тебя выгнать, отказать тебе в крыше над головой…

Зайцев перешёл на нервный, горячий шёпот. Арина шагнула ближе к двери: ей было интересно, чем закончится разговор. Заглянула в щель между дверью и косяком. И тут же, задушив в горле крик, отскочила, сшибла к чертям ню Zemfir'ы, которое украшало противоположную стену коридора.

Она увидела иссиня-жёлтое плоское лицо, которое не могло принадлежать человеку. Рот чернел отвратительными руинами сгнивших зубов. Щёки были покрыты белесыми струпьями. Глаз не было, или почти не было.

— Господи милосердный, — прошептала Арина. — Нет, это не Ёжиков.

Она видела недавно Ёжикова. Он производил несладкое впечатление: синий, впавшие щёки, подрагивающие веки. Но он не успел ещё превратиться в такое чудовище.

Арина быстро прошла вглубь квартиры. Там дышала сладким дымом пёстрая тусовка.